Чувство родины не имеет ничего общего с «правом на родину», на которое претендуют переселенцы. Такого «права» не существует. Эти люди давно покинули свою родину – будь то добровольно или по принуждению. Принудительное выселение с родины всегда тяжелый удел. Но что произошло потом – это уже другое дело. Переселенцев приняли в Западной Германии. Во втором поколении, а отчасти и в первом, у них появляется чувство родины там, где они живут. Их прежняя родина перестает быть реальностью. Прежнему миру, существующему только в воспоминаниях, не хватает реального воплощения. Новая среда – действительность, и она становится новой родиной.
Живое чувство родины как элемент душевного состояния имеет бесценное значение. Ныне изучение родины, ее ценностей может играть более важную роль, чем раньше. Чувство родины может стать заменой того, что утрачено вместе с исчезновением бисмаркского государства, – сознания национальной принадлежности к рейху.
Теперь о том, на чем мы не можем основываться. В результате освободительных войн возникла националистическая идея единства и силы, заимствованная от Французской революции. Произошло необычайное превращение. Свидетельством тому – наш национальный гимн, созданный в период господства либералистической идеи силы. Я уже говорил о немецком единстве от Риги до Амстердама, от Копенгагена до Цюриха, не носящем политического характера. И вот теперь в гимне говорится о новом германском рейхе, к которому стремится и которого требует автор: от Мааса до Мемеля, от Эча до Бельта. Вот так поворот из сферы духа в область политики! На таком пространстве мы представляли бы собой уже не свободное государство немецкого духа, а насильственно созданный, организованный, угрожающий соседям фактор силы.
В национальном гимне, который мы не можем положить в основу, есть и нечто другое. Его дух и его содержание крайне чужды нам. На его содержании лежит печать мещанского вырождения.
«Немецкие женщины, немецкая верность, немецкое вино и немецкие песни». Очень мило! Может ли в наше время хоть один немец всерьез изъясняться в таких выражениях? Разве не представляется это просто галиматьей человеку с хорошим вкусом? И это национальный гимн Федеративной Республики!
Тем не менее это фальшивое мещанское сюсюканье таит в себе злобную агрессивность во имя могучего рейха. «Единение, право и свобода – вот в чем гарантия каждого немца». На первый взгляд эти слова из гимна звучат гордо и великолепно. Но давайте внимательнее вдумаемся в их смысл.
Во-первых, решающее значение здесь имеет порядок слов, показывающий степень важности – единение, право и свобода. Единение, то есть единство Германии, поставленное во главу угла, потом право, а после права уже свобода. И это в то время, когда, если следовать республиканским и демократическим принципам мышления, все должно быть наоборот: сначала свобода, затем право, а потом уж единство. Неправильный порядок слов в гимне выразил основную идею.
Во-вторых, если единство возводится в абсолют, вместо того чтобы считать его одной из предпосылок, то из этого следует: при любых обстоятельствах единство власти, как таковой, – самое главное. От свободы в крайнем случае можно отказаться. Практически это означает, что граждане теряют свободу контроля над государственным руководством. Это уже не их государство. Им придется примириться с этим. Напротив, республиканский образ государственного мышления требует, чтобы свобода занимала первое место в сфере политики. Единство власти, как таковое, еще ни в коем случае не узаконено. Оно становится законным лишь через свободу, если оно в состоянии осуществить ее.
Свобода не дается легко, ей приходится утверждать себя. Когда речь идет о том, чтобы отстоять политическую свободу народа, спасти ее, обрести все, то всегда возможна гражданская война. Гражданские войны были в Голландии, Швейцарии, Англии. Когда не идут на риск такой войны, то покоряются произволу, бесправию и даже преступному государству национал-социализма. «Только не гражданская война», – в своей жизни я тысячи раз слышал это; так говорили еще в моем детстве, а в последний раз – в 1933 году. Я сказал бы: именно потому, что у нас никогда не было гражданской войны (если не считать монархических, поистине отвратительных, навязанных силой «гражданских войн» Фридриха II против Австрии, войны Вильгельма II и Бисмарка против Австрии и аннексированных немецких государств), мы так и не завоевали свободы; вместо этого мы привыкли терпеть и санкционировать бесправие, ссылаясь на то, что это, мол, относится к области политики.
Ход событий в Германии, самое позднее с 1848 года, когда значительная часть либералов уже мыслила империалистическими централистскими категориями, был таким, как это отражено в тексте национального гимна. Эта разновидность либерализма (позднее оформившегося в партию национал-либералов) руководствовалась принципом: сначала единство, потом свобода. Думали так: нас, немцев, всегда угнетали, и нам нужно, наконец, обрести подобающую нам силу.
Итак, сначала единство. Бисмарк осуществил идею единства и силы, по крайней мере, в форме единства Малой Германии (прусской Германии), которую с энтузиазмом приветствовали либералы.
Потом свобода – так и не достигнутая, нежелательная для Бисмарка и прусской монархии, подавленная ими и забытая немцами.
История Малой Германии пошла по пути, предначертанному в национальном гимне. И этому гимну было суждено стать гимном Федеративной Республики, временного государства, которое (не имея на то права) притязает на право выступать от имени всей Германии. Даже не верится! Правда, в отличие от флага, он не нашел ясного отражения в Основном законе. Но он существует, и его поют на официальных церемониях. В тексте Основного закона он напечатан на первой странице. Однако он так же искусствен, как и национальный праздник. Ни тот, ни другой не завоевали сердце народа. Мы не можем считать первоосновой как национальный гимн и национальный праздник, так и выраженные в них идеи.
Свобода в Федеративной Республике. Критики говорят, что в моей книге слишком слабо отражено то, как в действительности обстоит дело со свободой в Федеративной Республике. Отвечаю. Эта книга имеет смысл лишь в том случае, если исходить из предпосылки, что еще существует свобода, и книга предостерегает от потери ее. В дополнение я ограничусь некоторыми примерами.
Свобода печати. Она не зависит от вмешательства государства и от цензуры. Она, вероятно, находится в зависимости от круга своих читателей. Она может отчасти подчиняться скрытым ограничениям, идти на компромисс – в разных газетах по-разному, но это должно происходить не по указанию, а в результате «самоцензуры». Я не могу выносить категорического суждения. Наверное, очень интересно быть информированным в этой области.
Свидетельством свободы печати является не только существование журнала «Шпигель», хотя он и не добился наказания тех, кто незаконно действовал против него, но и то, что он продолжает без всяких ограничений свою информационную и критическую деятельность, необходимую для Федеративной Республики. Доказательство наличия свободы – и в той буре возмущения, которая охватила почти всю немецкую печать, пришедшую на помощь «Шпигелю».
Существует, хотя и подвергается угрозе, свобода на телевидении и на радио, которыми руководят благоразумные интенданты. Однако свобода здесь быстро утрачивается. Подкомитет Северогерманского радио вынес публичное порицание руководителю «Панорамы» п. По его мнению, не следовало включать в передачу одного интервью. Печать не реагировала на это грубое вмешательство в свободу выражения мнения. Издательства свободны печатать все, что хотят.
Далее. Хотя некоторые приговоры судей вызывают недоумение, они, видимо, исключение; в целом судьи надежны. Естественно, здесь, как и в других профессиях, еще существует недоверие, потому что среди судей все еще много национал-социалистов. Я только что прочел в газете, что прокурор, который вел процесс по делу брата и сестры Шолль, сейчас занимает пост судьи. Неужели это правда?
