— Завтра тебя вызывают, — сказал я, испытывая непонятное облегчение оттого, что тема переменилась. — И вас, Федя. А я через два дня уезжаю.
— О да! — с горечью сказал клоп. — Вы приезжаете, вы уезжаете, вы путешествуете, вы пользуетесь благами, а мы должны здесь гнить — в этом вашем Китежграде.
— Кто тебя заставляет гнить? — возмутился я. — Тебя уже раз вызывали, сказали черным по белому, что можешь идти на все четыре стороны…
— Пар-рдон! — сказал клоп. — Я вам не какое-нибудь обыкновенное насекомое. И я требую, чтобы это было признано.
— Но это было признано! В решении записано: клоп говорящий, необъясненного явления собой не представляет.
— Вот это вот возмутительно, — сказал Говорун. — Как же не представляю? Кто, ну кто из вас способен объяснить взлеты моей мысли, мои порывы, мою печаль при восходе ненавистного солнца? Если бы я был обыкновенным клопом…
— Если бы ты был обыкновенным клопом, — сказал с усмешкой Спиридон, — тебя бы давным-давно раздавили.
— Молчи, людоед! — взвизгнул клоп, хватаясь за сердце. — Трясина ты холодная, бессердечная! Тысячу лет прожил, а ума так и не набрался!.. По морде тебе давно не давали!.. Хам!..
— Товарищи, товарищи, — сказал Федя, придерживая за плечи клопа, который, размахивая кулаками, рвался в бассейн. — Говорун, вы же там утонете… Спиридон, я вас прошу, извинитесь! Вы действительно были бестактны, вы же знаете, как Говорун относится к таким намекам…
Спиридон возразил, что он только констатировал факт, что он готов дать удовлетворение всякому, кто будет утверждать, будто он сказал неправду. Говорун брызгал слюной и орал. Тогда я разозлился и потребовал, чтобы они немедленно прекратили скандал, иначе я упеку Говоруна в спичечный коробок, а в бассейн накидаю марганцовки. Это подействовало. Буяны, конечно, утихомирились не сразу, но в конце концов Спиридон процедил сквозь зубы что-то вроде «виноват, переборщил», Говорун всплакнул и сказал, что он в последнее время что-то совсем изнервничался, и они пожали друг другу руки в знак примирения.
— Ну вот и прекрасно, — сказал просиявший Федя. — А теперь я думаю, что мы можем пойти прогуляться.
Было решено проветриться, тем более что вечер был особенно тих и приятен. Федя сбегал за тачкой и напихал в нее мокрого сена, мы с Говоруном поднатужились, выволокли Спиридона из бассейна и свалили его в сено, а сверху прикрыли мокрым мешком. Спиридон смущенно кряхтел и извинялся, когда мы наступали ему на щупальца. В тачке он устроился поудобнее, подобрал щупальца под себя, прикинул, каково ему будет озирать окрестности, и сообщил, что готов. В дверях павильона нас встретил сторож, который направлялся к бассейну, волоча за собой по земле дохлую собаку. Он пошатывался, пахло от него водкой и луком.
— Спиридон Спиридоныч, — прохрипел он. — Куда же это вы не евши? Комендант заругается!
Спиридон сунул ему в руку небольшую жемчужину.
— Это тебе за беспокойство, голубчик, — сказал он. — А ужин занеси и оставь. Я вернусь и поужинаю.
— Это можно, — прохрипел сторож, разглядывая жемчужину, покачиваясь и непроизвольно приседая, чтобы сохранить равновесие. — Это пожалуйста. Очень мы вами блаадарны, Спиридон Спиридоныч…
Мы прекрасно прошлись по набережной. Спиридон развеселился и рассказал несколько забавных историй из жизни спрутов. Очень смешно у него получилась история о том, как несколько молодых неопытных мегатойтисов выследили подводную лодку и сговорились на нее напасть, приняв за больного кашалота, как они долго ползали по железной палубе и все кричали друг другу мужественными голосами: «За дыхало его, за дыхало!» Мы много смеялись над этой мастерски рассказанной историей, пока не выяснилось, что смеялись мы по разным причинам. Я смеялся над глупыми мегатойтисами, Спиридон смеялся, представляя себе, как перепугалась команда подводной лодки, Федя смеялся от радости, что всем весело и никто ни с кем ссориться не намерен (Федя истории не понял, он думал, что подводная лодка — это просто затонувшая рыбачья плоскодонка), Говорун же смеялся потому, что его осенила гениальная идея. Он отказался сообщить ее нам, но я понял, в чем дело, полчаса спустя, когда мы возвращались по главной улице и возле городской гостиницы задержались, чтобы полить Спиридона из шланга.[65] Говорун спросил меня безразличным тоном, в каком номере проживает здесь Лавр Федотович. Я ответил, и клоп тотчас же распрощался, сказавши, что у него свидание. А мы с Федей повезли Спиридона в бассейн. Время было уже довольно позднее, город спал, и только далеко-далеко играла гармошка и чистые девичьи голоса пели:
Ухажеру моему
Я говорю трехглазому:
«Нам поцалуи ни к чему,
Мы братия по разуму».
Глава пятая
Когда Говоруна вызвали, он появился в комнате заседаний не сразу. Было слышно, как он пререкается с комендантом в приемной, требуя какого-то церемониала, какого-то пиетета и какого-то почетного караула. Мне пришлось выйти в приемную и сказать ему, чтобы он перестал ломаться, иначе дело опять отложат. «Но я требую, чтобы он сделал несколько шагов мне навстречу! — возражал Говорун. — Пусть нет караула, но какие-то элементарные правила должны же выполняться! Я же не требую, чтобы он встречал меня у дверей… Пусть сделает несколько шагов мне навстречу и отрапортует…»
— О ком ты говоришь? — спросил я, опешив.
— Как это — о ком? Об этом вашем… кто там у вас главный? Вунюков?
— Балда! — прошипел я. — Ты хочешь, чтобы тебя приняли? Иди немедленно! В твоем распоряжении еще секунд тридцать.
И Говорун сдался. Бормоча что-то насчет нарушения субординации, он вошел в комнату заседаний и, нахально ни с кем не поздоровавшись, развалился на демонстрационном столе. Лавр Федотович, с мутными и пожелтевшими после вчерашнего глазами, тотчас же взял бинокль и стал его рассматривать. Хлебоедов, страдая от тухлой отрыжки, проныл:
— Ну чего нам с ним говорить? Ведь уже все говорено… Он же нам только голову морочит.
— Минуточку! — сказал Фарфуркис — Гражданин Говорун, — обратился он к клопу. — Комиссия сочла возможным вызвать вас вторично и выслушать ваши претензии. Комиссия предлагает вам быть по возможности кратким и не отнимать у нее драгоценное рабочее время. Что вы имеете нам сказать? Мы слушаем.
Несколько секунд стояла полная тишина. Затем клоп с шумом подобрал под себя ноги, встал в горделивую позу и, надув щеки, заговорил.
— История человеческого племени, — начал он, — хранит на своих страницах немало позорных свидетельств варварства и недомыслия. Грубый невежественный солдат заколол Архимеда. Вшивые попы сожгли Джордано Бруно. Оголтелые фанатики травили Чарлза Дарвина, Галилео Галилея и Николая Вавилова. История клопов также сохранила упоминания о жертвах невежества и обскурантизма. Всем памятны неслыханные мучения великого клопа-энциклопедиста Негуса, указавшего нашим предкам, травяным и древесным клопам, путь истинного прогресса и процветания. В забвении и нищете окончили свои дни Имперутор, создатель теории групп крови, Рексофоб, решивший проблему плодовитости, и Пульп, открывший анабиоз. Варварство и невежество обоих наших племен не могло не наложить и действительно наложило свой роковой отпечаток на взаимоотношения между ними. Втуне погибли идеи великого клопа-утописта Платуна, проповедовавшего идею симбиоза клопа и человека и видевшего будущность клопиного племени не на пути паразитизма, а на светлых дорогах сапрофитизма. Мы знаем случаи, когда человек предлагал клопам дружбу, защиту и покровительство, выступая под лозунгом «Мы одной крови, вы и я», но жадные, заевшиеся, невежественные клопиные массы игнорировали этот призыв, зная только один лозунг: «Пили, пьем и будем пить». — Говорун залпом осушил стакан воды, облизнулся и продолжал, надсаживаясь, как на митинге: — Сейчас мы впервые в истории наших племен стоим перед лицом ситуации, когда клоп предлагает человечеству дружбу, защиту и покровительство, требуя взамен только одного: признания. Впервые клоп нашел общий язык с человеком. Впервые клоп общается с человеком не в постели, а за столом переговоров. Впервые клоп требует от человека не материальных благ, а духовного общения. Так неужели же на распутье истории, перед поворотом, который вознесет, быть может, оба племени на недосягаемую высоту, мы будем топтаться в нерешительности, вновь идти на поводу невежества и отчужденности, отвергать очевидное и отказываться признать свершающееся чудо? Я, клоп Говорун, единственный говорящий клоп во Вселенной, единственное звено понимания между нашими племенами, говорю вам от имени миллионов и миллионов: опомнитесь! Отбросьте предрассудки, растопчите косность, соберите в себе все доброе и разумное и открытыми и ясными глазами взгляните в глаза великой истине: клоп Говорун есть личность исключительная, явление необъясненное и, может быть, даже необъяснимое.
