Рамки общественной морали ставят тебя только в позу подчинения. Если такие вещи устраивают, то помочь тут нечем. Я довольно охотно и результативно учился, подавая, как мне казалось, надежды на будущее. Теперь же я с улыбкой размышляю о том, как сильно мне пригодились в жизни теорема Пифагора и изучение прироста капитала.
«Non serviam» [13] — было следствием всех моих разочарований в жизни, и я выбрал свою дорогу. Когда ты очень хочешь кем-то стать, ты обязательно им станешь. Если не стал, значит не очень хотел. Я мог стать и полицейским, и преступником. Но когда на тебя смотрит чёрная точка ствола, первоначальные мысли и порывы уже совершенно не важны. Именно за рьяное отстаивание своей точки зрения меня прозвали Борзым, ещё на Донбассе. Я уже тогда редко кому в рот заглядывал.
Убить врага в бою — это нормально и лишено сожалений. И неважно — мужчина это, женщина или даже ребёнок. Но осознание воинской чести не давало мне предвзято относиться к пленным. Мне претило избивать их или пытать. Пристрелить пленного после допроса — вполне логично и последовательно. По этому поводу я не оправдывал для себя действия Грешника три дня назад, хоть в глубине души и понимал, почему он так поступил. Мы достаточно близко с ним общались и были, как говорится, «в одной теме» по многим вопросам. Но не в этом. Кровная месть — дело интимное, пусть даже многим и непонятное.
Сука, надо меньше думать на посту, а то можно свихнуться от этих проблем «русского мира».
Позавчера к нам примкнул взвод Мономаха. Ничего особенного, такие же бойцы, как и мы, одного розлива. Большинство русских и несколько мусульман. Один язычник особо выделялся. Как оказалось, он тоже успел повоевать на Донбассе.
Во время этих размышлений, на третий этаж усадьбы, на котором я дежурил на фишке, поднялись Камрад и Мономах, оторвав меня от наблюдения за окрестностями в бинокль.
— Как там погода, Борзый? — спросил меня Камрад.
— Всё нормально, командир, чисто и без происшествий, — ответил я взводному.
— Привет! — протянул мне руку второй взводный. — Я — Мономах, командир третьего взвода.
— Привет, — пожал я руку Мономаху, — рад познакомиться.
— Борзый, тут такое дело… — начал Камрад, присев на корточки и закуривая. — Крот у нас во взводе завёлся. Кто-то прилежно барабанит в штаб на меня и на бойцов.
— Да, похоже на то, — согласился я с взводным, — кого-то подозреваешь?
Мономах прыснул от смеха и чуть не подавился чаем. Камрад же, улыбаясь, продолжил:
— Вот и я тебя спросить хотел о том же! Сам как думаешь, к кому присмотреться?
— Для того, чтобы уверенно подозревать кого-то из бойцов, нужны основания. У меня их нет, Камрад. Наша бытовая жизнь как на ладони. А во время боя не до пристальных наблюдений, сам понимаешь.
— Согласен… — выдохнул дым в сторону Камрад. — Ну, а если замутить проброс с «дезой», поможешь?
— Кто ещё в теме? — вопрос доверительности был для меня важен.
— Как раз ваша компания — ты, Грешник, Шум, ну и я с Мономахом. Его пару раз тоже «на ковре» драли, и интерес к поимке дятла у нас общий.
— Не вопрос, командир.
— Ну и ладушки. Поглядывай, скоро Баста с Грешником приехать должны.
— Добро!
Недолгий разговор по душам с взводными подтвердил то, о чём шептался весь взвод — во взводе есть стукач. Все, кто работал или служил в мужском военном коллективе, понимают, как важно его вычислить.
В конце сентября здесь не падают с пальм жёлтые листья, и стаи шакалов не мигрируют в Африку. Жара под сорок градусов палит нещадно, хотя по ночам стало холоднее. Скоро октябрь, воздух станет прохладнее, и задуют ветра. Пыль с песком в глазах и во рту не прибавят радости, но хоть потеть будем меньше. Непривычное для организма обезвоживание тут никому не на пользу.
Увидев приближающийся УАЗ «Патриот» с тянущимся за ним пыльным следом, я рассмотрел его в бинокль и взял в руки радиостанцию:
— Камрад — Борзому!
— На связи! — ответила радиостанция голосом взводного.
— УАЗ Басты на подъезде!
— Хорошо, принял!
Вошедший во двор Грешник выглядел выжатым как лимон. Гул приветствующих заполнил двор.
— Свободу Анджеле Дэвис! — помахал я биноклем Грешнику. — Русские не сдаются!
Он махнул мне рукой в ответ, продолжая здороваться со всеми во дворе.
Вскоре, сменившись с поста, я спустился во двор, где вовсю обсуждалась тема о бабах и способе их использования. Выдра уже в который раз рассказывал историю своего похода в местный бордель. Когда он дошел в своём рассказе до того места, где ему предложили халяльного и холёного пидора, двор взорвался хохотом, ибо бойцы третьего взвода слышали эту историю впервые. Последовавшие комментарии вообще загнали либидо Выдры в угол. Стоящий рядом со мной Карабас, бывший ФСИНовец, а ныне тянущий лямку «тяжёлым» в расчёте СПГ, добавил масла в огонь:
— А я бы дал на клык этому мальчонке!
— Тебе дай волю, ты и ишака натянешь, ёбарь-террорист! — послышалось уже в адрес Карабаса.
— Да ладно вам! — ничуть не смущаясь, отмахнулся он. —
Много вы знаете, неженки брезгливые. Попробуйте для начала, а потом пиздеть будете! Дырка и есть дырка, главное, что тёплая! — Карабаса часто невозможно было понять. То ли он угорает над всеми, то ли говорит всерьёз, отчего поймать его на слове, как настоящего урку, было сложно. Профессиональная деформация, хуле. С кем поведёшься, от того и наберёшься. Изворотлив был как уж на сковородке.
Когда гогот немного улёгся, тот, кого я для себя отметил как язычника, сказал тихо, но так, что услышали все:
— Не понимаю я вас, это же всего лишь физический процесс.
После этого он рассказал историю о выпотрошенной бабе на Донбассе, и я вспомнил, что уже слышал об этом бойце. И как его звали, тоже вспомнил — Куница. Мясник до мозга костей. Еле дослушав его историю до конца, я не выдержал после его слов о прекращении мучений изловленной наводчицы:
— Ну да, расскажи мне за серого бычка! Не знал бы я тебя и твою славу, так и стоял бы сейчас, уши развесив! Одолжение ты ей сделал или насладился вдоволь?
Язычник достал из костра горящую головешку и медленно продолжил:
— Ну… Не совсем. Перед тем, как предстать перед Перуном, она смогла полностью прочувствовать всю боль земного мира. Я жгутировал ей по очереди руки и ноги, пока их отрезал, а в конце и в ливере покопался. У баб природой заложен другой болевой порог, и она чувствовала всё, что я с ней делал, но не могла ни потерять сознание от боли, ни умереть от потери крови раньше времени.
— Ты больной на всю голову! — раздражённо сплюнув, я направился в дом. Идущий за мной Мага окликнул меня:
— Борзый!
— Что? — разговаривать мне в этот момент совсем ни с кем не хотелось.
— Я не совсем понял, можешь объяснить? При чём тут телефон той бабы в мусорнике?
— Местоположение нужного телефона по биллингу можно вычислить с точностью до десяти метров. На Донбассе это был один из способов наведения арты на скопление мирняка.
— А-а-а… Понял, спасибо! — ответил мне горец.
Стараясь успокоиться и не сматериться в ответ, я побрёл в комнату к своей лежанке, где хотел помолиться Богу на ночь и поблагодарить Его за прошедший день.
Глава 8
Перед смертью не надышишься
Это нормально — быть храбрым.
Мы сами выбираем себе свою жизнь и, зачастую, сами выбираем, как умереть.
© Даниэль Франсишку Рошу, «Белый дьявол Мозамбика»
Верно говорят, что атеистов на войне не бывает. И эта война — не исключение. Так или иначе, чаще или реже, здесь молятся все. В ночь пред боем каждый обращал свой взор к небу. Такие, как Борзый, шептали «Отче наш». Куница и остальные язычники взывали к помощи своих Богов: Перуна, Сварога, Хорса и всей остальной братии идолов и божеств древней Руси. С восходом солнца Мага и Ваха, проведя омовение, расстелили коврики в глубине двора и уселись на них в направлении Востока. Рядом с ними в таких же кланяющихся позах находились несколько бойцов-мусульман из примкнувшего к нам взвода. Им никто не мешал, все всё понимали.
