именно такую кровать с балдахином для своего дома в Саутгемптоне (Англия). Сегодня вы можете увидеть ее реконструированную версию, увешанную тяжелыми драпировками, установленную в углу комнаты [10]. К концу XV века итальянцы придумали новое решение для защиты от сквозняков и демонов: кровать с четырьмя угловыми столбиками и закрепленной на них рамой, с которой свисает матерчатый полог.
Вскоре обладание такой кроватью стало почти обязательным среди богачей тюдоровской Англии. В течение XVI–XVIII веков кровати с четырьмя занавесями вошли в более широкое употребление, заняв свое место в домах особенно состоятельных европейцев. Как и многие предшествующие модели, они, как правило, имели натянутые на раму веревочные и холщовые основания, которые со временем провисали и начинали напоминать гамаки, и спящие, как правило, соскальзывали в центр кровати, даже если веревки периодически подтягивались. Есть предположение – о нем любят упоминать гиды на экскурсиях по английским домам, – что именно необходимость подтягивать веревки оснований стоит за словами старинной колыбельной "Night, night, sleep tight" [11]. Но это остается всего лишь догадкой – ведь сама фраза стала широко использоваться только в ХХ веке, а наиболее раннее ее упоминание относится к 1860 году.
Каково бы ни было происхождение этой фразы, затягивание веревок, безусловно, когда-то служило непременной частью повседневного обихода. Повторимся: немногие люди располагались в таких кроватях, полностью откинувшись, чаще они спали в них полусидя. В течение следующих двухсот лет богачи соперничали друг с другом в том, чтобы сделать балдахины над кроватями еще больше и красивее – так что этот предмет мебели стал заполнять комнату целиком. В старые добрые времена кровать часто была самым желанным и дорогим предметом домашнего убранства. Это требовало серьезных финансовых вложений. Иметь запасную кровать было большой роскошью. Сэмюэл Пипс, автор знаменитого дневника о жизни лондонцев, в XVII веке писал: «Я очень горжусь тем, что у меня есть свободная кровать для моих друзей» {17}.
В американских колониях жизнь была более аскетичной. Большинство кроватей первых колонистов напоминали те, что люди оставили в своих прежних европейских домах: в голландском или английском стиле, с толстыми ворсистыми покрывалами, защищающими от холода и сырости. Выходцы из Нидерландов отдавали предпочтение шкафам-кроватям, или кроватям-коробам, повсеместно распространенным на их родине в XVII веке. Обычно это была не отдельная, а встроенная в стены мебель.
В XIX веке технический прогресс и развитие санитарии стали все ощутимее влиять на повседневную жизнь европейцев. Английский дизайнер по текстилю Уильям Моррис разработал гигиеничные и нарядные постельные драпировки из легкого хлопка, а не из тяжелой шерсти, узорчатой и плотной дамасской ткани или слишком нежного шелка {18}. Однако Моррис все еще любил свою старую кровать и обычно спал в семейной постели XVII века с балдахином, хотя и повесил на него новую ткань, созданную его дочерью. Стихотворение, которое он сочинил, воспевает завесы балдахина и заканчивается строкой: «Есть откровенье – Отдохновенье!» [12]
Правильный хороший отдых был особенно необходим теперь, когда людям приходилось работать все больше и больше, причем вне дома. Появилось промышленное производство, и многие семьи выбрасывали старые матрасы, которые, как правило, были набиты всем, что оказывалось под рукой – шерстью, мхом, тряпьем. Вошла в моду фабричная железная кровать с металлическими пружинами. Такие кровати в идеале требовали жесткого матраса из конского волоса, а в дополнение к нему – перьевого матраса, нескольких слоев нижних и верхних простыней, трех или четырех шерстяных одеял, пухового одеяла, подушек и наволочек. Для среднего и привилегированного классов бытовые стандарты могли быть выше, некоторые руководства по ведению домашнего хозяйства рекомендовали ежедневно переворачивать матрас и дважды в день менять наволочки. Слуги были просто необходимы.
Только после Первой мировой войны старая иерархическая система использования домашнего персонала и слуг на Западе начала исчезать. Как только горничных стало не хватать, заправлять сложно устроенную постель оказалось для многих невыносимо тягостной рутиной. Домашние хозяйки вздохнули с облегчением лишь в 1970-х годах, когда дизайнер Теренс Конран популяризировал шведское пуховое одеяло и пододеяльник. Впервые в истории кровать можно было застелить за три секунды.
Сегодня наши кровати можно не только легко застелить, но и недорого купить на многочисленных фабриках по всему миру. Несмотря на то что это самый часто используемый предмет мебели, о кроватях почти ничего не рассказывают, их не выставляют на всеобщее обозрение {19}. И все же они красноречиво свидетельствуют о том, кто мы такие, как живем, о чем думаем, – и так было всегда.
Глава 2
Сон во все времена
В 1612 году в своем трактате «Проверенные советы по поводу здоровья» (Approved Directions for Health) валлийский писатель Уильям Воган писал, что сон «укрепляет дух, утешает тело, успокаивает чувства… избавляет от печали и усмиряет яростный ум» {20}. Итальянская поговорка того времени добавляла: «Постель – это лекарство», вторя общепринятому медицинскому мнению, что для здоровья сон имеет решающее значение. Для кого-то, согласно восточноанглийской поговорке, сон служил тем, что позволяет «забыть обо всем на свете». Многие даже верили, что сон определяет судьбу человека при жизни и после нее. Пессимист Уильям Фистон в своей книге «Школа хороших манер» (Schoole of Good Manners, 1609) описал темную ночь как символ «ужаса, тьмы и горя», а свою постель называл прообразом могилы {21}.
В мире, где многие боялись темноты, хороший ночной сон помогал сохранить душевное здоровье, а кровать, в которой спал человек, служила местом физического и духовного преображения. В XIX веке люди Викторианской эпохи окружали себя знакомыми предметами, любовались религиозными сюжетами, вышитыми на постельных принадлежностях, молились и читали на сон грядущий отрывки из Библии. Каждую ночь перед сном, в идеале – преклонив колени, люди облегчали душу и обращались к Богу со своими печалями и мольбами. В наше суетное время религиозные страхи уступили место вполне мирским тревогам. Сегодня большинство думает о сне просто как о способе восстановления сил. А наши сны, даже если мы их помним, лучше держать при себе.
Древние египтяне вкладывали в сновидения особый смысл, полагая, что они позволяют богам передавать людям свои послания. Лучший способ вызвать или «взрастить» такие видения – посетить святилище или храм и, проведя там ночь, увидеть свой «сон». Часть книг, которые использовались тогда для интерпретации сновидений, дошла до наших дней. Одна из них, составленная приблизительно в 1275 году до н. э. писцом Кенхиркопешефом из Дейр-эль-Медины, где жили рабочие, строившие гробницы в Долине царей, давала толкования более чем ста снов, которые автор трактовал как благоприятные или неблагоприятные. Среди благоприятных есть такие: «Если человек видит, как он хоронит старика, это хорошо и означает процветание». Среди зловещих – следующее: «Если мужчина видит во сне, как он занимается любовью с женщиной, это плохо и предвещает скорбь». Египтяне почти всегда считали сексуальные сны недобрыми, особенно для женщин – даже сон о сексе с мужем был предзнаменованием несчастья. Лишь немногие женские сексуальные сны сулили что-то хорошее – как правило, те, в которых фигурируют животные. Описание такого предвещающего благополучие сна можно найти в папирусе XIII коллекции Карлсберга: «Если во сне ибис вступит с ней в половую связь, то это сулит ей прекрасно устроенный быт» {22}. Писцы использовали слово ad (кровать на ножках) для обозначения сна, добавляя слово rswt (иероглиф открытого глаза), чтобы обозначить сновидение. Буквальный перевод rswt – «пробудиться». Таким образом, иероглиф сновидения – это символ постели в сочетании с символом открытого глаза. Подобное обозначение отражает египетское представление о сновидениях: это состояние бодрствования внутри сна как способ общения с богами и загробным миром, а также исцеления и управления своей жизнью.
Храмы снов продолжали существовать и при греках. Как и египтяне, большинство греков верили, что боги посылают сны в качестве вестей или наставлений. В своем трактате «О предсказаниях во сне» [13] прагматичный Аристотель поставил под сомнение эту идею, заключив, что сновидения, скорее всего, просто образы, основанные на прошлых переживаниях и мыслях. Тем не менее вера в то, что сны могут нести в себе пророчества, оставалась сильной.
