Московские «патриоты» очень любят рассуждать о «русском», но совершенно не видят, что оно везде разное, и что эти различия уже вышли за пределы «местных особенностей», став прообразом разных цивилизаций. И если одна из них тяготеет к конфедерации экономически и культурно самостоятельных регионов, то другая — к унитарному государству. Между этими стратегиями и пройдет цивилизационная граница Северославии и Евразии. Как пройдет эта граница географически — покажет время, но нет сомнений, что она будет простираться от Северо-Запада до Дальнего Востока.
Однако это назревшее размежевание — не самоцель, но лишь средство для свободной реализации северянами своей собственной утопии. Им вообще свойственен довольно мирный менталитет — в основе их мифологии лежит «принцип открытия», их героика — это морские и полярные экспедиции, а не южные завоевания. Возможные обвинения этого проекта в «сепаратизме» выглядят довольно смешно, учитывая именно северное, варяжское происхождение самого слова «Русь» и первую русскую столицу Ладогу. Так что если они последуют, это только окончательно вскроет истинное имя Евразии, пуще всего озабоченной сохранением своего «кольца власти»…
Геополитические динозавры «евразийство» и «атлантизм» вымрут сразу же, как только Северославия установит новые, не отягощенные ордынско-имперской психологией, трансрегиональные отношения с соседями — от Прибалтики и Скандинавии до Аляски. Но для начала сами северные славяне должны обрести свою новую историческую субъектность. И здесь понадобится менталитет уже не «Славянской Европы», но «Славянской Америки». Только на этом пути возможно возникновение действительно новой цивилизации, свободной от евразийского колониального диктата, от инерции «первого, второго и третьего Римов». Этот путь открыли еще вольные поморы, казаки и староверы, осваивавшие Север и Сибирь в поисках священного Китежа, независимого от «законов геополитики». Продолжить их миссию сегодня вполне могли бы и пассионарные европейские славяне, южные и западные, не желающие довольствоваться ролью «санитарного кордона» между романо-германцами, тюрками и евразийцами, те, в ком жив дух утопии и воля к самостоятельному созданию своей судьбы. Это здоровое первооткрывательское начало только на первых порах может казаться «чистым бизнесом» — затем оно непременно порождает своих «Джеков Лондонов», целую культурную эпоху. Даже сегодняшнее новое поколение северных славян, особенно жителей заполярных городов — Мурманска, Воркуты, Норильска — весьма отличается от своих родителей, ехавших на Север в основном с меркантильными целями. И уж тем более — от поколения дедов, которые у многих остались здесь со времен «евразийской», лагерной колонизации Севера. Новое поколение не торопится уезжать на «материк», хотя материальные условия там гораздо лучше, но создает на Севере свой творческий мир — литературный, художественный, музыкальный — и их даже не заботит, что он практически неизвестен московскому шоу-бизнесу. У них есть свой Север, и он скоро будет принадлежать им, тем, кто здесь живет. А «евразийская пустыня» эпохи глобального потепления пусть остается ее «патриотам»…
Славянство на Севере избавится, наконец, от искусственных ассоциаций с сугубой «этничностью» и «фольклорностью», и станет естественным аналогом англо-саксонской доминанты в Северной Америке. Речь идет о новом культурном и даже антропологическом типе славянина, несовместимом с архаичной риторикой нынешних «славянских соборов», способных только плакаться в московскую жилетку. Их заседатели принципиально не способны образовать «Северославянский комитет» (аналог учрежденного южными славянами в 1917-м) и взять на себя реальное создание новой цивилизации. И это неудивительно, поскольку они ориентируются не на сильное гражданское общество, а на того или иного «батьку», вроде нынешнего белорусского. Тогда как Беларусь сможет сыграть свою естественную роль одного из центров северного славянства только с избавлением от своей «евразийской» диктатуры.
В целях же решения всех возможных этно-конфессиональных проблем Северославии весьма пригодится опыт Канады — светского, многоэтничного и многоконфессионального государства. Но основным и наиболее сильно действующим психологическим «противоядием» в этой сфере станет трагический урок Югославии. Он должен не просто преподаваться в школах, но впитываться с молоком матери. Память о том, чем кончаются межславянские войны, должна быть хранима с такой же твердостью, которая не дает евреям забыть Холокост. Славянин, поднимающий руку на славянина, автоматически ставит себя вне нашей цивилизации.
И наоборот — Северославия безусловно открыта для участия в ее проекте всех неславянских культур Севера. Прекратив имперскую политику искусственной ассимиляции, мы легко найдем взаимопонимание с финно-угорскими народами. Славянин, карел, коми, саам будут гораздо интереснее друг другу, оставаясь самими собой, а не превращаясь в неких невнятных «евразийцев». Несколько сложнее вопрос с тюркским (и шире — исламским) фактором: при безусловном соблюдении принципа мультикультурности внутри северославянской цивилизации, она все же будет нуждаться в свободе от массового демографического нашествия «этнических мусульман». Эта цивилизационная дистанция пойдет на пользу обеим сторонам, поскольку, как показывает пост-коммунистический опыт конца ХХ века, славяне и мусульмане, обретая свои традиции, с трудом уживаются в рамках единой цивилизации — там доминируют либо одни, либо другие, вызывая со стороны оказавшихся в меньшинстве активное сопротивление. Возможно, этот этно-конфессиональный кризис со временем смягчится и даже будет восприниматься как недоразумение, но сегодня, во избежание «косовского» развития событий, необходима четкая взаимная автономизация по «боснийскому» принципу. Чем раньше между северными славянами и южными мусульманами будет заключен свой «Дейтон», тем надежнее он поможет предварить и предотвратить евразийский «clash of civilizations».
Однако эта автономизация имеет смысл, повторим, не в целях изоляции, но для освобождения пространства для реализации собственной утопии. Все в конечном итоге будет зависеть от того, осознают ли сами северные славяне себя новым народом, гражданами волшебного Беловодья, которое намерены построить сами. И только в этом случае они смогут преодолеть влияние других, конкурирующих утопий и антиутопий.
При этом количество беловодцев, по крайней мере, на первых порах, не столь важно. Гораздо важнее — их качественное углубление в собственный миф, осознание себя коренным северным народом. Только для несведущих людей миф — это нечто абстрактное и отвлеченное, на самом деле он совершенно конкретен и прагматичен. Какие перспективы здесь открываются, показывает даже Закон нынешнего государства «О коренных малочисленных народах Севера и Сибири»:
Члены общины малочисленных народов… вправе использовать для нужд традиционных хозяйствования и промыслов объекты животного и растительного мира, общераспространенные полезные ископаемые и другие природные ресурсы.
А что, если беловодская община докажет, что ее «традиционным промыслом» является добыча нефти или алмазов? И подаст в международный суд иск о том, по какому праву на ее земле хозяйничают московские олигархи и чиновники?
Для славян, которые выберут северный путь, одной из главных задач, несомненно, станет нахождение общего языка. Этот общий язык важен не только для взаимного общения, но и для обретения славянским миром своего собственного голоса в процессе глобализации. Чешскими, словацкими и сербскими активистами в интернете уже начат интересный и актуальный эксперимент по созданию языка Slovio, призванного стать инструментом межславянского общения. Словио, разрабатываемый в кириллической и латинской версиях, не подменяет собой существующие славянские языки, но создает на их основе такой, который становится легко понятен всем славянам. Это колоссальная цивилизационная задача — возможно, если бы она была решена несколько веков назад, история бы не знала множества внутриславянских трагедий. К тому же это лингвистическое творчество выглядит куда более перспективным, чем создание совершенно искусственных языков типа эсперанто и т. п.[78]
В нынешнюю Россию Северославия «невместима». Но, как справедливо заметил Милорад Павич, «продолжительность сна короче, чем реальность, которая снится».
Певчим цветом алмазно заиндевел
Надо мной древословный навес,
И страна моя, Белая Индия,
Преисполнена тайн и чудес!
Микола Клюев
Русскую и индийскую традицию сближает подчеркнутое внимание к трансцендентным вопросам. Индуизм с древнейших времен выработал универсальную формулу проявления трансцендентного (Брахмана) в высшем, внутреннем «Я» (Атмане), освобожденном от всех преходящих атрибутов индивидуального «эго». Только взрыв этого «эго» действительно открывает возможность «быть самим собой».[79] На ином языке это и означает воплощение утопии.
