— В принципе, да. Мы говорили, и прежде всего я: ну, кому лучше-то от этого будет.
— Отговаривали?
— Я, да. Естественно, потому что в данном случае протестовать своим здоровьем, своей жизнью — безрассудство полнейшее. Таким противостоянием с другой стороной ничего не докажешь совершенно. Единственно, что мы могли спровоцировать — это чтобы ему насильно кололи. Кстати, было обещано. Искусственное кормление. Этого нам еще не хватало! Это было очень тяжелое время для Михаила Борисовича: тот апрель.
— Если один заключенный нападает на другого, «помещение в безопасное место» — насколько распространенная практика?
— «Помещение» бывает, эта практика есть. Но когда есть реальные основания опасаться чего-либо. В данном случае кого должны были изолировать?
— По-моему, Кучму.
— Вот именно. А Михаилу Борисовичу, наверное, создать какие-нибудь условия, а не помещать в ШИЗО или одиночку. Кучму, кстати, поместили в то же ШИЗО. В соседнюю камеру. Двоих наказали. Только Михаила Борисовича непонятно за что и сроком гораздо большим: 30 суток.
— А Кучму когда освободили?
— Его почти сразу увезли в другую колонию, на камерный режим. У него там отдельно судьба развивалась. Он порезал еще одного заключенного. Я говорю, что человек с неуравновешенной психикой.
— И Кучму увезли, а Михаил Борисович все сидел в этом ШИЗО?
— Конечно. Кучму увезли через неделю.
— Понятно. И никак это не объясняли логически?
— Да что вы говорите? Кто с нами, когда, о чем-то советовался? И что касается документов по взысканиям: они мне обязаны были их давать. Мне их ни разу не дали, эти документы. Хорошо, что я такой человек доскональный и вообще не люблю, когда мне «нет» говорят. Я им всегда писала заявления: «Дайте». И даже чтобы зарегистрировать мое заявление, нужно было усилие. Потому что сразу закрывались все двери, все окошки. Приходилось либо телеграммой им отправлять, либо почтой, либо еще каким-то образом.
— Администрации?
— Администрации ИК-10. Это с огромным трудом. Тех, кто у меня брал заявление или жалобу, потом наказывали. Ну, я понимаю, подневольные девочки, что они в канцелярии там? В канцелярии женщина, правда, сидит. Я понимаю, что я ей доставляю неприятности. Она говорит: «Меня ругают за это. Меня за это наказывают». И я и ей сочувствую, но в гораздо худшем положении находится человек за решеткой. И я выполняю свою работу. Там очень сложная обстановка, даже для сотрудников. Они выполняли эти ужасные указания начальства под страхом увольнения.
Следующее ШИЗО Ходорковского было в июне. 3 июня в его личных вещах якобы обнаружили 2 лимона и яблоко, которые ему якобы не передавали в передачах. И из-за этого он получил 10 суток ШИЗО.
— Этого тоже не бывает, да? — спрашиваю я у Натальи Тереховой.
— Ну, о чем вы говорите! Они друг дуга угощают, и что же теперь? Может быть, там что-то не проходило по передачам. А на самом деле знаете, как было? Когда Михаила Борисовича поместили в «безопасное место» (там у них общее место для хранения вещей и продуктов), заключенные брали, пользовались продуктами, и когда он должен был вернуться, ему их отдали. Это же нормально. Так люди себя ведут. Вот и появился этот лимон. Когда он пришел, они сказали: «Борисыч страданул изрядно». Даже они так оценили эту ситуацию.
— Насколько я знаю, потом было принято постановление о том, что заключенным нельзя меняться продуктами…
— Нет. Есть правило внутреннего распорядка, в котором обмен запрещен, и дарить друг другу запрещено. Но о чем речь-то ведется? Речь о том, чтобы заключенные не менялись так: у меня квартира в Сокольниках в Москве, а у меня сарай. И они поменялись. Это чтобы исключить подобные сделки, когда один сильнее физически, а другой соглашается из страха. Но извините меня, когда угощают одним лимоном — это совсем другое дело.
Мы по этому поводу обращались в Верховный суд, и он давал нам разъяснения. Такие вещи, как лимон, не могут считаться нарушением. Это совершенно очевидно. Но очевидно для нас с вами, а не для администрации колонии.
Мы обжаловали это взыскание и получили положительное решение. Из всех взысканий мы из тактических соображений не обжаловали одно: эпизод с чаем.
Я смотрела материалы личного дела Михаила Борисовича и поняла, что тома, которые посвящены жизни Ходорковского в колонии Краснокаменска, пусть будут на совести сотрудников колонии. Они столько насобирали материала, что видно, что следили за каждым его шагом. Они пытались выслужиться, писали рапорты.
Когда он сидел в ШИЗО, открыли пол, и там обнаружились какие-то заржавевшие металлические предметы. И рапорт пишут. Очевидно, Михаил Борисович вскрывал пол и туда это помещал. Мелко это, подло. О чем говорит? Прежде всего, о характере. Если бы у человека, который руководит колонией, и у сотрудников был характер, и они бы сказали, что никогда не будут этого делать — они бы и не стали. Но они слепо выполняли устные распоряжения каких-то лиц. Пусть это будет на их совести. Хотя крови они попортили море.
Все наши последующие встречи, как и первая, были в помещении ШИЗО, и он стоял за сеткой. Только так. Мы и писали по этому поводу, и жаловались. Только с 1 марта 2006-го положение изменилось. Свидания перевели в корпус, где обычно встречались с адвокатами заключенные, отбывающие наказание в Краснокаменске.
Там был оборудован отдельный кабинет, но все равно Михаила Борисовича заводили, закрывали. Но, по крайней мере, он был не в клетке, а как бы в отдельной комнате, и между нами было стеклянное окошечко. Не дай бог, мы бы сидели за одним столом! Нас разделяла стена. Я потом говорила Михаилу Борисовичу: я вас все время вижу в клеточку, и уже не понимаю, какое у вас лицо. Хотя мы писали жалобы по этому поводу.
— Из Краснокаменска он уехал 20 декабря 2006 года. И у него начался период СИЗО. Уже в Чите, — рассказывает Наталья Терехова. — Его перевели совершенно неожиданно. Я была в Москве, в командировке, а в Краснокаменске остался Семен Леонович Розенберг, еще один читинский адвокат. Он был у Михаила Борисовича 19 декабря 2006 года, беседовал с ним, и никто не был поставлен в известность о том, что на следующий день Ходорковского переведут в Читу. Его перевели 20-го. Неожиданно и для Михаила Борисовича, и для сотрудников колонии. Приехал специальный конвой, привез приказ о переводе, и спецконвоем он был этапирован в Читу. Не на общих основаниях. Обычно это поезд со спецвагоном, в котором этапируют заключенных.
Он был этапирован один в сопровождении специального конвоя. Поэтому очень быстро собирался. Что-то успел взять, что-то не успел. Многое, в том числе его многочисленные записи, остались в колонии, и мы их так и не смогли забрать. Например, документы, с которыми он работал.
20-го он оказался в Чите. И опять никого об этом не известили. Узнал Семен Леонович Розенберг от заключенных СИЗО, своих подзащитных. Они говорят: «А вы знаете, что здесь Ходорковский?» Он: «Да вы что! Я вчера с ним разговаривал. Он был в Краснокаменске». «Нет, он здесь».
Семен Леонович пошел к администрации СИЗО, и ему подтвердили, что Михаил Борисович здесь. Но к нему не допустили, несмотря на предъявление ордера, что является безусловным законным основанием для посещения лиц, содержащихся в СИЗО. Семена Леоновича не пустили и сказали, что будут пускать адвокатов по особому распоряжению, по списку, который составит Генеральная прокуратура Российской Федерации, что потом и было сделано. Никто из нас не смог попасть к Михаилу Борисовичу раньше где-то 25-го или 26 декабря. Не допускали более недели.
Приехали адвокаты из Москвы, которые были внесены в особый список. Из Москвы приехал Антон Дрель, из Петербурга — Юрий Маркович Шмидт, они в особом списке, с которым сверялся начальник спецчасти СИЗО. Делалась специальная запись, и тогда можно было к нему попасть.
— А на каком основании?
— Ни на каком. Но нас туда не пускали. Ну, что? Боевые действия проводить? Не пускают. Все. Приходишь с ордером — не пускают. И даже потом, когда появились адвокаты, которые участвовали в работе, но не были внесены в специальный список, они тоже не допускались.
Приходишь к начальнику СИЗО — начальник СИЗО отказывает на том основании, что вас нет в списке. Созваниваешься со следственной группой, предъявляешь им ордер, тебя вносят в список, который пока из Москвы придет — это тоже время, и только после этого можно попасть к Михаилу Борисовичу. Все. По-другому никак не происходило.
Михаил Борисович был помещен в Малый корпус СИЗО. 13-й пост. Это особые условия содержания, особая изоляция. В камере был еще один человек, они просто не могли содержать его одного, это была бы одиночная камера, что противоречит буквально всему: всем — и международным, и российским — нормам.
