Целую.
Твой Илья Эренбург.
2/2 [1923, Берлин] Спасибо, дорогая, за хорошее твое письмо.
Насчет Нади Островской 98 очаровательно.
Насчет Шк[апской] 99 хоть и зло, но приблизительно верно.
Ужасно скверно лишь то, что все злое почти всегда соответствует действительности.
А потом… потом рецензент пишет (о “13 трубках”) “Эренб[ург] из совр[еменных] писателей наибольший циник”. Извольте…
Я пишу в кафэ. Оркестр чувствительно исполняет “распошел”, а немцы вздыхают (“доллар, доллар”).
Еще я пишу книгу:
Трест Д. Е.
История гибели Европы по последним данным.
Это очень смешно, но невесело. Все-таки я ее очень люблю – эту пакостную едкую Европу!
Получила ли ты мои “трубки” (это не “всурьез”)?
Кланяйся от меня Серапионам. Они хорошие, особливо их иудейская часть + Зощенко и Тихонов (стихи о Хаме 100 очень тяжелые – приятно даже до одышки).
Что ты пишешь? Я жду твоих новых стихов.
Ругают ли меня в Питере так же сильно, как в Берлине? (Скажи правду!) Целую тебя нежно и очень жду твоих писем.
Твой Илья Э.
9/2 [1923, Берлин]
Дорогая, ни с Евреиновым 101, ни при Евреинове ничего не пил (клянусь!). “Непр[авдоподобные] Ист[ории]” – мои первые рассказы, и я их послал тебе больше года тому назад.
Рецензии в “Книге и Рев[олюции]” не читал 102. Если будет, пришли. “Серапионам” привет. Я посылаю им со Шкапской “конструктивные” карандаши, а тебе перо. Можешь писать стихи с успехом. Еще духи, но немецкие (за Coty 103 здесь можно получить в морду).
Я пишу новую вещь
Трест Д. Е. (История гибели Европы по последним данным) Весело. Действие происходит между 1926-1940 гг. Трест американский, а во главе европейский авантюрист Енс Боот.
Получила ли ты “13 трубок” и читали ли в “Кр[асной] Нови” отрывки из Курбова?
Напиши. Жду очень твоих новых стихов. Люблю их по-настоящему. “Хам” Тихонова – здорово. Прекрасный тяжеловоз.
Целую крепко и жду писем. Прости за невнятность мою – не выспался.
Твой Илья Шоколад мой. Что написал обо мне Горнфельд 104?
20/2 [1923, Берлин]
Дорогая, я, кажется, долго тебе не писал. Главным образом вследствие чихания на мир (отнюдь не аллегорического, но жестоко-простудного).
Посылаю тебе рецензию. Я дал одному старательному юноше твою книгу, и вот что из этого вышло 105.
Я показал В. Б. то место твоего письма, где ты говоришь о женщине. Спросил: из-за кого? Отрицает. Я тоже не знаю. Более того, я замечал, что женщины, которые нравятся ему, отнюдь мне не нравятся. “Почему же не любить?” – “Не знаю.
Вероятно, из-за механизации (sic!)”. Так[им] обр[азом] я… автомобиль.
По этому случаю я изменил моей “карамбе” и купил желтую кожаную каскетку. Что касается моей механистичности, то… тебе виднее!
Сегодня сажусь за прерванный болестями “Д. Е.”. Это очень веселая и жуткая штука.
Уже 2 / 3 Европы ликвидированы. Остаются пустяки.
Получил листы московского изд[ания] “Курбова” 106-107. Смысл текста трудно понять: 600 (шестьсот) смысловых опечаток.
Впрочем, все это вздор. Не забывай меня: важнее. Пиши. Целую крепко.
Твой Илья Э
10/3 [1923, Берлин]
Дорогая моя, книгу твою можно устроить здесь. Предлагает “К[нигоиздательств]о писателей” – 10 % с облож[ной] цены (по коэф[фициенту] для выплаты). Расплата 1 / 3 по получении рукописи, 1 / 3 по выходе книги, 1 / 3 через 6 месяцев после выхода книги.
Если тебе это подходит, пришли мне сейчас же рукопись. Я спрашивал у Ш[кловского] о Гржебине 108 – ничего определенного.
Да передай Тихонову, что это же и[здательств]о предлагает ему издать для заграницы книгу (“Брагу” или другую комбинацию из 2 книг) на тех же условиях, т. е. 10%.
Сегодня отбывает Шкапская. Она везет тебе перо. Возьми у нее. Погляди у нее же фотографию Sturm’ 109 бала – там найдешь Ш[кловского] и меня, также Шкапскую самоё. О ней: и Шкапчик просто раскрывался (это по поводу фотографии).
Прочла ли ты “13 трубок”?
Спасибо за хорошие сухие стихи.
Я кончаю “Д. Е.”. “Жизни Иск[усства]” 110 и статьи Лунца 111, о котор[ой] пишешь, не получил, – снег и скучно. Сегодня Дуров 112 с крысами придет ко мне, т. е. в Prager-Diele 113 (кафэ, вместо Rotonde’ы 114).
Целую нежно.
Твой ИЭ.
28-го марта [1923, Берлин] Не вздумай, получив сие послание, решить, что я, возлюбив “машинизм”, отныне письма буду исполнять на машинке. Нет, подобный способ моему пассеистическому сердцу весьма претит. Но я, уступая соединенным мольбам переписчиц, издателей, корректоров и прочих заинтересованных лиц, приобрел себе дорожную машинку и теперь должен практиковаться. Ты на меня не сердись!
Я тебе писал о твоей книге. Получила ли ты письмо? На всякий случай повторяю. Ее хочет издать здесь “К[нигоиздательст]во Писателей” (марка не ахти какая), условия: 10% с номинала. Думаю, что издание в России не остановит их. Напиши мне ответ. Пришли мне свои последние стихи, очень хочу.
Особливо хочу прочесть “ЛИРИЧЕСКУЮ ФИЛЬМУ” 115.
С Асеевым лично не знаком. Стихи его большей частью люблю. Его же статьи остроумны, но чрезмерно легки, и не той легкостью, которую я люблю.
В. Б. кончил новую книгу “ZОО”. Среди зверей сего сада имеюсь и я, описан не особенно удачно, но “благожелательно” 116. Встретив меня, как-то спросил: “Скажите, а почему я вас так не любил?” Но я никак не мог ответить на сей важный вопрос.
С Европой я кончил, и от жалости чуть-чуть не плакал. Мне очень хочется поскорей тебя познакомить с моим новым героем, племянником ХУЛИО ХУРЕНИТО с ЕНСОМ БООТОМ.
Ах, как умел любить этот человек м-ме Люси Бланкафар, урожд[енную] Фламенго – финикианскую царевну – Европу! Посылаю тебе в качестве экзотики последнюю страницу рукописи. Издавать ее в России будут, кажется, если сему не воспрепятствует ни прекрасная “Анастасия” 117, ни не менее прекрасный пильнячек
Меня продолжают усердно хаять. Дело в том, что я должен быть чем-то средним между неслыханным циником и Боборыкиным 118. Получить это среднее не так-то легко, и естественно, что люди потеют. Однако рецензии ты мне пришли.
Вчера я осматривал радиостанцию Науена. Очень здорово. Большое голое поле, а в нем тонкие стройные мачты вышиной в Эйфелеву, держатся они на одной точке. В самом доме гигантские машины и 3 человека. Слышал божественное чириканье: это сообщили в Чили курс марки и пезо. Voilа 119!
Дорогая, не забывай меня. Пиши чаще. Нежно целую.
Твой Илья.
21/4 [1923, Берлин]
ЛЮБЕЗНАЯ,
теперь ты от Шкапской все знаешь (не только Шкапчик, но и Эренбург, оказывается, просто открывается), знаешь, что я отнюдь не поэт божьей милостью, но деловой американец, т. е. сам мистер Куль 120. По сему случаю, блюдя стиль, пишу на машинке марки “ПРЕСТО” и не стыжусь. Кстати, расскажи, что тебе еще сообщила наша матердолороза 121? В частности, беремен ли я? от кого? на каком месяце?
Алло! 122 Что касается “трубок” и халтуры, то должен тебе откровенно сознаться – здесь ты имеешь дело не просто с виноватой нежностью во взоре, а со священной проституцией. Я написал эту книгу в две недели, сидя на балконе в Бинце. Писал и сам вслух смеялся. Это на меня действовало ничуть не хуже морского воздуха. Если же выражаться менее изысканно: охота пуще неволи. Я буду очень рад, если ты меня разругаешь за подобные занятья подробней.
Ты наверное уж получила моего “Курбова”. Вот эту книгу я писал с великим трудом.
Правда, я почти заболел от нее. Не знаю, вышла ли она от этого лучше. Напиши свое мнение – им я очень дорожу. Кстати или, вернее, некстати: вопреки всем серапионам вселенной – программа-максимум – писать легко (увы, это граничит с вздором и редко когда и редко кому дается).
Здесь все то же, т. е. Берлин, холод и в достаточной дозе графалексейниколаевичтолстой (тьфу, какое длинное слово).
Читал твое стихотворение “Договор” 123 – хорошо. Я определенно люблю твой пафос.
Вообще я тебе верю: искусство существует вне антуража. “Лефы”, вероятно, ерунда, а стих Пастернака и Коонен в “Федре” 124 – реальность. Итак, я снова отрекаюсь 125, я снова за искусство.
Прекрасен “Хам” Тихонова. Баллад не люблю. Что делают серапионы?
Здесь зачинается “Беседа” 126 (Горького с Ходасевичем). Это очень приличная беседа, и меня туда не пущают. Да, так вот Горький напечатал в одном бельгийском журнале переводы Зощенко (“Казимира”) и Федина (“Сад”) и статью о серапионах 127 . О поэтах там сказано следующее – точно перевожу – “согласно мнению Ходасевича, который, по-моему, является самым крупным поэтом современной России, молодой Николай Чуковский 128 подает величайшие надежды. Его поэма “Козленок” идет в первом № “Беседы”. Я люблю баллады Познера, молодого человека, проживающего ныне в Париже, где он учится в Сорбонне. Весной он собирается в Россию и вновь присоединится к “серапионам”. Он пишет свободным стихом с юмором. В его стихах интересная смесь иронии и благородства. Баллады Одоевцевой 129 полны оригинальности и интереса”. Теперь ты видишь, как хорошо информируют симпатичных бельгийцев!
