Здесь он учился на курсах трактористов, потом корчевал пни, прокладывал дорогу, вывозил лес.
— Ну, и как вам нравится настоящая Сибирь?
— Понемногу привыкаем, — уклончиво ответил Петя, — всякое было…
Он помолчал, потом добавил:
— Наш мастер говорит — тайга вроде тещи: нравится — не нравится, а жить надо…
— Почему же надо? — спросил Дмитрий Дмитрич. — Можно и уехать… Хоть сейчас…
— Теперь уже не поеду до пуска станции.
— Какой? — допытывался водитель.
— Братской, конечно.
— А потом, говорят, еще три станции будут строить, таких же…
— Потом видно будет, — махнул рукой Петя.
— Вы послушайте, как они сразу за дело взялись! — И Дмитрий Дмитрич начал рассказывать о своей встрече с Петей, когда тот корчевал пни, жил в палатке и не унывал.
Но Петя перебил его:
— Нет, это было не так. Поместили нас в палатке. Кругом грязь, до столовой — километр, гнус заедает. Мой дружок Алексей говорит: «Не выдержим, Петя». Я тоже так думал. А потом Алексей сам себе возражает: «Но все-то выдерживают, все живут и ничего, работают…»
На второй день поехали к Падунским порогам… Одни названия какие — Похмельный, Пьяный бык… Ехали на самосвале… У нас такие концы. Это только считается Братск, а от участка к участку десять километров, от одного поселка к другому — шестьдесят, и ни метро, ни троллейбуса еще нет… Даже автобусы не курсируют… Так вот, приехали к Падуну, увидели, что кругом творится — стыдно стало: что же мы, хуже всех? В одном месте ставят дома, в другом уничтожают гнус, в третьем рвут скалу, в четвертом бетонный завод начинают строить… В тот же день пошли на курсы, а вскоре и в тайгу отправились на тракторах…
Петя помолчал и, очистив край стола, начал что-то чертить вилкой.
— Вы представьте такую линию… Мы ее проложили в тайге. Это просто сказать… Семьсот километров просека… Вековые деревья, другой раз в три обхвата… А пни двумя тракторами тянули. И так метр за метром… За нами — бетонщики, монтажники. К концу года должны пустить по нашей линии ток. Пока в Братске только на энергопоездах держатся. А с нового года Ангару начнут покорять ангарской же энергией…
Маленькая столовая наполняется людьми — кончился киносеанс. Шумная и разноголосая волна врывается из темноты. Картина не очень понравилась. «Шлют нам всякое старье».
— Так это же новая картина — она в Москве идет.
— Все равно, ерунда…
Петя указывает на молодого парня в бархатной блузе на молниях. Он уезжал отсюда, не выдержал. А через месяц вернулся. Говорит, что тянет в Сибирь.
Сколько раз я уже их встречал, приехавших сюда «только посмотреть» и осевших здесь навсегда или внезапно покинувших эти места и все же вернувшихся.
Теперь никто из них не собирается уезжать — была бы только горячая, напряженная, интересная работа. Какой-то особый смысл вкладывают они в это слово — работа. Не то, что в другом месте ее нет, — строитель всюду желанный человек. Но здесь за работой следует нечто больше, чем уложенные кирпичи или выработанные кубометры бетона. Идет преобразование богатейшего края, преобразование, граничащее с открытием. Пробуждается великан, дремавший века. Самая передовая цивилизация приходит в районы, где до последних лет были лишь звериные тропы. И человек, являющийся участником этой необычайно трудной, но радостной работы, не может покинуть эти земли. Они привязывают его. Так моряки, испытавшие свои силы в борьбе с буйными и солеными ветрами океанов, уже не могут трудиться в безмятежной тиши самых прекрасных рек.
Об этой поэзии строительного труда никто из них, правда, не говорит. И все же она угадывается в каждом их поступке, в том, с каким радостным возбуждением они идут поздним вечером в собранные ими домики, а на рассвете вновь отправляются в тайгу, в непроходимые места, и одерживают там еще незаметные, но великие победы.
Утренний туман лежит над самым лесом. Мелкий дождь то начинается, то стихает. Машины скользят, буксуют, их тянут тракторами. Шум моторов и громкие голоса людей гулко разносятся в таежной тиши.
— Где-то горит лес, — говорит кто-то.
Все поднимают головы, настораживаются. В этих местах лесные пожары довольно часты, но теперь все сходятся на том, что это жгут костры на соседнем участке.
Петя Федоров кричит кому-то: «А-а-у». Сперва ему отвечает эхо, а потом — такой же молодой голос.
— Все в порядке, — говорит он. — Если бы горел лес, они позвали бы нас. Это добрый, строительный костер.
Мы стоим на клочке земли, отвоеванном у тайги. Каждое дерево пришлось спилить, вывезти, пни и корни выкорчевать, тоже убрать, потом доставить все необходимое для фундаментов, детали опор, собирать, поднимать, крепить. Только теперь я представляю себе, как много человеческого труда потребовалось, чтобы «подготовить», как говорит Петя, этот клочок земли. И так люди шли шаг за шагом, с двух сторон, — из Иркутска и из Братска. Конечно, никому из этих молодых людей не пришлось пилить, поднимать бревна, таскать их. Все делали машины. Но машинами-то надо управлять, а в таежных условиях управлять ими — большое искусство.
Дождь стихает. Влажный воздух наполнен волнующим запахом сосны. Постепенно туман поднимается, оставляя в верхушках еле заметные серые заплатки. Теперь видна вся просека, уходящая вдаль, куда-то в бесконечность.
Вот перед нами самое простое, самое материальное выражение ленинской идеи об электрификации России. Быть может, нигде так не ощущается революционное влияние этой идеи, как на Ангаре и в Приангарье. Первые гидроэлектростанции еще только сооружаются, а уже прорублена в тайге, на огромном пространстве «дорога» для будущей энергии, появились домики, поселки, жизнь. Здесь нет еще крупных городов, настоящих театров, величественных университетов — все это будет в завтрашнем Братске. Но теперь мы видим маленькие клубы, кинотеатры, библиотеки, школы, магазины, машины…
А главное — люди… Представьте себе, что лишь два года назад в эти места добирался редкий охотник, что звериные тропы были здесь единственными «транспортными артериями» и путями сообщения. А сейчас в новых домах и палатках живет почти три тысячи строителей. Это нелегкая жизнь, она полна лишений, тягот, неудобств, и все-таки люди привязаны к ней, дорожат ею — ведь постепенное становление жизни в этом районе является их делом, их работой, их целью.
Если в холодный дом приходит много людей — они согревают его своим дыханием. Так происходит и здесь.
Мне пришлось в эти дни бывать в других поселках, встречаться с другими строителями, и все они высказывали ту же мысль, которую я услышал от Пети Федорова.
Мы сидели с ним и его друзьями до поздней ночи, и эти совершенно откровенные беседы сводились к одному главному: основная притягательная сила Братска, Шелехова или Усолья — это не оркестры, не речи, не проводы и встречи, хотя и они, может быть, нужны, а нечто более простое, будничное, и в то же время бесконечно более важное — работа. В это слово здесь вкладывается совсем особый смысл.
Петя вспомнил историю бетонщиков, которые не предъявляли никаких претензий, когда жили в палатках, но неожиданно уехали, как только переселились в домики. Что случилось? И столовая получше, и кинотеатр хоть плохонький, но появился, и уютнее, и чище кругом, а люди не захотели здесь оставаться. Потом выяснилось, что их перевели на другую, не бетонную, работу, а они уже успели полюбить бетон.
На каждой стройке таких фактов сотни, только мы уже перестали их замечать. А между тем очень важно понять, что в любом районе нашей трудовой страны удержать человека можно только интересной и вполне удовлетворяющей его работой. Если ее нет — не помогут и самые комфортабельные дома.
Я вспомнил Алексея Митрофановича Чистова, который летел со мной в Иркутск. Его интересовал в Сибири главным образом «фронт работ». Я был в Шелехове, когда туда приехали молодые строители из Орла. Все здесь было: цветы, плакаты, речи, музыка — обо всем позаботились. А о главном забыли — не приготовили работу; и юноши и девушки иногда по полдня сидели без дела. И они скучали, хотя здесь устраивались и танцы, и вечера, и массовки. За показной шумихой таилось равнодушие к людям, приехавшим не на свадьбу, а на долгую, кропотливую трудовую жизнь. Ведь те, кто предпочитают праздники будням, в Сибирь не едут!
Конечно, строителям нужны и хорошие, удобные дома, и клубы, и театры, и школы. Но без них они потерпят, их они дождутся, а без работы не будут сидеть ни дня.
Может показаться удивительным, что в крае, где надо так много сделать, возникает разговор о работе. Что ж, здесь действительно хватит дел для сотен тысяч людей самых различных профессий. И люди едут сюда эшелонами, вагонами, группами, бригадами, в одиночку. Но надо с умом, с толком, с величайшей внимательностью распорядиться этим народным потоком.
