В течение 1959–1989 гг. количество чеченцев выросло с 419 тысяч до 957 тысяч человек — то есть почти на 130 процентов, а количество абхазов за те же годы выросло всего на 61 процент; кроме того, в 1989 году доля абхазов в населении Абхазской АССР составляла только около 18 процентов, а доля вайнахов в Чечено-Ингушской АССР — более 70 процентов.
Тяжелейшие испытания чеченского народа в 1944–1957 годах, конечно, невозможно забыть, но едва ли основательны утверждения о подавлении чеченского народа в течение последних десятилетий. Президент Чечни не раз заявлял, что если бы не было распада СССР, вообще не возник бы самый вопрос о чеченской «суверенности». И в этом он совершенно прав. Ибо, как уже сказано, суверенность — это только декорация для борьбы политических и экономических соперников-двойников.
И действительно, разрешение нынешней коллизии, приведшей к вызывающей боль и отчаяние гибели тысяч людей и тяжким разрушениям, возможно только при решительном преобразовании политических и навязанных политиками экономических порядков (впрочем, правильнее сказать — беспорядков) и в Чечне, и в России в целом, не говоря уже о Грузии.
(О межнациональной розни)
Нынешние газетно-телевизионные рассуждения о межнациональных конфликтах, как правило, имеют весьма или даже крайне поверхностный и поражающий узостью кругозора смысл. Они, эти рассуждения, почти никогда не выходят за временные (то есть с 1917 или же с 1922 года) и пространственные пределы СССР. Людей пытаются уверить, что именно и только данный исторический период в данной стране породил и порождает тяжкие столкновения между народами.
Если на страницах печати или в эфире и высказываются иные представления, то почти исключительно — зарубежных экспертов, которые судят о коллизиях в нашей стране (что, помимо прочего, может вызвать чувство стыда) с гораздо большей глубиной и широтой, нежели «туземные» наблюдатели. Так, например, на страницы «Вечерней Москвы» (от 22 января 1991 года) прорвались голоса солидных экспертов из США. Л. Блумфильд (Массачусетский технологический институт) заявил по поводу конфликтов в Прибалтике, что «подобные проблемы являются уделом отнюдь не только Советского Союза. Острые противоречия того же рода терзают Югославию и Бельгию, Канаду и Северную Ирландию» (из стран Запада к ним нужно присоединить и Испанию с ее жаждущими независимости басками).
Дж. Уильямс (Вашингтонский институт мировой экономики) добавил к сему: «Меня удивила та сдержанность, с которой реагируют на это (конфликты в Прибалтике. — В. К.) Советы». Под Советами он имел в виду то, что у нас обычно называют «центром». И на фоне, скажем, многолетней и весьма кровавой войны, которую ведут вооруженные до зубов солдаты армии вполне демократической Великобритании (у нас же истошно кричат об абсолютной «преступности» применения армии в межнациональных раздорах) в Ольстере, поведение советского «центра» предстает — с тамошней точки зрения — как в самом деле удивляюще «сдержанное».
Цитированные эксперты ограничились сравнением ситуации в СССР с положением в ряде стран Запада. Но если обратиться к сегодняшним межнациональным конфликтам в странах Востока и Юга, где в ходе таких конфликтов ежемесячно погибают сотни людей (хотя бы потому, что в этих странах — в сравнении с Западом — отсутствуют четко отлаженные и мощные силы охраны порядка), положение в СССР окажется — по крайней мере, пока — не столь уж «страшным»… [50]
Но главное не в этом. Главное в том, что возникновение межнациональных конфликтов, как убеждает современная мировая реальность, определяется не социально-политическими обстоятельствами (ведь в Великобритании и Испании, или, с другой стороны, Индии и Шри-Ланке, или, наконец, в Прибалтике и Закавказье эти обстоятельства принципиально различаются), а более сложными и глубокими причинами.
И нельзя не заметить, что многие и многие авторы и ораторы, с надрывом «разоблачающие» межнациональные конфликты в СССР как порождения теории и практики коммунистов, по своей мировоззренческой сути являют собой (вот парадокс!) чисто коммунистических идеологов, сводящих всю сложнейшую народно-национальную жизнь к элементарным или даже примитивным социально-политическим схемам. Эксперты из США, например, убежденно говорят, что корни азербайджано-армянского конфликта уходят еще во времена Византийской или даже Римской империи, а для подавляющего большинства здешних «экспертов», в свое время зазубривших поверхностные социально-политические догмы, все дело объясняется «мероприятиями» последних десятилетий. Для «решения» всех проблем предлагаются «противоположные», но столь же элементарные «мероприятия»…
Такого рода «мероприятия» (например, склоняемые на все лады «суверенизация» и «демократизация») достаточно интенсивно проводились и проводятся ныне в том же Закавказье, но они — это ясно каждому — только все более и более обостряют межнациональные отношения, угрожая довести их до того уровня, который присущ сегодня зарубежным странам Востока и Юга.
Словом, многонациональные конфликты — это вовсе не «советская», а поистине всемирная проблема, острота которой в наше время, по-видимому, все нарастает. И в основе ее, если вдуматься, лежит самый ход новейшего развития мировой цивилизации.
Дело в том, что «цивилизованность» (в самом широком значении слова) за последние десятилетия проникает или, вернее, стремительно врывается в жизнь любого народа мира. А это ведет — особенно если иметь в виду сравнительно малочисленные народы — к чреватому драматизмом или даже трагедийностью двуединому результату: с одной стороны, в процессе возрастания и распространения образованности возникает либо, по крайней мере, резко обостряется национальное самосознание (еще точнее — самоосознание — своего рода надстройка над имевшимся, конечно, и ранее национальным сознанием), а с другой стороны, рождается и постоянно увеличивается опасение, что мощнейший все нивелирующий каток мировой цивилизации ослабит и в конце концов уничтожит самобытность нации, сотрет ее как неповторимую целостность.
В нации пробуждается и в определенных условиях захватывает ее целиком властное, если угодно, даже иррациональное чувство самосохранения (которое свойственно каждому человеку и способно подвигнуть его на крайне и совершенно непредсказуемые действия). Чувство это в наибольшей степени усиливается, если налицо имеются другой народ или народы, которые могут предстать как «враги» либо хотя бы «соперники» для данной нации.
В этом случае в сознании нации, в частности, оживает и нередко приобретает громадное, исключительное значение историческая память — память вековая или даже тысячелетняя, которая сплошь и рядом связана с легендарными и чисто мифическими преданиями. И именно в свете этой памяти осознаются и оцениваются современные, сегодняшние явления и события; она оказывается истинной основой вполне, казалось бы, «новых», нынешних настроений, высказываний и действий.
Чтобы показать это конкретно, обращусь к одному из конфликтов — абхазо-грузинскому. Мне могут возразить, что гораздо «актуальнее» грузино-осетинский конфликт, который, в сущности, породил настоящую войну. Но, во-первых, здесь уже, пожалуй, поздно «размышлять», а «абхазская проблема», слава богу, не приобрела столь крайних выражений, и уместно попытаться внести в нее ясность.
Кроме того, я не имею никакой подготовленности для размышлений о Южной Осетии, между тем как Абхазия привлекла мое сугубое внимание в связи с многолетними занятиями историей Древней Руси, ибо отношения Руси с Абхазией начались, очевидно, еще в IX веке, во времена могущества Хазарского каганата, в зону влияния которого входили и Южная Русь, и Абхазия. А после того как князья Святослав и затем Владимир разгромили Хазарский каганат, в составе Руси существовало (с конца X до начала XII века) Тьмутараканское княжество, которое временами и непосредственно граничило с Абхазским царством.
Не исключено, что те или иные читатели моей статьи воспримут обращение к явлениям и событиям тысячелетней давности как нечто заведомо второстепенное по своему значению или даже как странный уход от жгучих сегодняшних проблем в затянутый дымкой времен мир далекого прошлого. Но поверьте, это не так. Абхазо-грузинский конфликт нельзя правильно понять и нельзя искать путь к действительному его решению без осмысления той исторической памяти, которая является неустранимой, своего рода фатальной основой вроде бы чисто современных споров.
Как известно, в VI веке и Абхазия, и Грузия потеряли независимость, став провинциями Византийской империи и Ирана (восточная часть Грузии), чья власть позднее сменилась властью Арабского халифата. Но уже в конце VIII века Абхазия смогла обрести независимость, о чем вполне недвусмысленно сообщено в грузинском историческом повествовании XI века — «Летописи Картли». Здесь сказано о правителе абхазов: «Леон был сыном дочери царя хазар и с их помощью отложился от греков, завладел Абхазией и Эгриси (часть Грузии, расположенная западнее Лихского хребта. — В. К.), назвал себя царем абхазов».
