Ознакомительная версия.
Почему же участники воображаемого собрания приходят к столь неожиданному выводу? Дело в том, что, в отсутствие любой информации о своих возможных талантах, состояниях, физической красоте и других благоприятствующих качествах, эти люди допускают, что в созданном ими обществе любой из них имеет шанс оказаться на самом дне. А коли так, в государство следует встроить механизм защиты этих обитателей дна, и если для этой цели – и только ради нее – необходимо допустить даже социальное неравенство, то так тому и быть.
Вот как характеризует взгляды Джона Ролза известный философ и публицист Марта Нусбом:
...
Интуитивная идея, лежащая в основе теории Ролза, проста и глубока: «Каждый человек обладает неприкосновенностью, основанной на справедливости, выше которой нельзя поставить даже благо всего общества в целом». Иными словами, погоня за умножением общественного блага не должна вынуждать нас портить жизнь отдельных людей, урезая их фундаментальные права. В частности, Ролза тревожит то, как часто свойства, не имеющие морального веса, такие как раса, класс или пол, искажают людям жизненную перспективу. Даже если можно доказать, утверждает он, что расизм или сексизм увеличивают социальную пользу, они, тем не менее, попирают наше фундаментальное чувство справедливости.
Идея о том, что справедливость, преследующая благо конкретного человека, выше абстрактных интересов государства, имеет полемическую направленность. До выхода книги Ролза теория нравственности и государства была фактически оставлена на откуп господствующему учению утилитаризма. По мнению его приверженцев, задача нравственности и справедливого государства заключается в том, чтобы по возможности умножать сумму всеобщего блага. В самой примитивной форме эта доктрина может оправдать угнетенное и униженное положение меньшинства, если это ведет к повышению «индекса счастья» большинства, о чем и пишет Марта Нусбом.
Проблему положения и прав меньшинства в государстве в свое время пытались решить составители американской конституции, но они имели в виду почти исключительно свободу слова и религии. Между тем реальная трудность гораздо шире: многие из нас, рожденных в самых благоустроенных государствах мира, сталкиваются с проблемами в силу своего имущественного статуса, расовой принадлежности и так далее. Эти проблемы лежат за пределами морали и никоим образом не должны быть для нас препятствием. Долг справедливого государства – компенсация таких «невыгодно рожденных», даже ценой сохранения социального неравенства. Джон Ролз был первым, кто поставил этот вопрос в такой резкой форме.
Если взглянуть на государство, которое будет результатом собранного Ролзом воображаемого конклава, то ничего принципиально нового нашим глазам не предстанет. Речь в принципе идет о так называемом «государстве всеобщего благосостояния» – не слишком внятный перевод английского термина welfare state. Такие государства, с широкой системой социального обеспечения, помощью безработным и другими видами заботы о наименее привилегированных, уже давно существуют – это большинство западных государств, и не обязательно только западных. Внутри этой системы возможны варианты – от Швеции или Германии, где до последнего времени помощь неимущим была беспрецедентно щедрой, до США, где она относительно невелика, или Японии, где она минимальна. Впрочем, Ролз и не ставил себе задачи воздвигнуть утопию по марксистскому образцу, он просто хотел дать философское обоснование справедливому обществу, несовершенные образцы которого уже возникли опытным путем.
Тот факт, что Джон Ролз безоговорочно выступает за перераспределение ресурсов в обществе, то есть требует от богатых и привилегированных поступиться в пользу тех, кому повезло меньше, определяет его позицию в современном политическом спектре. Эта позиция лежит, несомненно, на левом его фланге, хотя сам Ролз подвергался острой критике и слева – в частности, за то, что допускает существование социального неравенства.
Интереснее, однако, критика справа, на которой я позволю себе коротко остановиться. Влияние взглядов Ролза сегодня огромно, его книга стала обязательным пособием при подготовке социологов, экономистов и правоведов. Сторонники консервативных взглядов протестуют против такой монополии, и в этом хоре протеста громче всех прозвучал голос другого американского философа, Роберта Ноузика, который скончался за несколько месяцев до самого Ролза. Его теория происхождения государства тоже восходит к классическому либерализму, но исходит из понятия естественных прав человека, которые предшествуют всем политическим свободам и являются их необходимым условием. Самое фундаментальное из этих прав – право на собственность, при условии, что она приобретена законно и не в ущерб большинству других претендентов. Государство, берущее на себя право отнимать собственность у одних и передавать его другим, в лучшем случае, по мнению Ноузика, занимается грабежом, а в худшем – эксплуатацией рабского труда.
У меня нет времени выяснять, кто прав в этом споре, и мне это, наверное, не под силу. В любом случае он не ставит под сомнение эпохальное значение трудов Джона Ролза. Он первым выдвинул с такой остротой и убедительностью проблему морального долга государства перед слабейшими из своих граждан. Его взгляды, подобно взглядам Иммануила Канта, уязвимы для критики, но само это подобие свидетельствует о том, в какой ряд он сегодня зачислен.
Сам Ролз, безусловно, понимал, что его модель справедливого государства представляет собой нечто вроде «реалистической утопии», осуществимость которой многим представляется как минимум спорной. Но лучше предоставить ему самому слово в собственную защиту:
...
Я верю, что сама возможность такого общественного устройства в состоянии примирить нас с социальным миром. Эта возможность – не просто логическая, но такая, которая имеет связь с глубинными тенденциями и устремлениями социального мира. Ибо пока мы имеем серьезные основания верить, что устойчивый и достаточно справедливый политический порядок возможен, как внутри государства, так и за рубежом, мы можем питать разумную надежду, что мы или другие когда-нибудь, где-нибудь его достигнем.
Джон Ролз, как мне кажется, доказал как минимум то, что нравственность и политика неразрывно связаны и о них нельзя говорить отдельно, изолированно. А коли так, мой собственный взгляд невольно обращается в сторону России, где с недавних пор распространилось уродливое слово «неполитизированность», которое люди, в том числе и представители так называемой культурной элиты, все чаще употребляют применительно к самим себе, причем с ясно различимым оттенком гордости.
Россия, конечно же, далека от идеала Ролза. Недавняя трагедия мюзикла «Норд-Ост» убедительно продемонстрировала, что сегодняшнее российское государство, как и вчерашнее, ради своего воображаемого престижа легко попирает не только свободы своих граждан, но и саму их жизнь. И если «Норд-Ост» обошелся в полторы сотни таких жизней, то где-нибудь в Чечне этот счет возрастает в тысячу раз, и предела цены престижа не видно. Все это можно было бы списать на «болезнь роста», государственного развития, если бы не это подлое слово, «неполитизированность», отдающее мораль на откуп неподконтрольному государству.
Поскольку человек – неизбежно политическое животное, бессмысленно говорить о его нравственности за пределами общества, то есть именно того, что сегодня в России именуют словом «политика», относя к этой сфере практически все, что выходит за пределы частной жизни. На практике это означает, что нельзя быть одновременно нравственным человеком и законопослушным гражданином несправедливого государства. И даже еще шире – нельзя быть нравственным человеком и одновременно аполитичным, из числа уже упомянутых интеллигентов, воздающих себе сомнительные похвалы. Человек не имеет права считать себя нравственным, если беда ближнего представляется ему чем-то посторонним, не требующим от него немедленной и острой реакции, если он именует эту беду «политикой» и презрительно от нее отмахивается.
И в этом смысле Джон Ролз – не просто кабинетный мыслитель и университетский профессор, он, пожалуй, куда более яркий нравственный пример, чем многие фальшивые филантропы и святоши сегодняшней поп-культуры. Для всех нас, чьи интересы еще не сузились до зарплаты и семьи, Джон Ролз – инспектор совести, «блюститель справедливости», как, вопреки собственным инстинктам, счастливо выразилась французская Monde.
Многие из моих ровесников помнят, наверное, литературные викторины, которыми нас когда-то пытались отвлечь от более свойственных подросткам занятий: назовите писателя, автора трех романов на букву «О». Начну по канонам традиции: назовите самого популярного серьезного писателя XX века. Не получается? Тогда попытайтесь с трех намеков.
Ознакомительная версия.
