Джорджу Паркмену 2232$ — это была колоссальная сумма по тому времени, её можно было обменять в банке на более чем на 4 кг золота! По состоянию на апрель 2023 года она эквивалентна приблизительно 20 млн. рублей или 270 тыс.$ — это приближение очень грубое, но интересное для нас порядком величин. Паркмен предложил начать финансовые отношения с «чистого лица», для чего надлежало уничтожить старые долговые расписки и вместо них оформить один вексель на указанную сумму. Профессор согласился и… немедленно попросил ссуду на 200$. Паркмен не отказал. Таким образом, общая сумма оформленного в тот день векселя составила 2432$.
В тексте оформленного векселя указывалось, что возврат указанной суммы гарантируется личным имуществом заёмщика и принадлежащей ему коллекцией минералов. И, как установило следствие, именно эта коллекция через некоторое время послужила причиной острого конфликта между профессором и его заимодавцем.
Осенью 1848 г. — приблизительно за год до трагедии — по-прежнему остро нуждавшийся в деньгах профессор химии провернул ловкую, как ему тогда казалось, операцию. Джон Уэбстер попросил о кредите на сумму 1200$ банкира Роберта Г. Шоу (Robert G. Shaw), того самого человека, имя которого упоминалось в начале этого очерка [в той его части, где рассказывалось о начале розысков, Шоу был в числе тех, кто активно участвовал в их организации]. Банкир в просьбе не отказал и выдал профессору деньги, но пожелал получить залог. И Уэбстер в качестве такового указал… ту самую коллекцию минералов, что уже явилась залогом по кредиту, выданному Паркменом летом 1847 года.
То, что сделал профессор Уэбстер, называется мошенничеством, поскольку одно и то же имущество не может выступать в роли залогового обеспечения дважды. И, безусловно, история с двойным залогом его коллекции минералов выставляет его в крайне нехорошем свете. Расчёт Уэбстера, очевидно, строился на том, что кредиторы о его проделке не узнают. Резоны для подобной надежды имелись, поскольку Шоу и Паркмен являлись очевидными конкурентами на рынке ростовщических услуг, и каждый обделывал свои делишки без огласки. Не зря же говорится, что большие деньги любят тишину!
Хитроумный расчёт профессора, однако, не оправдался. Джордж Паркмен в октябре или в начале ноября 1849 года каким-то образом о мошенничестве Уэбстера узнал. Следствие, кстати, так и не выяснило, как Паркмену стало известно о неблаговидном поступке заёмщика — доброжелатель, «сливший» убитому эту информацию, пожелал сохранить своё инкогнито.
То обстоятельство, что Уэбстер обманул его доверие, вызвало гнев Паркмена. Он попытался объясниться с профессором, но разговор не получился, заёмщик холодно парировал претензии кредитора тем, что предложил тому взыскать деньги по суду и тем самым обанкротить его [Уэбстера]. Понятно, что в планы Паркмена банкротство заёмщика никак не входило — ему нужны были процентные выплаты, а не продажа с молотка нижнего белья и домашней библиотеки! Подобный ответ Уэбстера можно было расценить как утончённое хамство, и неудивительно, что Джордж Паркмен впал в бешенство.
Как установило следствие, за несколько дней до исчезновения он встретился там с кассиром Петти, тем самым, что уже упоминался в настоящем очерке [тот приходил в колледж и через Эфраима Литтлфилда передавал билеты для одного из студентов]. Паркмен обратился к Петти с довольно неожиданной просьбой — он сообщил о том, что профессор Уэбстер является его должником и платит нерегулярно, а потому он, Паркмен, просит деньги от продажи билетов на лекции по химии не передавать Уэбстеру, а… отдавать ему, Паркмену, в счёт погашения долга.
Петти был поражён этим обращением, которое прямо назвал «не джентльменским». Кассир знал Паркмена на протяжении более чем 20 лет и не сомневался в абсолютной правдивости сказанного, но при этом он точно так же понимал, что нельзя не дать деньги тому, кто их заработал. Со всей возможной деликатностью Петти ответил Паркмену, что деньги можно не заплатить человеку лишь в нескольких строго оговорённых случаях, например, при признании его недееспособным, либо при признании факта незаконного обогащения, но любой такой случай является экстраординарным и требует соответствующего решения суда. А потому… Петти извинился и развёл руками.
Понятно, что такой ответ ещё более раззадорил кредитора. Обвинение считало, что по этой причине разговор Паркмена и Уэбстера 23 ноября изначально протекал в крайне конфликтной атмосфере и закончился убийством.
Нельзя не признать того, что окружная прокуратура хорошо поработала над делом и собрала очень убедительный и логически стройный материал, позволявший увидеть динамику событий и понять их внутреннюю логику.
И тем интереснее посмотреть на то, что защита арестованного профессора попыталась этому противопоставить. О собственноручно написанных «тезисах» Уэбстера в своём месте уже говорилось, но не только эти умозрительные соображения могли быть использованы адвокатами Эдвардом Сойером и Плинием Мерриком для защиты их клиента.
Дело заключалось в том, что нашлись люди, утверждавшие, будто они видели Джорджа Паркмена 23 ноября уже после того, как тот вышел из здания Гарвардского Медицинского колледжа. То есть уже после того, как он был, по мнению правоохранительных органов, умерщвлён. Первым таким свидетелем оказался клерк городского казначейства Уилльям Томпсон, который пересказал содержание состоявшегося после 14 часов 23 ноября разговора с Паркменом племяннику последнего Джеймсу Генри Блейку. В своём месте об этом уже было сказано. Но одним только Томпсоном дело не ограничилось! Адвокаты организовали поиск людей, которые видели или думали, будто видели Джорджа Паркмена в день его убийства после 14 часов, и оказалось, что таких людей довольно много — порядка десятка или даже дюжины человека.
Это был очень хороший довод против версии окружной прокуратуры, но существовало одно соображение, до некоторой степени его обесценивавшее. Дело заключалось в том, что убитый имел двойника — и это было хорошо всем известно. Звали этого человека Джордж Блисс (George Bliss), он проживал в городе Спрингфилде, расположенном в 120 км западнее Бостона.
Блисс не то, чтобы являлся полным двойником Паркмена — если мужчин поставить рядом, то перепутать их было невозможно — но одевался и ходил он в точности, как убитый ростовщик. А манера Паркмена ходить, напомним, была довольно примечательна — голова запрокинута назад, грудь колесом, руки заложены за спину. Плюс к этому хорошо узнаваемая высокая шляпа-труба на голове и пальто средней длины с бобровым воротником. Блисс во всём напоминал Паркмена — ростом, сложением, одеждой, манерой двигаться — и, по воспоминаниям современников, с расстояния в десяток метров или больше одного вполне можно было принять за другого.
По этой причине окружная прокуратура и полиция отнеслись к появлению свидетелей, видевших Паркмена после 14 часов 23 ноября, совершенно равнодушно. Официальная точка зрения сводилась к тому, что
