Отец был среднего роста, коренастый; черные волосы были всегда аккуратно подстрижены; к одежде относился пренебрежительно. Польским патриотом он особенно не был, в семье все разговаривали по-русски и никто, кроме него, польского языка не знал
Тем не менее, он предпочитал польское общество, сочувствовал польским бунтовщикам (бандитам), которые всегда находили приют в его доме.
К российскому правительству он относился со скрытой враждебностью и часто в застольных беседах ругал его.
В автобиографии К.Э. Циолковский как-то пренебрежительно оценил уровень образования своего отца. "Был ли отец знающ? - писал он. - По тому времени его образование было не ниже [образования] окружающего общества, хотя, как сын бедняка, он почти не знал языков и читал только польские газеты" [172, с. 21].
Такая оценка представляется необъективной. Его отец имел редкое по тому времени высшее образование, в 1841 году в возрасте 21 год закончив Петербургский межевой и лесной институт. С 26 января 1846 года он, поменяв несколько раз свое местожительство, стал лесничим Спасского лесничества и жил в селе Ижевском Спасского уезда Рязанской губернии.
С 1851 года у него начались служебные неприятности и совсем не по идеологическим соображениям и не из-за дурного характера, как это следовало из автобиографии его знаменитого сына, а по злоупотреблению служебным положением. Он попросту дарил и продавал лес "налево" и поэтому с 24 ноября 1857 года по собственному желанию, как сказали бы сейчас, он был уволен с лишением офицерского звания - подпоручик.
Родители любили друг друга и жили дружно.
4-го сентября 1857 года стояла холодная сухая погода. Мария Ивановна взяла двух своих сыновей и пошла погулять. Когда она вернулась, начались родовые схватки. Роды протекали тяжело и долго: только на следующий день, 5-го (17-го) сентября, родился мальчик, которого назвали Константином.
Мать рожала довольно часто, но несколько детей или родились мертвыми или вскоре умерли. Костя оказался пятым ребенком в семье, в которой к этому времени было уже четыре мальчика (Александр -1850 г., Дмитрий -1851 г., Иосиф - 1854 г., Борис -1855 г.). Потом у него появились еще брат и две сестры.
Видимо, весной 1858 года в связи с отцовскими служебными проблемами семья переехала в Рязань, где ее глава перебивался случайными заработками. В 1860 году он получил должность делопроизводителя Лесного отделения Рязанской палаты государственных имуществ, но долго здесь не проработал.
19 июля 1861 года он был определен учителем естественной истории и таксации (материальная оценка леса) в землемерно-таксаторских классах при Рязанской гимназии на правах старшего учителя, где и проработал семь лет (К.Э. Циолковский считал, что всего год).
К.Э. Циолковский вспоминал: "Отец был здоров: я не помню его больным. Только после смерти матери у него сделались приливы крови в мозгу (50 лет) и он всю остальную жизнь носил на голове компресс. Это было, мне кажется, результатом его полового аскетизма. Жениться он стыдился, хотя и в эти годы нравился женщинам: в него влюблена была хорошенькая и молодая гувернантка соседей. Лично я считал его некрасивым, но что-то в нем было, нравящееся женщинам" [171].
Под конец жизни он совсем упал духом и никуда не выходил из дома. Однажды утром он проснулся, сел на кровать, несколько раз вздохнул и умер. Было ему 61 год.
Детские впечатления К.Э. Циолковского не представляют особого интереса: в них не было ничего примечательного, и они не отличались в своем принципе от впечатлений всех других людей. Взрослым он, как во сне видел великана (видимо, отца), который вел его за руку по лестнице в цветник. Конечно, его память зафиксировала трагедию в семье, получившей сообщение о смерти его дедушки.
В пятилетнем возрасте стал изучать буквы, поскольку мать давала по копейке за каждую выученную из них. Однажды в семилетнем возрасте попались на глаза сказки, попытался читать и получилось: начал читать бегло. Игрушки были примитивные, и все их он ломал, чтобы понять, как они устроены.
Родители его любили, отец часто сажал на колени, тряс его и приговаривал: "Иде пан, пан, пан, а за паном хлоп, хлоп, хлоп, но конике гоп, гоп, гоп" (едет барин, а за ним батрак на коне).
Подворовывал. Однажды стащил со стола медную монету - оставили без чая, потом стащил кусочек сахара - опять разоблачили: почувствовал разочарование [172, с.28].
Мать, как отмечалось, была вспыльчивой, могла и отшлепать, но ее никто из детей не боялся. Отец даже голоса не повышал, но на детей навевал страх.
Ученье шло трудно и мучительно. Однажды мать объяснила ему деление целых чисел - ничего не понял. Она рассердилась, отшлепала его и сразу понял все.
Любил читать и мечтать. Своему младшему брату платил, чтобы он слушал его россказни [172, с. 33]. Фантазирование, как мы увидим, станет одним из любимых его занятий.
Мечтал быть сильным и ловким, нравилось играть в мяч, лапту, городки, жмурки и прочие известные всем детям игры.
Ребенок, словом, как ребенок: ничего выдающегося и никакой ущербности. Лет в 10-11, в начале зимы 1867-1868 гг., сильно простудился и заболел скарлатиной. Когда выздоровел, оказалось, что оглох. Жизнь разделилась на две части: до болезни и после.
Глухота отделила его от людей, что не могло не сказаться и на особенностях его последующей творческой деятельности.
Осенью 1868 года отец получил назначение на должность столоначальника лесного отделения Управления государственными имуществами Вятской губернии. Семья переехала в Вятку [69, с. 8-9, 3, 55], где жили его близкие родственники: его старший брат, племянник и другие [55, с. 115]. Среди родственников, как уже отмечалось, был и нжерал, который хоть и покинул к этому времени город, но оставил после себя и хорошие связи, и неплохо устроенных друзей и близких. С их помощью отец держался на императорской службе. Весной 1869 года его назначили на должность управляющего Вятским лесничеством. Но на этот раз и связи не смогли блокировать дурное о нем мнение и министр в этой должности его не утвердил.
В 1869 году Костю с братом Игнатием родители определили в Вятскую гимназию, учебу в которой, носившую гуманитарную ориентацию, он вспоминать не любил. Проучился он в ней четыре года, два из которых во втором классе - из-за глухоты успехи его были скромными.
С 1873 года отец начал работать секретарем Вятского управления госимущества, а в следующем году был произведен в чин надворного советника с окладом 600 р. жалованья и 200 рублей столовых в год [3, с. 145].
После смерти матери, когда Косте было 13 лет, детей начала воспитывать тетка Екатерина Ивановна и до этого помогавшая сестре вести хозяйство. Она имела склонность все преувеличивать и даже врать [172, с. 42].
Как впоследствии вспоминал К.Э. Циолковский, у него была склонность к лунатизму. Иногда по ночам вставал с постели, блуждал по комнатам и прятался где-нибудь. У его старшего брата Мити это было выражено еще сильнее [172, с. 39].
В 14-16 - летнем возрасте он начал понемногу изобретать, прежде всего, игрушки, а однажды изобрел коляску с пропеллером, которая передвигалась в любом направлении под действием ветра. Потом появился музыкальный инструмент с одной струной, клавиатурой и коротким смычком, быстро двигавшимся по струне. Инструмент приводился в движение колесом, а оно - педалью.
В 14 лет решил почитать арифметику и оказалось, что все в ней было ясно и понятно. "С этого времени, - писал он, - я понял, что книги вещь не мудреная и вполне доступная" [172, с. 47].
Под влиянием чтения он увлекся астролябией. Однажды, не выходя из дома, он определил с ее помощью расстояние до пожарной каланчи. Потом его измерил и оказалось, что вычисление правильное. "Так я поверил теоретическому знанию", - позже написал он.
Когда его отец преподавал в школе, он стал знакомиться с его книгами и под их влиянием начал создавать свои приборы. Но серьезного, конечно, ничего не было.
В 15-16 лет, видимо под влиянием книг, ему пришла в голову мысль о создании металлического дирижабля, с которой он не расставался до своих последних дней.
Отец, увидев склонность сына к технике, в 1873 году отправил его в Москву для поступления в ремесленное училище. Но к этому времени оно стало высшим (в советское время оно было известно как МВТУ им. Баумана), Костя в него, естественно, не поступил, но остался в Москве, что было, вообще говоря, непонятным поступком.
В автобиографии он, много лет спустя, писал: "Но что я мог там ( т.е. в Москве - Г.С.) сделать со своей глухотой! Какие связи завязать? Без знания жизни я был слепой в отношении карьеры и заработка" [172, с. 50].
