«Когда он (крестьянин) терял свою полоску в открытом хлебном поле или пастбище для своей коровы на общинном выгоне, то несколько гиней, данных ему в обмен, скоро проматывались мим в трактире. Даже если парламентский комиссар возмещал крестьянину теряемые им общинные права несколькими акрами земли, расположенной далеко от его дома, как мог он огородить и осушить их? Он мог только снова дешево продать их состоятельным людям…»[65]
В «веке просвещения» буржуазные писатели (а других-то и не было) стали называть общины «сборищем ленивых и вороватых людей» Томасов Моров среди них уже не наблюдалось.
После 1740 года процесс огораживания (экспроприации) крестьянских земель шел с каждым десятилетием все быстрее и в конце столетия крестьяне в Англии были уже незначительной прослойкой.
Ко времени восшествия на престол Виктории этот процесс был почти завершен в отношении пахотных земель, огораживание общинных выпасов продолжалось и в течение первых 30 лет ее царствования…
Огораживания закончились вместе с полным исчезновением крестьянства. Великобритания стала первой страной в мире, уничтожившей крестьянство, как класс, причем насильственными методами.[66] Так что вопли разного рода британских «историков» типа Конквеста о бедных крестьянах, пострадавших в какой-нибудь стране от «тирана» – это всего лишь способ отвлечь внимание публики от собственных грязных исподников.
Тревельян доказывает, что огораживания были полезны для увеличения эффективности сельского хозяйства – в капиталистическом смысле этого слова, то есть прибыльности и продуктивности культур, идущих на рынок. Но связанное с огораживаниями сокращение посевных площадей в 16–17 вв. вело к быстрому росту цен на зерно, к вспышкам голода, стимулирующим распространение эпидемий (так в 1665 чума нанесла страшный урон Лондону, заполненному люмпенами), к массовому нищенству и репрессиям против нищих, к увеличению кровопролитности войн, к сокращению продолжительности жизни даже по сравнению с поздним средневековьем.[67] А в 18 и 19 в. – к многомиллионной эмиграции за океан, в Северную Америку и Австралию, где британцы получали земли при уничтожении или изгнании туземцев. Так аборигенное население Австралии было сокращено на 80 % с начала колонизации до начала 20 в., причем в бассейне Муррея – Дарлинга и в Тасмании его уничтожили полностью.
Как заметил М. Саркисянц, английская элита всегда вела двойную бухгалтерию. «Этические мерки прикладываются лишь к другим, неизбранным – для осуждения их. Отсюда вытекает традиция оценивать действия собственного правительства с прагматической точки зрения, а действия соперников – исходя из моральных категорий.»[68]
Но даже если разрушительные социальные последствия в метрополии до некоторой степени компенсировались возросшей хозяйственной эффективностью, то колонизованным народам приходилось нести одни издержки.
Специфической формой огораживаний являлись конфискации земель у ирландских кланов и септов, проводивших c истреблением и изгнанием крестьянского населения, живущего кельтской общиной (достаточно вспомнить работу английских «зондеркоманд» во время подавлений восстания Тайрона и Тирконнела, и в годы кромвелевского покорения Ирландии).
В результате этих спецопераций к концу 17 в. 85 % всей удобной земли, принадлежавшей ирландцам, было конфисковано и передано крупными участками во владение колонистам-протестантам из Англии и Шотландии.
«Треть ирландской арендной платы тратится в Англии, что вместе с прибылями, пенсиями и прочим составляет добрую половину доходов королевства, всё – чистая прибыль для Англии. Эта арендная плата выжимается из крови, жизненно важных органов, одежды и жилищ арендаторов, которые живут хуже, чем английские нищие», – читаем у Джонатана Свифта в статье «Краткое обозрение государства ирландского».
В относительно плодородной стране голод с тысячами смертей стал привычным явлением.
В «Письмах суконщика» Свифт писал, что «все дороги, улицы и двери домов осаждаются нищими женщинами, за которыми следует 5–6 детей, прося и моля прохожего о милостыне», в «Скромном предложении» об ирландцах, которые «продают себя на Барбадос», чтобы рабством спастись от голодной смерти, а его современник, лорд-наместник Ирландии, докладывал в Лондон, что в городских рвах лежат трупы людей, рот которых покрыт зеленью от травы, которой они пытались утолить свой голод в последние минуты жизни.[69]
Ирландское промышленное производство было подавлено, чтоб не конкурировало с английским, Ирландии даже запретили напрямую торговать с другими британскими колониями. Высокими вывозными пошлинами было убито ирландское производство шерсти.
Зато к началу 19 в. каждый год из Ирландии в карманы лендлордов, живущих в Англии, выкачивалось свыше миллиона ф. ст. арендной платы.
Английское правление уверенно вело Ирландию к демографической катастрофе 1840-х.
Схожие конфискационные мероприятия, несколько менее свирепые, но приводившие также к обезлюдению, проводились в шотландском Хайленде. Огораживаниями там было согнано с земли около 150 тыс. чел., это привело к опустошительному голоду 1782–1783 гг.[70]
Кстати, одним из признаков того, что кто-то подвергается чрезмерной эксплуатации и унижению, является рост алкоголизма. Законодатели в 18 в. вполне осознанно приучали английское простонародье к дешевому неочищенному спирту, устанавливая на него крайне низкий налог. Ведь перегонка поднимала цены на зерно и была весьма выгодна крупным землевладельцам, из которых и происходили законодатели. В период наибольшего потребления джина похорон в районе Лондона было вдвое больше, чем крещений.
О нравах капитализированного общества свидетельствовали и такие факты. В английских тюрьмах «тюремщики мучили должников до смерти пытаясь извлечь деньги у людей, которые потому и попали сюда, что у них не было денег». А тюрьмы «сдавались местными властями на откуп подобным негодяям».[71]
Флот пополнялся путем принудительной вербовки. «Наш флот комплектуется при помощи насилия и удерживается в повиновении при помощи жестокости,» – свидетельствовал адмирал Вернон.[72]
Британия «правила на морях» при помощи плетки-девятихвостки, именуемой «кошкой» (cat o'nine tails), которая гуляла по спинам матросов. («Размочить кошку» означало – смыть кровь, которая слепляла волокна плети и делала удары особо мучительными.) Кстати, жестокие телесные наказания в британской армии и флоте продержались до 1881 г. Помимо мучительного бичевания – число ударов доходило до 1200 – применялось на британском флоте и такое садистическое, часто заканчивающееся смертью истязание, как килевание.
«Казарм не было и солдаты расквартировывались в кабаках, где жили за счет населения, которое ненавидело «красные мундиры».[73]
Солдат, как и матросов, нещадно били. Был один рекордсмен во времена Георга II, который за 16 лет службы получил 30 тысяч плетей. Служба в Вест-Индии была равносильна смертному приговору. Но это вряд ли беспокоило английскую верхушку, наемная солдатская служба была «налогом крови» на беднейшие слои населения; в армейских рядах спасались от голодной смерти ирландцы и шотландские горцы.
И на гражданке число преступлений, караемых смертью и истязанием, только росло на протяжении всего «века просвещения».
Из дневника священника Вудфорда: «1777 год 22 июля. Роберт Бигген, привязанный к тележке, подвергся сегодня днем бичеванию палача на улицах Кэри (Сомерсет) за кражу картофеля. Его бичевали на всем пути от Джордж Инн до Эн, откуда вели обратно вдоль улицы к королевскому дубу в Южном Кэри и назад к Джордж Инн». Плата на хорошо потрудившегося палача собиралась с местного прихода.
Английский капитализм на мировых просторах
И если так обстояло дела с гуманностью в отношении своих же англичан, то что уж говорить о каких-то неграх. Отраслью американской торговли, долгое время монополизированной Ливерпулем, была работорговля, тесно связанная с хлопчатобумажным производством Ланкашира. Более половины рабов, попадавших в трансатлантический рабопровод, пересекали океан в битком набитых трюмах английских кораблей. Помимо обслуживания английских колоний в Америке, английские работорговцы имели исключительные права на поставку рабов в испанские колонии в Америке, т. н. «асьенто» – таков был результат войны за Испанское наследство. В 1771 году 58 невольничьих кораблей-слейверов отплыли из Лондона, 23 – из Бристоля и 107 – из Ливерпуля. Они перевезли за этот год 50 тысяч рабов. К концу века эта цифра выйдет за 100 тысяч. А всего в Новый свет было доставлено 12 млн. рабов.[74]
