чудаке.
Был такой фильм 1978 года «Объяснение в любви». Правда справочник услужливо подсовывает изделие «Казахфильма» с таким же названием «В Казахстане в геологической партии работает шофёр Байкал, любитель приврать без умысла — рассказать неправдоподобную историю, да так ввернуть, чтоб было и весело и страшно одновременно. Но однажды он встретил и полюбил Анналь, которая уже много слышала от людей про краснобайство и лень своего ухажёра. Но Байкал решил не отступаться от любимой — и ради себя самого решил больше не сочинять и ударно работать».
Но нас интересует не история шофёра, а фильм, снятый по книге Габриловича «Четыре четверти», что называется «Объяснение в любви» — там интересующая нас фраза повторяется. Сценарист Павел Финн сделал из книги нечто совсем другое.
Это фильм о нелюбви, фильм не о любви — как письма Шкловского из Берлина.
Есть воспоминания Игоря Дедкова, который пишет: «Видел по телевидению фильм Авербаха по сценарию Габриловича из жизни журналиста и писателя в тридцатые-сороковые годы. Главного героя играет Ю. Богатырёв. Думаю, что фильм абсолютно фальшивый. Сквозящий автобиографический мотив притязает на что-то значительное, на характерное и типическое. Герой даже рассуждает о том, сколько много его поколение видело и пережило и “мы” не смеем эту память растранжирить. На самом деле герой мало что видел и мало что пережил, и, в сущности, он просто-напросто благополучен (о всяких там репрессиях и всей атмосфере тридцатых годов — ни слова, ни намёка), а нам предлагают воспринимать его как фигуру едва ли не драматическую и положительную. Значит, и правда хочется Габриловичу себя увековечить, объяснить, поднять собственное значение. А я припоминаю его воспоминания о том, как жил на одной площадке с М. Булгаковым, и, видимо, жил, презирая этого неудачника, что-то там стучащего на машинке за стенкой… Проходят годы, и благополучие оттеняется чьей-то бедой, несчастьем, действительным состоянием народа, и тогда благополучным, во всяком случае, самым совестливым из них, становится стыдно».
Но феномен как раз в том, что сценаристом выступал Финн, а Габрилович написал книгу контр-политическую, фактически о том, что политика-политикой, а человеческие отношения оказываются самым важным. Или, иначе говоря — политические переживания в конечном счёте слабее любви или тоски.
Дедков был довольно интересный человек — для тех, кому достаёт времени для археологии и неспешного чтения. Дело в том, что он один из последних, если не последний литературный критик. Ведь русская критика, идущая от пушкинских времён, через весь XIX век и почти весь XX закончилась как раз тогда — может быть именно в «Новом мире». Сейчас есть публицистика и рецензирование, довольно много эссеистики. Есть и масса литературоведения, выдающего себя за критику. Но критики, той, настоящей кртитики с «установками» и «направлением» уже нет.
Итак, в фильме по книге Габриловича «Четыре четверти» два героя едут по фронтовой дороге.
Главный герой — военный корреспондент едет со своим товарищем в машине, что называлась «эмка».
Это самое начало войны, и на них ещё форма старого образца.
Одного из них играет артист Богатырёв, а другого, его зовут Всеволод Николаевич Гладышев — артист Лавров. Со своей трубкой он очень похож на писателя Симонова. Он удачлив во всём, и в любви тоже.
А вместе они похожи на других людей, военкоров Лапина и Хацревина, сгинувших при выходе из окружения в 1941 году.
Героя Богатырёва, главного героя, все зовут просто Филиппок, потому что жизнь им пренебрегает.
Он говорит своему спутнику:
— Поэт Хлебников был очень несчастен в любви… — и дальше он почти точно цитирует Шкловского — о том, что писать надо лучше.
Но тут же прилетает немецкий самолёт, и вот уже эмка с убитым шофёром стоит, уткнувшись капотом в реку. Гладышев ранен и не может идти. Он быстро слабеет. И, в конце концов, успешный человек умирает в обществе неуспешного где-то под мостом.
Жизнь довольно жестока, не только любовь.
Но тут я скажу довольно опасную вещь. Хлебников сказал эту фразу без свидетелей — свидетели не нужны, когда человеку приехали сообщить о нелюбви.
А зная, как Шкловский обходился с цитатами, мы не можем быть уверенными, что Шкловский не придумал всё это — и шерстяные облака, и жестяные волны, и поэта, который сгорбившись, как птица спрашивает недоумённо: «Вы знаете, что им нужно?»
Это куда более отчаянные мысли, чем рассказ о своём и чужом блуде".
Извините, если кого обидел.
07 апреля 2014
Бабьегородские бани (2014-04-08)
Бабьегородские бани стояли у Бабегородской плотьины — сооружения странного на нышешний московский взгляд — между островом и набережной. Плотина была разботной, но гидрология реки Москвы тогда, до постройки канала им. Москвы, и вообще всей системы каналов севернее города, сейчас мало представима.
И фотографии лодок, плывущих по Пятницкой, и старуха с самоваром на крыше кажутся чудными. В 1908 году залило так, что между домами лодки плавали не только в Замоскворечье, но и напротив, по Нижне Лесному переулку.
Ан нет, это быт, причём не так удивлявший местных жителей.
Собственно, с постройкой этих сооружений кончились наводнения, заливавшие пол-Замоскворечья.
Бабий городок (сохранивший отзвук своего названия в Бабьегородских переулках), в этом названии шёл от «бабы» — устройства для забивки свай в дно. (Романтическую версию о временах Тохтамыша и героизме русских женщин я опускаю). Особенностью плотины было то, что она разбиралась весной, когда по Москве-реке шёл лёд, а потом собиралась обратно. Вода у плотины счиалась сравнительно чистой и по трубам подавалась в город — в частности и в Сандуновские бани, которым собственной скважины и Мытищенской воды не хватало.
Но я не об этом.
О Бабьегородских банях известно мало.
Не говори — их нет, но с благодарностью — были.
И чтобы два раза не вставать:
У Бабьегородской плотины.
Извините, если кого обидел.
08 апреля 2014
Зачатьевские бани (2014-04-08)
Сергей Романюк пишет: «У пересечения набережной с 1-м Зачатьевским переулком находились бани, появившиеся здесь в 1818 г. Назывались они Новозачатьвскими торговыми банями и просуществовали до советского времени. В 1920 г. бывшие банные здания приспосабливались для конного двора московской милиции».
Я жил неподалёку.
Незадолго до моего рождения, в 1962 году, 1-й Зачатьевский переулок был переименован в улицу Дмитриевского в память убитого командира танковой роты. Там, на месте бань находилась теперь детская поликлиника — и вот я шёл, пересекая сначала Кропоткинскую улицу, а затем
