Ознакомительная версия.
В 1949 году Лапин поступил на философский факультет МГУ, где познакомился, в частности, с Борисом Грушиным и Юрием Левадой. В студенческие годы он заинтересовался применением социально-философского подхода (тогда – исторического материализма) для изучения конкретных проблем формирования советского общества, в аспирантуре изучал становление социально-философских воззрений Маркса, а в 1968 году опубликовал свою первую книгу «Молодой Маркс». Книга стала классикой советской философии и социологии: ее неоднократно переиздавали, перевели на 8 языков, и спустя 15 лет Лапин получил за нее Государственную премию СССР.
Собственно социологическими исследованиями Николай Иванович начал заниматься в 1966 году в секторе новых форм труда и быта Института философии – первом социологическом подразделении АН СССР. «Мои научные интересы находятся в двух смежных областях знания – социальной философии и социологии, нередко на их стыке», – сказал он в одном из интервью. Специальность, по которой он в 1987 году был избран членкором РАН, так и называлась – «Философия и социология».
В течение многих лет Лапин занимал руководящие должности в академических и общественных организациях, определяющих лицо советской, а позже российской социологии. Участвовал в создании Института конкретных социальных исследований (ИКСИ) АН СССР, во ВНИИ системных исследований по его инициативе была создана социологическая лаборатория, затем отдел философских и социологических проблем системных исследований. В 1984 году он перешел в Институт философии и спустя два года был назначен его директором. Будучи вице-президентом Советской социологической ассоциации, пытался создать ее российское отделение и в 1989 году стал первым президентом Российского общества социологов.
Лапина назначали на руководящие посты и в партийной иерархии: был секретарем парткома в ИКСИ, затем во ВН И И системных исследований. Сотрудник ИКСИ тех лет Сергей Чесноков вспоминал, как в 1970 году Лапин не применил к нему никаких санкций за отказ в честь 100-летия вождя сдавать «ленинский зачет»: «Конечно, Лапин сохранял верность тому, что мне было абсолютно чуждо, но в разговоре со мной проявил уважение к моему праву на выбор. А ведь была критическая ситуация, когда он по всем канонам системы обязан был применить власть. Под своим началом он собрал симпатичных людей, и, будучи интегрирован в систему, защищал право этих людей быть самими собой».
Именно Лапин, работая в издательстве «Мысль», помог Владимиру Ядову и Андрею Здравомыслову опубликовать книгу «Человек и его работа» (1965), причем авторы узнали об этом спустя многие годы. В новую версию книги «Человек и его работа в СССР и после» в 2003 году они включили главу о советских и американских рабочих с пояснением, что цензура ее изъяла в первом издании. Ядов вспоминал, что, когда книга вышла, ему позвонил Лапин и сказал: «Что вы там нафантазировали? Какая цензура? Редакция вообще отказывалась принять работу только потому, что был подзаголовок «Социологическое исследование»! Я вас, обормотов, спас, предложив убрать пятую главу».
С середины 1980-х годов Лапин сочетает социологические и социально-философские исследования актуальных проблем российского общества и признается, что это позволяет находить новые ракурсы исследований и приносит удовлетворение. Оставив должность директора Института философии, он создал там Центр изучения социокультурных изменений, возглавил отдел аксиологии и социальной антропологии.
Обобщающим итогом своих исследований Николай Иванович называет «антропосоциетальный подход, «позволяющий понять общество и личность как целостную динамичную систему, которая включает три основных компонента: действующих индивидов, культуру и социальность. Эти компоненты проникают друг в друга, но паритетны по своим основаниям – не сводимы друг к другу и не выводимы один из другого». Опираясь на антропосоциетальный подход, Лапин с коллегами разработал типовую программу и методику «Социокультурный портрет региона», на основе которой началась подготовка таких портретов в 12 субъектах РФ, результатом этой работы должен стать «Социокультурный атлас России».
Развернутое понимание антропосоциетального подхода Лапин предложил в учебном пособии «Общая социология», основанном на авторском курсе лекций и семинаров. Первоначально он читал его студентам социологического факультета МГУ, затем – студентам ГУ ВШЭ. По признанию Лапина, в последнее десятилетие преподавание занимает не менее трети его рабочего времени.
ИнтервьюАпрель 2007 года
– Николай Иванович, много лет назад, еще в советское время, Вы одним из первых начали заниматься социологией управления. Позднее Вы стали руководителем крупнейшего проекта по исследованию ценностей советского, а потом и российского общества. Все это, на мой взгляд, очень интересно для экономсоциологов. А Вы сами в какой степени относите Ваши исследования к экономической социологии? И как Вы определяете то, чем занимаетесь?
– Спасибо за непростой вопрос. В первые двадцать лет работы в социологии я был тесно связан с проблематикой, которая только впоследствии получила название «экономическая социология» (то, чем я занимался тогда, естественно, не тождественно нынешнему ее пониманию). Потом мне пришлось уйти в другую область, а затем некоторым образом возвращаться к исходным проблемам, но уже под другим углом зрения.
– Вы имеете в виду социологию управления?
– Не только. Нередко возникновение экономической социологии связывают с появлением в 1983 году известного доклада, своего рода новосибирского манифеста, Татьяны Заславской. Безусловно, это была важная, завершающая веха процесса становления новой области знания в качестве относительно самостоятельного направления. Можно сказать, что на конференции, где обсуждался доклад, «родился ребенок». Но первому крику ребенка всегда предшествует его внутриутробное развитие. И мне кажется, что появление на белый свет экономической социологии имело серьезные предпосылки. Среди них нужно выделить внешние – это ситуация в советском обществе после XX Съезда КПСС, ситуация последующей «оттепели», ситуация косыгинской реформы, давшая мощную волну социологических исследований экономики, промышленности, трудовых отношений и т. д. Но потом все выродилось.
– Когда и почему выродилось?
– Потому что, как обнаружилось, эмпирические исследования не были нужны власть имущим.
– Вы говорите о времени Л. И. Брежнева?
– Да, именно с Брежнева началось давление на косыгинскую реформу. Ведь Запад воспринял ее как движение советской экономики к рынку. Но на очередном съезде партии (а до того на Пленуме ЦК КПСС) Брежнев дал понять, что такого движения нет и быть не может. И началось движение вспять.
Однако трудовые коллективы уже успели почувствовать вкус самостоятельности, на предприятиях началось движение за выборность бригадиров, мастеров, директоров. Обнаружилась направленность предприятий на развитие процессов самоуправления. В этом была внутренняя опасность для существовавшего строя, хотя инициаторы внедрения самоуправления не ставили под сомнение основы этого строя. Кроме того, у правительства снизилась острота интереса к повышению эффективности производства, так как появились средства от экспорта нефти, стало возможным закупать зерно за рубежом…
– Вы имеете в виду, что это влияло на социологию?
– Это влияло на социальную атмосферу, на социальные процессы в советском обществе, что не могло не отразиться и на социологической науке. Например, в Ленинграде осуществлялся жесткий контроль над социологами, многие ученые не могли выезжать за рубеж. В Москве было свободнее, давление осуществлялось выборочно. Поэтому некая часть сообщества имела возможность выезда за границу. Я, к примеру, имел.
– Социологи и Вы лично начали выезжать за границу в 1960-х годах?
– Да, в середине 1960-х, в связи с Эвианским конгрессом[9]. Точнее, это было в 1966 году. Наша официальная делегация на том конгрессе была небольшой, человек пятнадцать. Но вторая ее часть, туристическая группа, составляла 70–80 человек. Выезд делегации стал неслыханным делом и полной неожиданностью для Запада. Доклады В.А. Ядова, И.С. Кона, Ю.А. Замошкина по содержанию и исполнению оказались на высоком уровне. Западные коллеги были потрясены. Успеху помогли наши хорошие контакты с польскими социологами (Я. Щепаньским, А. Сарапатой и др., с которыми впоследствии было проведено совместное советско-польское исследование[10]). Мы относились к коллегам-полякам с большим пиететом, потому что они были не на один, а на два шага впереди: и по контактам с Западом, и по уровню профессиональных знаний.
Ознакомительная версия.
