пытается компенсировать отсутствие телесных и невербальных сигналов коммуникации; что мы всё время чувствуем на себе чужой взгляд; что мы вовлечены одновременно во множество занятий, но не можем сосредоточиться ни на одном; что постоянно чувствуем искушение многозадачности. Предложенные способы справиться с этим вполне ожидаемы: брать паузы, не сидеть слишком долго, расправлять плечи, работать над прессом, регулярно увлажняться и разумно интегрировать «свободное от экрана время» в расписание дня.
Жизнь в видеопространстве
Изабель Лёфгрен живет в Стокгольме, но Zoom превратился в ее официальное место прописки. Ее офис теперь расположен внутри гладкого черного прямоугольника в кармане – то есть в смартфоне. «Наши гостиные превратились в аудитории, – говорит она. – Важно ли, что видно на экране вместе с вами? Что это говорит о вас? Будь то книжный шкаф или куча скомканного белья в кресле, всё это видно и может быть учтено. Всё личное стало публичным». Zoom открывает магазин прямо в вашем личном домашнем пространстве, становится еще одной комнатой. Какие теоретики или философы предсказывали такой сценарий? Этого не найти в Поэтике пространства Гастона Башляра, а также среди предметов вымышленного жилого комплекса в книге Жизнь, способ употребления Жоржа Перека, который попросту не включил туда экран.
С другой стороны, о подобном положении вещей писал чешский философ Вилем Флюссер, предрекая появление «технического образа как феноменологии». Техническое подразумевает нечто современное и интегрированное в повседневность, простое в использовании, но сложное в своем устройстве. Однако, как замечает Лёфгрен, функционал Zoom примитивен, если не грубоват. «Можно поднять руку или похлопать как дошкольник, болтать как тинейджер, и рассматривать самого себя в своем маленьком квадратике как в зеркале» [4]. Во многих случаях Zoom просто толком не работает. Лоруссо ведет целую длинную хронику технических проблем в первые дни использования: «Я не мог установить Microsoft Teams, моя камера не запускалась и, хуже всего, барахлило само интернет-соединение: вроде подключение есть, но не работает или работает слишком медленно. Мои созвоны выглядели примерно так: всё идет ровно первые пять минут, а затем разваливается – застывшие лица, прерывающийся звук, перезагрузки и обновления, нетерпеливость и уныние. Чтобы услышать короткое предложение, надо подождать пару минут. Как будто вас вернули в эпоху модемного соединения, но при этом вокруг вас все современные средства онлайн-коммуникации» [5]. Zoom плохо работал, но мы всё равно привыкли – он очень быстро стал новой нормой. Видеозвонки мгновенно прошли путь от глобального эксперимента до решенного дела. Мы приспособились к новому интерпассивному существованию. Так интернет достиг завершения и совершенства.
«Я чувствую себя максимально истощенным и уменьшенным в масштабе (zoomed out), – пишет Генри Уорвик из Торонто. – Я наблюдаю, как моя родная страна – США – совершает политический суицид и как друзья умирают от коронавируса, работаю как лошадь фактически под домашним био-арестом – еще бы у меня было хорошее настроение». Генри провел лето, работая над короткими видео и асинхронными материалами для обучения, что «нельзя назвать университетским образованием – это немногим лучше, чем плейлист на YouTube. Сидя перед окошком Zoom, сложно создавать сети знакомств и обзаводиться друзьями, тут нет места для приключений. Кроме того, существует проблема интернет-времени, так как мои ученики разбросаны по всему миру. Не так-то просто сидеть на двухчасовой виртуальной лекции в два ночи. Это полное безумие. На создание тех видео ушла уйма времени. Я отказываюсь платить Adobe за их софт, а Apple превратил Final Cut Pro в нечто такое, что мне приходилось монтировать видео в DaVinci Resolve, который хотя бы бесплатный. Однако до этого я никогда его не использовал, так что пришлось потратить время еще и на освоение программы» [6].
Задолго до пандемии философ Бён-Чхоль Хан уже отмечал, что мы живем уже не в дисциплинарном обществе – теперь определяющей общество категорией стал перформанс [7]. Это не интенсивный и зрелищный перформанс, а своего рода банальное повторение. Часы, проведенные на виртуальных конференциях, не погружают в паноптическую паранойю, но и об автономии личности говорить не приходится. Никто нас не наказывает, но мы не чувствуем себя продуктивными. Никто нас не порабощает – но и нельзя сказать, что мы активно действуем. Вместо этого мы зависаем, ждем, притворяемся, что смотрим, стараемся сфокусироваться, параллельно думая о том, когда же можно идти на ланч-брейк и получить свою дозу кофеина. Мы вынуждены терпеть нескончаемые Zoom-сессии – нескончаемые, как и сама пандемия. Календарь в Outlook – это новый надсмотрщик. Это не короткий марафон, после которого мы возвращаемся вспотевшие и в приподнятом настроении. Нет, это длительный марафон, оставляющий нас истощенными и измученными. Что нас выматывает, так это longue durée.
Уставший субъект не может нормально работать. Приложения, измеряющие проведенное за экраном время и отчеты в MyAnalytics могут теперь точно сказать нам, сколько именно минут своей жизни мы потратили, пытаясь сделать свою работу с коллегами продуктивной и эффективной. В такие моменты задумываешься, когда уже IT-сектор вступит в брак с крупными фармацевтическими компаниями. Общество синтетического повышения производительности готово к масштабной экспансии. Но не стоит надеяться на то, что этот симулякр реальной жизни спасет нас от ускоряющегося экономического и социального коллапса. Чувство, что мы не можем сделать достаточно, разрешено, несмотря на периодические приступы вины.
В качестве ответных мер система стала вдруг эмпатичной и начала переживать о нашем психическом состоянии. Вскоре после начала локдауна власти стали исследовать, насколько их жалкие субъекты в состоянии справляться с ситуацией. Пока общество стоит на паузе, нас выматывает чувство ожидания. Несколько лет назад Дэвид Войнарович изучал, как другой вирус воздействовал на тело, отмечая дезинтеграцию, которая стала результатом его столкновения с «фатальностью, неизлечимостью и случайностью СПИДа <…>, такого мощного и страшного» [8]. Теперь мы наблюдаем собственную версию дезинтеграции, когда наши жизни трещат по швам. Мы сидим в зале ожидания, и нас – очень вежливо! – просят дальше находиться в режиме выживания – и с упорством двигаться дальше, несмотря на выгорание.
Двигаться дальше с упорством по сути означает уметь справляться с гневом и яркими эмоциями. В шокировавший нас период локдауна мы испытали эстетическое уплощение: редукционистскую подмену человеческого взаимодействия, которую описали Каде Дием и Джаз Хи-чжон Чхве в своем анализе социальной жизни онлайн в этот период. Этим термином они обозначают «главный источник тревоги, возникающей при попытке осмыслить гиперсовременную вульгарность, в которой один и тот же софт используется для всего на свете – от рабочих встреч до дней рождений и похорон; а также импровизированные, вуайеристичные попытки преподавания с помощью экрана, нелепость которых помножена на ограниченность поддержки в случае неудач» [9]. Авторы утверждают, что видеосозвоны – это неудовлетворительная аудиовизуальная
