Я поднимаюсь по узкой металлической лестнице главного корпуса туда, где стоят сепараторы, где воет в стальных гулких трубах сухая полова и свинцовой дробью ударяется о стенки зерно. Притрагиваюсь к шершавым пилястровым колоннам, чувствуя, как напряжены в них стальные нервы. Таинственная сила обжига превратила их из серого известково-глиняного варева в монолит, способный пережить века. Ни камень, что медленно трескается, превращаясь в песок, ни металл, что корродирует бурно и пузырится от кислоты, влаги, ни дерево не могут тягаться с этим долгожителем строительства. То что страшно для них — вода, огонь, время — для бетона пустяки. Он старше нашего поколения... Он старше нашего века, эры...
Действительно, еще римляне, собирая пепел потухшего Везувия, обнаружили, что, смоченный водой, он дает вечные камни. Гранит, мрамор, из которого они строили храмы и памятники, желтел и трескался от воды, особенно когда она замерзала в прожилках. Бетон же только твердел от времени, словно издеваясь над законами природы, над песком древних городов, руинами колизеев и пепелищами крепостей. Раз обожженный адовым пламенем вулкана, он был, как боги, бессмертным, и потому его секрет таился надежнее других.
Только в 1824 году английский каменщик Джозеф Эспедин нашел секрет структуры игольчатых кристаллов, в которые формируется обожженный порошок из глиноизвестковой смеси. Соленые волны моря не могли разъесть кладку на таком порошке, и первыми сооружениями Англии стали портовые маяки. Так и назвали этот порошок — «портландским цементом», то есть цементом «земли портов», в отличие от старого «романского». Внешне эти камни-порошки не походили друг на друга, но это был тот же вечный камень. Он не боялся огня. А когда сметливый садовник Монье волей случая и сметки бракосочетал бетон со стальной арматурой в конце XIX века, то камень стал способен на чудеса. Он работал на растяжение, сжатие, изгиб, был готов принимать любые формы. Возводили дамбы и каналы, доходные дома и элеваторы. Демидовы построили в своей невьянской вотчине цементный завод — первый на Урале...
Не из их ли цемента с броской маркой «Русский соболь» наш городской элеватор? Я видел эту пеструю рекламу начала века — дюжина соболей, изящно выгнув спинки, везет по крупичатому снегу санки с бочкой. На ней надпись: «Портландцемент! Только у нас!».
Советские люди ставили фундаменты ЧТЗ и металлургического.
Можно гордиться, что наш город стал пионером механизированного строительства. Панельные дома встали на месте одноэтажных хибарок Кирсараев, Порт-Артуров, Колупаевок. Белоснежные корпуса Северо-Запада, и вокзал, и мощный Торговый центр — все это цемент, бетон, без которого немыслим современный город. И все они — родственники городского элеватора, первого здания из удивительного по прочности материала.
Мы знаем сейчас, что бетон — это не только благо, хотя достоинств у него достаточно. Бетон — и поставщик новых проблем, проблем нашего времени, которые решать нам. Не убьет ли серый порошок, что клубами валит из труб Еманжелинского цементного, березовые колки на десятки километров вокруг?
Не обезличат ли иные стандартные коробки неповторимый облик городских кварталов?
Словом, легкой жизни от бетона ждать нечего. Он вечен, к радости и к сожалению. Он может стать и изящной стеновой панелью с веселой керамикой облицовки, и безликой коробкой, которую вы не в состоянии потом изменить. Он — отражение нашего гуманизма и нашего равнодушия, нашего чувства прекрасного и нашего же порою консерватизма с претензией на долговечность. В этом смысле он требует осторожности в квадрате, в кубе!
Вот почему мне кажется, что право на работу с этим материалом должно даваться не каждому. Внешне все просто — замесил порошок из бумажного или полиэтиленового куля, добавил промытой щебенки — и порядок. Простоит века! Но что ты построил? Кого порадует твое детище? Кого тронет за душу?
Я смотрю на Торговый центр. Крупнейший в стране пролет — сто метров без единой опоры! Давно напечатаны и успели устареть фото с эскизами, начертанными уверенной рукой архитектора. В добром десятке статей описаны способы расчета оболочки, а центр только снял (снимает) строительные леса. Нелегко даются пролетные метры монтажникам, строителям, ученым. Пять лет провел мой знакомый на полигоне стройки. Тысячежильные канаты, скрытые теперь в толще бетона, не сразу подчинились математическим выкладкам Могучие домкраты, натягивающие тело оболочки, требовали сотен опытов и бессонных ночей, чтобы их сила дала ожидаемый эффект. Но зато верится — сооружение не оставит никого равнодушным. На фоне высотных зданий, что встанут вдоль зеркала реки, напоенной уфимской водой, приземистая черепаха оболочки будет гигантским контрастом.
Таков этот прекрасный и требовательный материал — подлинное чудо нашего века.
«Металл», как известно, рифмуется с «Урал». Это такая же неразлучная рифма, как пресловутые «розы-морозы» или «кровь-любовь». Однако в этой рифме, несмотря на ее привычность, заключен глубокий и нелегкий смысл.
Вот уже три века нерасторжимы с уральским пейзажем огненные сполохи домен и горьковатый запах угольного дыма, сначала томленого, древесного, потом каменного, потом коксового происхождения. В 1725 году выкован козырек знаменитой Невьянской башни. Это первая в мире полностью металлическая несущая конструкция. А в 1757 году безвестные умельцы из Кыштыма соорудили из тонкого кованного кричного железа невиданное ранее покрытие цеха молотов, поразительно используя прочность и форму сечения отдельных элементов. В наши дни, сравнивая со студентами вес этой конструкции, мы убедились, что она легче современных сварных, сделанных на оснащенных заводах! Под ударами кузнецов горновая древняя сварка давала луковки церквей, стропила заводских крыш и даже арки речных мостов. Всего на три года отстали уральцы от англичан, соорудив чугунный мост для Царского села в 1782 году.
Советская власть взяла дело решительно и масштабно И новой жизнью Магнитки, как свежим дыханием кислорода, загорелись плавки стали в уральских краях. Тончайшая, но необходимая добавка к качественной стали — ферросплав — стала производиться в моем городе. А сколько сил, ума и смекалки для этого потребовалось, сколько инженеров превратились на этом заводе из мастеров в командармов металлургии страны! Памятью о подвигах металлургов стоят на площадях стальные памятники — то хромированный штык на черном лабрадорите, то угрюмо-могучий танк на гранитном цоколе. Недаром стальным Танкоградом звался город в дни войны...
Однако и сейчас, когда от демидовских печурок и кричных мастерских мы шагнули к конверторам и гигантским домнам, во внешнем облике города металл играет, на поверхностный взгляд, скромную и даже второстепенную роль. Радиомачта, похожая на мачту парусного брига, пирамидальная башня телецентра, верхушка которой частенько протыкает облака, новый автодорожный мост. Вот, пожалуй, и все, что попадает на глаза, если праздно бродить по городу. Но это обманчивое впечатление.
Металл сегодня скрыт под толщей бетона, облицовок, подвесных потолков. Спешный рост новых высотных зданий (а город перешел только на девятиэтажные и выше дома), где посверкивает электросваркой монтажник — это прежде всего сталь, не только втопленная в бетонную форму, но и облегающая колонны «с головы до пяток», чтобы можно было приварить к ним потолки, соединить каркасы, лестницы, стены.
Конечно, сталь сегодня — могучий костяк индустрии Урала, края, где на человека приходится более шести полновесных тонн. Это в семь раз больше, чем в Японии, и в десять раз больше, чем в США.
Но все-таки в архитектуре города, в обстановке нашего быта, отдыха металл еще является глазу до обидного редко. И не потому, что он невыразителен или сух. Каждый заметит по-ленинградски музыкальный узор решеток городского моста или скупую пластику опоры у входа в парк, что выполнена из нержавеющей стали и подняла вверх эмблему на пятнадцать метров. Но это редкие примеры. Сталь только-только входит полноправно в ансамбль города.
Открылся новый Дом книги — крупнейший в России. И в нем наконец-то видна несущая структура выставочного зала — сплетение обнаженных стальных нервов, зримо передающая игру сил в конструкции. Уже готовы проекты покрытия хоккейного стадиона ЧТЗ, где инженеры остроумно перекинули над полем рыбообразную ферму, которую тоже незачем будет прятать или маскировать, как клепаные изделия потолка Дворца спорта «Юность». Напряжение и мощь стали — само по себе эстетическое и впечатляющее зрелище. Таков лозунг современных архитекторов. Разве не заворожила нас паутина тросов на мюнхенском стадионе, когда мы смотрели Олимпийские игры? А мембраны крытых стадионов фигурного катания?
