С Чалаби во время обеда я много не разговаривал. Я сидел рядом с бывшим временным министром финансов. Он производил глубокое впечатление, говорил со знанием дела об экономике Ирака, о необходимости повысить ее прозрачность и укрепить ее правовые рамки, чтобы привлечь иностранные инвестиции. В конце вечера я упомянул в беседе с одним сотрудником из штата посольства об этом своем впечатлении.
— Да, он толковый, сомнения нет, — сказал сотрудник посольства. — Конечно, он также и один из руководителей партии «Верховный Исламский Совет Ирака». Они контролируют Министерство внутренних дел, которое, в свою очередь, контролирует полицию. Ну, а полиция... там были проблемы в связи с проникновением боевиков в ее ряды. Обвинения, что она хватает суннитских лидеров, а на следующее утро обнаруживаются их тела, в таком духе... — Мой собеседник умолк и пожал плечами. — Мы работаем с тем, что есть.
Мне было трудно уснуть в ту ночь; я смотрел игру «Вашингтон редскинз», транслируемую через спутник прямо в дом с бассейном, служивший когда-то Саддаму и его гостям. Несколько раз я выключал звук и слышал, как тишину разрывали минометные выстрелы. Следующим утром мы на «Черном ястребе» направились на базу морских пехотинцев в Фаллудже, в засушливой западной части Ирака, в провинции Анбар. Одни из самых жестоких боев с повстанцами происходили в Анбаре, где преобладают сунниты, и атмосфера в лагере была намного мрачнее, чем в Зеленой зоне; всего лишь вчера пять морских пехотинцев, совершавших патрулирование, были убиты заложенной у дороги бомбой и в перестрелке. Солдаты здесь выглядели более «зелеными», большинству из них едва за двадцать, у многих еще юношеские прыщи и неоформившиеся тела подростков.
Генерал, командир лагеря, организовал брифинг, и мы слушали, как старшие офицеры объясняли стоящую перед силами США дилемму: с увеличением возможностей они каждый день арестовывают все больше лидеров повстанцев, но, как и в случае уличных банд Чикаго, место каждого арестованного повстанца уже готовы занять два других. Похоже, что мятеж питается экономикой, а не политикой — центральное правительство не уделяет внимания Анбару, и безработица среди мужского населения составляет примерно семьдесят процентов.
— Можно заплатить какому-нибудь мальчишке два или три доллара, и он подложит бомбу, — сказал один из офицеров. — Здесь это большие деньги.
К вечеру появился небольшой туман, который задержал наш вылет в Киркук. Пока мы ждали, один из моих советников по внешней политике, Марк Липперт, отошел в сторону поговорить с одним из старших офицеров, а я завел беседу с майором, ответственным за борьбу с повстанческими выступлениями в регионе. Это был человек с тихим голосом, невысокий, в очках; его легко можно было представить в роли учителя математики в средней школе. И действительно, оказалось, что, до того как поступить в морскую пехоту, он несколько лет провел на Филиппинах в составе Корпуса мира. Многое из того, что он усвоил там, необходимо применить в работе военных в Ираке, сказал он мне. У него даже отдаленно нет такого числа говорящих по-арабски, какое нужно, чтобы вызвать доверие у местного населения. Необходимо, чтобы вооруженные силы США лучше понимали особенности других культур, необходимо развивать долгосрочные отношения с местными лидерами и обеспечить совместные действия сил безопасности и отрядов восстановления, чтобы иракцы видели конкретные результаты усилий США. Все это потребует времени, сказал он, но уже видны перемены к лучшему, так как военные начали применять эти методы по всей стране.
Сопровождающий офицер дал нам знать, что вертолет готов к взлету. Я пожелал майору удачи и направился к кабине. Со мной поравнялся Марк, и я спросил его, что он узнал из разговора со старшим офицером.
— Я спросил его, что, по его мнению, надо сделать, чтобы лучше всего справиться с ситуацией.
— И что он сказал?
— Уйти.
История действий Америки в Ираке будет анализироваться и обсуждаться еще многие годы — вообще-то, это история, которая еще пишется. В данный момент ситуация там ухудшилась настолько, что, похоже, уже началась фактически гражданская война, и хотя я убежден, что все американцы — независимо от их взглядов относительно самого вторжения — заинтересованы в благополучном разрешении ситуации в Ираке, я не могу честно сказать, что оптимистично настроен относительно скорых перспектив этого разрешения.
Я убежден в том, что на данном этапе политические махинации — расчеты тех жестких холодных людей, с которыми я обедал, — а не применение американской силы определяют события в Ираке. Я также убежден в том, что на этом этапе наши стратегические цели должны быть четко определены: достичь хоть какой-то стабильности в Ираке, обеспечить, чтобы находящиеся у власти в Ираке не относились враждебно к Соединенным Штатам, и не допустить превращения Ирака в базу террористов. Для достижения этих целей — я считаю, что это в интересах американцев и иракцев, — нужно начать к концу 2006 года поэтапный вывод войск США из Ирака, хотя о том, как скоро может быть осуществлен полный вывод войск, судить можно, лишь опираясь на ряд предположений — о способности иракского правительства обеспечить хотя бы основные гарантии и услуги своему народу, о степени, в какой наше присутствие способствует движению сопротивления, и о вероятности того, что в отсутствие войск США Ирак может скатиться к полномасштабной гражданской войне. Когда закаленные боями офицеры морской пехоты предлагают уходить, а скептично настроенные иностранные корреспонденты советуют остаться, нелегко дать ответ.
Но все же уже можно сделать некоторые выводы из нашего пребывания в Ираке. Трудности возникают там не просто из-за плохого исполнения. Они отражают ошибочность концепции. Фактом является то, что почти через пять лет после 11 сентября и через пятнадцать лет после распада Советского Союза у Соединенных Штатов по-прежнему нет последовательной политики обеспечения национальной безопасности. Вместо руководящих принципов у нас есть нечто похожее на серии специальных решений с сомнительными результатами. Почему мы вмешиваемся именно в Ираке, а не в Северной Корее или Бирме? Почему в Боснии, а не в Дарфуре? Нашей целью в Иране является смена режима, ядерное разоружение, предотвращение распространения ядерного оружия или все три? Считаем ли мы своим долгом применять силу всюду, где деспотичный режим терроризирует народ, — и если так, то как долго мы там останемся, чтобы обеспечить укоренение демократии? Как мы относимся к странам вроде Китая, которые либерализируются экономически, но не политически? Работаем ли мы с ООН по всем вопросам или только тогда, когда ООН готово ратифицировать уже принятые нами решения?
Возможно, кто-то в Белом доме имеет четкие ответы на эти вопросы. Но наши союзники — да и наши враги — ответов этих не знают. И что более важно, не знает их и американский народ. Без ясно изложенной стратегии, которую общественность поддерживает и мир понимает, у Америки будет недоставать легитимности — и в конечном счете силы,— необходимой ей для того, чтобы сделать мир безопаснее, чем он есть сегодня. Нам необходимо пересмотреть основу внешнеполитического курса, которая сравнится по смелости и охвату с послевоенными политическими концепциями Трумэна, нам нужна такая основа, которая бы соответствовала и задачам, и возможностям нового тысячелетия, такая основа, которая направит применение силы и выразит наши самые глубокие идеалы и убеждения.
Я не утверждаю, что эта великая стратегия лежит у меня в боковом кармане. Но я знаю, во что я верю, и сделал бы несколько предложений, с которыми американцы наверняка смогут согласиться, приняв их как отправные точки для нового консенсуса.
Для начала нам следует понять, что любой возврат к изоляционизму — или внешнеполитический подход, который отрицает необходимость использовать иногда войска США, — работать не будет. Импульс удалиться от мира остается сильной скрытой тенденцией у обеих партий, особенно когда речь идет о возможных жертвах среди граждан США. Например, после того как в 1993 году по Могадишо проволокли тела солдат США, республиканцы обвинили президента Клинтона в том, что он безрассудно расходует силы США на плохо продуманные операции; и отчасти благодаря событиям в Сомали кандидат в президенты на выборах 2000 года Джордж У. Буш поклялся никогда больше не расходовать военные ресурсы Америки на «построение нации». Понятно, действия администрации Буша в Ираке вызвали куда более сильную обратную реакцию. Согласно опросу, проведенному Исследовательским центром Пью, почти через пять лет после атак одиннадцатого сентября сорок шесть процентов американцев пришло к заключению, что Соединенным Штатам следует «на международном уровне заниматься своими делами, а другие страны пусть обходятся, как могут, самостоятельно».
