Левченко закрепил самолет на якорях на середине широкой и буйной Лены. С берега люди все еще звали летчиков в гости. Они предлагали отдых и сон, покой и ужин. И когда Леваневский передал стоявшим на берегу реки, что в село он не пойдет и всю ночь останется у самолета, летчику не стали возражать. Этого требуют условия Севера. Леваневский знает Арктику. Пусть он поступает, как считает нужным.
— Но, может быть, вам нужна какая-нибудь помощь? — кричали заботливо с берега.
— Нет, — откликнулся Левченко, — шторм еще не так велик.
Он прислушивался к вою ветра, определяя его силу. Виктор Левченко заснул. Но ненадолго. Разбудил ветер.
Было холодно и тревожно. Шторм мог сорвать самолет с якорей и прижать его к скалам. Нужно следить, прислушиваться, не спать.
Леваневский проснулся, прошелся по кабине самолета, поежился от холода и снова лег. Все-таки нужно отдохнуть — предстоит тяжелый день. Во время перелета из бухты Амбарчик в Булун они попали в туман, забрались в облака, шли вслепую, не видя ни земли, ни моря, доверяясь приборам и своему опыту. Но как уснуть? Левченко стал у окна, вглядываясь в непроницаемую тьму.
— Скоро должно светать, — сказал он, — к утру ветер стихнет.
— На рассвете и уснем, — ответил Леваневский.
Так сидели они вдвоем, прислушиваясь к каждому шороху на реке. Перед рассветом ветер стал стихать. Река успокоилась, шум прибоя уже не заглушал крики людей. Леваневский завел мотор, и перелет из Лос-Анджелеса в Москву продолжался.
От Булуна мы летели над рекой. Лена сверкала внизу, то разветвляясь на протоках, то вновь сливаясь. Река пробила себе путь в горах, в тайге, в скалах.
— Это наша спутница, — говорил Левченко.
За Полярным кругом, после Жиганска, летчикам пришлось расстаться со своей «спутницей». Туман вновь закрыл от Леваневского берег. Решение принимается мгновенно. В воздухе нет времени для раздумья, и самолет начал набирать высоту. Исчезли скалы, берега, реки, тайга. Под нами плыли облака. Они напоминали айсберги, поднятые высоко в воздух.
Леваневский передал управление Левченко, открыл окно своей кабины и начал фотографировать. Он попросил Левченко повернуть немного самолет, чтобы ярче заснять облака.
В воздухе Леваневский часто превращается в кинооператора. Левченко не только штурман — он и пилот. В этом году штурман окончил Севастопольскую школу летчиков и ведет самолет уверенно и смело. И поэтому Леваневский спокойно занимается своими «киноделами» с таким же увлечением, как и авиационными. Таков уж характер у этого человека. Он отдается целиком тому делу, которое его увлекает, со всей силой своей страстной души.
От Булуна до Якутска и Красноярска мы летели почти без отдыха. Леваневский и Левченко засыпали поздно ночью и пробуждались еще до рассвета. Их день начинался задолго до восхода солнца. Они сами заливали масло, сами чистили самолет, заполняли баки бензином.
Перелетая с Лены на Ангару, Леваневский в течение часа вел свой гидросамолет над горами. Пилот показал нам: в этих горах проходят знаменитые древние сибирские тракты. Два тракта соединяют Восточную Сибирь с Якутией. Первый идет из Иркутска до Качуга. Когда-то по этому тракту гужевые обозы везли грузы с верховьев Ангары к верховьям Лены, везли месяцами в течение всего лета. Начинали свой путь ранней весной и завершали его поздней осенью. Леваневский пролетел этот путь в течение одного часа.
Недавно в горах построена и другая дорога: для автомобилей. Дорога извивается в ущельях, проходит по краю крутогора, ведет к вершине перевала. Новая дорога называется Ангаро-Ленскнм автотрактом. С высоты видно, как по дороге мчатся автомобили, скачут верховые, торопясь, обгоняя друг друга.
Леваневский повернулся к окну кабины:
— Короткие и быстрые пути революционизируют жизнь и быт людей, вливают в них новую кровь. Вот так и наш путь от Америки до Советского Союза в скором будущем сблизит Старый и Новый Свет.
Сигизмунд Леваневский верит в это будущее. Сильная и безграничная вера наполняет летчика решимостью, придает ему еще больше отваги и мужества.
На пути из Красноярска в Свердловск мы все пережили тревожный час. В воздухе обнаружилось, что шасси убраны только наполовину.
Мы летели над землей на небольшой высоте. Облака низко нависли над нами. Самолет терял скорость. Неубранные колеса и зияющие отверстия под крыльями оказывали большое сопротивление.
Леваневский «встряхнул» самолет, поднялся на большую высоту и начал пикировать. Бесполезно: колеса застряли.
Леваневский вышел из своей кабины, передав управление Виктору Левченко.
— Хочется пить, — сказал он и налил из термоса воды.
Летчик был абсолютно спокоен или не выдавал своего волнения. Изредка он поглядывал в окно, присматриваясь к колесам. Чтобы отвлечь мое внимание, заговорил об Америке. Потом вдруг сказал:
— Пойду загонять шасси!
Когда самолет пролетел над Обью, Леваневский позвал меня в свою кабину, предложил наушники от радиоприемника. Для них передавали концерт — музыку Чайковского, и Мусоргского. Тем временем летчик снова начал пробовать убирать шасси. С большими трудностями это ему наконец удалось сделать. Леваневский облегченно вздохнул.
— Все хорошо! Пойдем курить!
Мы вошли в пассажирскую кабину. Самолет летел над тайгой. Будто отвечая своим мыслям, Леваневский заметил:
— Вот они какие наши пути-дороги!
Он сел на свое место, и трудный, полный отваги и упорства путь летчика Леваневского и штурмана Левченко продолжался.
В Красноярске Леваневский и Левченко на несколько дней превратились в механиков. Они приучали и меня к этому точному и сложному ремеслу. Мы работали с рассвета до поздней ночи. Леваневский все время был молчалив, как бывает с ним в те дни, когда он не может лететь.
Сегодня у Леваневского большой день: самолет перевозят на сухопутный аэродром.
К самолету привязывают веревку, и трактор тащит сине-красную птицу через весь остров, где расположен гидропорт, к берегу Енисея. Люди поддерживают самолет за крылья, как ребенка за руки, когда его учат ходить. Самолет покачивается, медленно ползет. На берегу реки выстроен помост. Он соединен с баржей. Самолет вкатывают на баржу. Буксир тащит по Енисею необычный груз. На другом берегу, где расположен красноярский спортивный аэродром, толпы людей приветствуют Леваневского, который неотступно идет за своим самолетом.
Уже стемнело над Красноярском, силуэты гор слились с сумрачным небом, когда самолет поставили на краю аэродрома. Здесь Леваневский начинает сухопутный участок своего пути. Здесь он прощается с морем, рекой, поплавками, которые доставили ему немало хлопот.
— Спасибо, дорогие мои друзья, — говорит Леваневский всем. Усталые люди садятся отдыхать тут же на аэродроме.
Не отдыхает только Леваневский. Он бежит к аэродрому, в темноте измеряет, ощупывает, считает шаги. Потом все расходятся, и мы остаемся в кабине самолета втроем. Леваневский намечает план завтрашнего дня:
— С этого аэродрома мы взлетим с ненагруженной машиной. Перелетим на другой аэродром под Красноярском. В воздухе попробуем выпустить и убрать шасси. Если все будет благополучно, завтра же махнем до Свердловска.
Но вот наступил день отлета. Накануне Леваневский и Левченко были заняты на аэродроме и поздно легли спать. Как всегда, они рано проснулись и уехали к самолету. Снова началась будничная жизнь в воздухе, борьба с туманами, облаками. Леваневский часто выходил из своей кабины.
— Спать хочется, — говорил он и открывал окно. Вместе со свежим ветром в кабину самолета врывался шум мотора. Леваневский возвращался к штурвалу, грыз шоколад, глядел на часы.
— Сколько до Свердловска? — спросил он у Левченко.
— Еще час, — ответил штурман, — встречный ветер!
Во время полета Леваневский получает сведения о погоде, высоте облаков. На борту самолета передают ему телеграммы из Москвы от друзей и родных. Леваневский не только работает в воздухе, он живет здесь. Его жизнь — это полет и все, связанное с ним. Он намечает уже новые планы полетов, дерзких и мужественных. Когда он начинает говорить об этих полетах, он загорается. Глаза его начинают блестеть от возбуждения. Так бывает с ним редко. Леваневский принадлежит к числу людей больших чувств, но старающихся их не проявлять.
Последнюю ночь перед отлетом в Москву летчики провели на даче, в лесу, недалеко от Свердловска. Леваневский проснулся задолго до рассвета. Он вышел на балкон. Шелест леса напоминал далекий, приглушенный шум прибоя.
— Поскорей бы светало, — говорит он, обращаясь к Левченко.
На заре они завтракают и едут на аэродром. Летчикам подносят здесь цветы, желают счастливого пути. Из Москвы сообщают:
