По окончании Второй мировой войны экономическое положение улучшилось. Мои дедушка и бабушка жили неподалеку от нас и владели участком земли, который подумывали продать. Помню, отец советовал бабушке так и сделать, но она сомневалась. Ее волновал вопрос денег. Мой дед родился в Германии, переехал в Соединенные Штаты в возрасте четырнадцати лет и обосновался в Питтсбурге. Бабушка родилась в Америке, но ее родители тоже иммигрировали из Германии. В 1926 году они гостили в Германии у своих родственников. Уверен, им рассказывали об инфляции 1920-х годов, и это повлияло на их взгляды.
Помню, как бабушка ответила на уговоры отца. Она считала, что землю продавать не следует, за нее нужно держаться «на случай, если деньги испортятся». Несмотря на то что инфляция в послевоенных Соединенных Штатах была достаточно умеренной по сравнению с тем, что происходило в 1923 году в Германии, бабушка, очевидно, имела определенные основания для опасений.
Вскоре после войны контроль над доходами и ценами был снят и розничные цены резко выросли, что, вероятно, стало дополнительным поводом для беспокойства моей бабушки. Розничные цены увеличивались в результате обесценивания денег, предназначенных для финансирования войны. Моя бабушка была набожным человеком и прекрасно знала Библию. Она читала книгу Бытия 47:15 — «И серебро истощилось в земле Египетской и в земле Ханаанской. Все Египтяне пришли к Иосифу и говорили: дай нам хлеба; зачем нам умирать пред тобою, потому что серебро вышло у нас?» Проблема, с которой мы столкнулись, была известна давно, еще во времена Древнего Египта. Обесцененная валюта вызывает крах. Правительства теряют способность управлять деньгами.
Несмотря на то что доллар падал медленно и незаметно, глубокая обеспокоенность существовала еще до того, как президент Никсон в 1971 году отменил то, что осталось от золотого стандарта. Во время войны в Корее, равно как и в течение всех 1970-х, инфляция была такой серьезной, что ее решили замаскировать путем введения контроля над доходами и ценами.
Политики в сегодняшнем Вашингтоне, как обычно не обращающие внимания на опасность инфляции, не выказывают никакой озабоченности по поводу доллара или действий Федеральной резервной системы. Напротив, их пугает дефляция. Давайте задумаемся, что такое дефляция. Дефляция, уменьшение денежной массы в обращении, в действительности может выполнять очистительную функцию для экономики. Она заставляет банки ужесточать стандарты кредитования и побуждает бизнес действовать более сдержанно. Дефляция может представлять определенные трудности для правительства, поскольку обслуживание долга становится дороже. Но ничто из этого не должно вызывать сожаления.
В другом определении дефляция связывается с падением уровня цен. В сущности, это и означает, что ваши деньги со временем дорожают. И это не повод для огорчения. Бизнес может действовать и процветать и в таких условиях: посмотрите, как развивалась компьютерная и программная индустрия начиная с 1980-х. А если мы взглянем на последнюю четверть XIX века, то убедимся в том, что тогда повышение покупательной способности (дефляция) сопровождалось величайшим периодом экономического роста в мировой истории, когда преимущества капитализма распространялись на все общественные сектора.
Итак, я не считаю дефляцию угрозой. В сущности, столкнуться с такой «угрозой» было бы для нас большой удачей! Реальная угроза, которая стоит перед нами, это ее противоположность. Беспокойство, которое выражала моя бабушка, возможно, было чрезмерным и преждевременным, но мы как нация готовим почву для «порчи денег», как это было в Германии. Возможно, этот день ближе, чем мы способны представить.
Сторож нашей начальной школы в Гринтри, штат Пенсильвания, был интересным человеком. Он казался этаким старым мудрецом, по крайней мере мне. Пожалуй, все мои однокашники помнят Вилли (Вильяма Фоли). Он следил за всем зданием школы сам, без единого помощника. Только в летние месяцы некоторые из нас подключались к работе — мыли стены и окна и красили их. Нам было по двенадцать-тринадцать лет, и я уверен, что никто и не думал про законы о детском труде. Определенно, нам платили меньше доллара, поскольку в то же время я работал в аптеке за 35 центов в час. Мой опыт работы в аптеке сослужил мне очень хорошую службу — во время учебы в колледже я получил должность администратора в кофейне Bullet Hole, где собирались студенты Геттисбергского колледжа.
Работа с Вилли и его философские рассуждения меня на многое подвигли. Пожалуй, он научил меня жизни не меньше, чем любой из моих учителей. Вилли был из тех людей, которых помнишь всегда.
Он рассказывал о жизненных невзгодах, но при этом играл своего рода роль полицейского. Будучи «простым» сторожем, он обладал некоторой дисциплинарной властью, во всяком случае легко мог докладывать в высшие инстанции о нашем плохом поведении. Но в отличие от многих он нередко предупреждал нас, давал советы и защищал от строгих взысканий в тех случаях, когда о каких-то наших проступках узнавал директор. Директор был ветераном Первой мировой войны, его голос так и не восстановился полностью после пережитой газовой атаки. Он был убежденным приверженцем суровых телесных наказаний. Поэтому большинство из нас считали Вилли настоящим другом.
Вилли довольно эмоционально высказывался на одну тему. По его твердому убеждению, «банкиры» были источником наших проблем — я слышал это обвинение неоднократно. Я представления не имел, о чем он говорит, и долгие годы размышлял об этом. К сожалению, тогда расспросить его мне не хватало знаний. Но спустя некоторое время я кое о чем догадался.
Вилли был уже стариком, когда мы учились в школе, — он работал, будучи пенсионером. По его рассказам, когда-то он был стеклодувом и зарабатывал достаточно, чтобы купить конную упряжку. Очевидно, автомобили тогда еще не изобрели.
По моим предположениям, он был настолько пожилым человеком, что даже голосовал в 1896 году. Возможно, на него повлияли популизм и нападки на банкиров Уильяма Дженнингса Брайана[28]. По прошествии многих лет, зная, какой вклад внесли банкиры в развитие всех наших экономических и политических проблем, могу допустить, что его взгляды сформировались под влиянием популистов эры прогрессивизма конца 1800-х — начала 1900-х годов.
Хотя Уильям Дженнингс Брайан едва ли был борцом за правое дело, он почитал Эндрю Джексона и выступал решительно против центрального банка. В своей знаменитой «Речи о золотом кресте» Брайан восклицал: «Нам нужен свой Эндрю Джексон, который бы как Джексон противостоял посягательствам сговорившихся богачей!» Брайан был убежден в том, что Джексон раскрыл «тайный сговор банков и сохранил Америку».
Брайан не был либертарианцем, но его критика могущественных банковских кругов должна служить для нас примером протеста против этих элит. Современная строительная коалиция, которая критикует действия центрального банка, могла бы выступать даже более радикально, несомненно, она более информированна.
До сих пор руководство и республиканцев, и демократов противодействовало любым нападкам на Федеральную резервную систему, однако эта ситуация, вероятнее всего, изменится, поскольку вину за текущий финансовый кризис можно и нужно возложить на ФРС. Вопрос денег вновь становится ключевой политической проблемой.
На курсе по основам экономики в Геттисбергском колледже меня поразило одно открытие: оказывается, деньги в большинстве своем являются вовсе не деньгами, а их заменителями. Экономика процветает, говорили мне, благодаря тому, что все мы участвуем в обороте вексельных кредитов, все данные о которых заносятся банком в журнал регистрационного учета векселей. А я по своему легкомыслию думал, что мы работаем за деньги, оплачиваем деньгами счета, а если у нас их накопилось слишком много, то кладем их в банк и получаем проценты. Так я и поступал со своими центами и четвертаками, которые зарабатывал на покосе газонов и доставке газет и молока.
Однако в колледже я узнал, что в банке хранится лишь некоторая часть реальных денег. Экономический рост в таком случае происходит благодаря частичному банковскому резервированию. Это заставило меня усомниться, хотя еще и неокончательно, в системе, суть которой объяснял профессор. В некотором роде она казалась довольно ловким надувательством.
Моя первая реакция чем-то напоминала потрясающее открытие Пола Бегала по поводу указов президента, которое он сделал, работая в администрации Клинтона: «Один росчерк пера — закон для страны. Круто». Бегала, разумеется, был поражен тем, как быстро принимаются законы, когда Конгрессу не дают вмешиваться в законодательный процесс. Наверное, те, кому инфляция выгодна, так же относятся к Федеральной резервной системе — «Круто!».
