И вот, когда я начала возмущаться и говорить, что не позволю этого сделать, Татьяна Борисовна Русанова мне и сказала: «Что вы, Наталья Юрьевна, возмущаетесь? Вы что, никогда не ходили в ночные клубы? Там всегда так делают». «Конечно, я не хожу в ночные клубы и на самолетах не летаю, но везде есть определенные правила, и они должны соблюдаться. И в клуб я могу не пойти, если мне это не нравится. А в данном случае я не пойти не могу. Я должна выполнять свои обязанности». Я так и не позволила таким образом досматривать, но это был большой скандал. После этого, кстати, все попытки таких досмотров прекратились полностью.
Не разрешали компьютеры заносить в кабинет. У нас сейчас разрешено даже в СИЗО заносить компьютеры для работы. Сами понимаете, что значит теперь работать без компьютера. Это практически невозможно. Там находятся и материалы дела, и документы, и так далее. У нас есть решение Верховного суда, которое говорит: «Да, безусловно, это средство для работы, оно должно использоваться адвокатами». И телефоны уже давно разрешили в СИЗО заносить — тоже решение Верховного Суда.
Нам не разрешали заносить компьютеры в здание прокуратуры. Отбирали и закрывали в сейф. Абсурд! Это же обыкновенное здание, обыкновенный офис. А условия сохранности? Может быть, их интересовали наши данные или документы?
Когда Михаила Борисовича в первый раз везли на санкцию в Читинский Ингодинский суд, который давал разрешение на арест, — это было что-то невероятное!
Перекрыли половину Читы: все доступы, все улицы к Ингодинскому районному суду (это центр Читы) не только для машин, но и для пешеходов. Там рядом здание школы для слабовидящих или слабослышащих детей: родители приходят их встречать. И просто жилые дома. Целый день люди не могли попасть домой, не могли пройти в школу за детьми. Снайперы сидели на крышах. Город не понимал, что происходит. И все в камуфляже, как ниндзя, с закрытыми лицами, с гранатометами.
Представляете? Целый район оккупирован непонятными войсками без опознавательных знаков. Принадлежность войск невозможно определить. Мы привыкли, что где-то на лацканах или на рукавах нашиты эмблемы. А здесь — ничего! Определить, к чему это, что за захват, — невозможно. Местное население было напугано.
Когда их везли из СИЗО до суда, перекрывали дороги. Представляете? Примерно как президента Российской Федерации.
Когда в феврале 2009-го в Читу приезжал Медведев, таких мер безопасности не применялось.
Что значит — не оказывали давления на суд? Все сказано тем, как человека привезли. Судье уже все понятно. Не надо звонить и давать указания. Достаточно создать антураж, и судье понятно, что необходимо сделать, какое решение принять.
Человек такого ранга, под такой охраной, столько ему внимания! Иначе судья не мог решить вопрос об аресте — только арестовать. Я считаю, что это самое сильное психологическое воздействие. Мы говорим о телефонных звонках. Они не нужны. Достаточно этого.
Меры безопасности изменились к осени 2007 года, стали немножко послабее. Изменилось отношение сопровождающих лиц. К тем же адвокатским бумагам.
Вначале отношение было такое, как будто мы нацелены передать Михаилу Борисовичу по меньшей мере гранатомет. Мы были враги, не знаю, какие. Было очень проблематично передавать ему бумаги по уголовному делу. Они, очевидно, сначала ходили в Москву, просматривались там всеми, потом возвращались. Это занимало минимум дней десять — две недели.
Представляете, я принесла бумагу: вот Михаил Борисович сидит, вот я сижу, мы общаемся, но обменяться документами нельзя… Только через Москву. Самый ближний путь. Следователь подписал разрешение, бумаги забрали, донесли до СИЗО, СИЗО отправляет их в Москву, и вот, когда прочитают во всех возможных кабинетах (адвокатские-то бумаги!), они наконец доходят до Михаила Борисовича. Десять дней минимум шли бумаги до Михаила Борисовича, необходимые ему для работы.
— А вроде как есть адвокатская тайна?
— Она есть, она должна быть! У нас закон охраняет переписку между адвокатом и лицом, содержащимся под стражей. Можно открыть и посмотреть конверт от адвоката, только если есть сведения, что он готовит побег, и они должны быть реальными. А здесь…
— То есть это было абсолютно незаконно?
— Безусловно. Обменялись бумагами и сидим, работаем. За одним столом должны сидеть и работать. Такая система сразу выбивала из колеи, потому что привыкли к совершенно другому. Я не работала раньше по таким делам.
Приезжали на свидания родители и жена. Правда, особых проблем со свиданиями не было. Проблема в том, что ему определено наказание в колонии общего режима. Он имеет право видеться с родными трое суток. Есть такие долгосрочные свидания. И этих свиданий он был лишен с того момента, как его перевели в СИЗО. Все. То есть его статус сразу поменялся. Содержание стало гораздо строже. И ограничены прогулки: час, полтора в день.
Поместив в тюрьму, ему изменили условия отбывания наказания на те, которые суд ему не определял.
— Интересно, а как обычно бывает, если человек сидит в колонии и возбуждается новое уголовное дело? Тоже переводят в СИЗО?
— Не всегда. Иногда они остаются и в колонии. Но сами за себя говорят сроки. Сроки-то должны быть разумными. Одно дело, когда речь идет о месяце, о трех, а его перевели с декабря 2006-го, а сегодня у нас июнь 2009-го. Этим все сказано. Уже не надо проводить аналогии с другими. Его перевели туда 20 декабря 2006-го, а сегодня у нас 21 мая 2009-го. И он находится далеко не в тех условиях, которые ему определил суд.
Следственные действия проводились где-то до апреля месяца 2007 г., потом их разом прекратили. Я имею в виду, что мы приходили и знакомились с материалами дела. А само следствие, то есть допросы свидетелей, осмотры, обыски, выемки, по делу, по которому предъявили обвинение Михаилу Борисовичу, не проводилось. Они проводились черт знает когда по каким-то делам.
У нас сейчас суд идет, да? [192] То, что сейчас оглашают прокуроры, датировано 2000 годом. А подозрение было объявлено 21 декабря 2006-го. А следственные действия проводились в 2000 году и далеко не тому по делу, по которому сейчас предъявлено обвинение. И этим все сказано. После того, как было объявлено подозрение, собирание доказательств не проводилось, тем более в Чите.
Это незаконно. По нашему законодательству, следствие должно проводиться по месту совершения преступления. Теперь мы знаем и обвинительное заключение, и постановление о привлечении в качестве обвиняемого, там везде написано: город Москва, город Москва. Город Чита ни разу не упоминается. Но место расследования было определено: город Чита, причем заместителем генерального прокурора РФ Гринем. Это постановление обжаловалось, и самое удивительное, что 20 марта 2007 года Басманный суд вынес решение в пользу защиты — признал незаконным местом расследования Читу. Это постановление устоялось в кассации, и следствие, очевидно, было поставлено в тупик. Были предприняты все возможные и невозможные меры, и с апреля по 26 июня (следственные действия возобновились в день рождения Михаила Борисовича) 2007 года следователей мы не видели, то есть до 26 июня нас вообще не знакомили с материалами дела: Михаил Борисович просто сидел в СИЗО, и следователи к нему не приходили, и нам ничего не объявили. Не предусмотрено законом приостановление ознакомления с материалами дела, нет такого. И таких нонсенсов, из ряда вон выходящих, по этому делу сплошь и рядом.
В этот период мы со следователями не встречались, чем они занимались, не знаю. МБХ содержался в СИЗО. С 17 апреля по 26 июня 2007 года он содержался в СИЗО, следователи к нему не приходили, ничего не происходило. Все усилия были направлены на то, чтобы сломать это решение Басманного суда, которое соответствовало закону, что им успешно удалось. Надзорная инстанция в лице Верховного суда все-таки отменила это решение, и местом расследования стала Чита.
Они этого добились, и тогда мы вернулись к изучению материалов дела. Хотя, наверное, в России нет ни одного другого такого дела, где место расследования было бы определено произвольно, причем на таком уровне, как заместитель генерального прокурора Российской Федерации. Нет больше таких дел. Хотя следствие в Чите не проводилось, это однозначно, только ознакомление было в Чите.
В начале июня 2007-го к Михаилу Ходорковскому на трехчасовое свидание приехала мать.
Обыскивали с металлоискателем. В руке у нее был прозрачный пакетик и там очки, носовой платок и валидол.
— Там по этажам очень бегать тяжело, — объяснила мне Марина Филипповна. — Они еще раньше разворачивали мой платок и смотрели. Теперь нет.
Свидание три часа, но, как они говорят, с проходом. Там далеко идти, поэтому где-то минут тридцать уходит. А если приходишь, и начальник не сразу подписывает пропуск, а там всего до шести часов, время сокращается еще больше.
