— Народ, — сказал Лавр Федотович, болезненно заводя глаза. — Народ не любит замыкаться в четырех стенах. Народу нужен простор. Народу нужны поля и реки. Народу нужен ветер и солнце.
— И луна, — добавил Хлебоедов, преданно глядя на председателя снизу вверх.
— И луна, — подтвердил Лавр Федотович. — Здоровье народа надо беречь. Оно принадлежит народу. Народу нужна работа на открытом воздухе. Народу душно без открытого воздуха…
Мы с Хлебоедовым еще ничего не понимали, но проницательный Фарфуркис уже собирал бумаги, упаковывал записную книжку и что-то шептал коменданту. Комендант кивнул и деловито-почтительно осведомился:
— Народ любит ходить пешком или ездить на машине?
— Народ предпочитает ездить в открытом автомобиле, — провозгласил Лавр Федотович. — Выражая общее мнение, я предлагаю настоящее заседание перенести на вечер, а сейчас провести намеченное на вечер выездное заседание по соответствующим делам. Товарищ Зубо, обеспечьте. — С этими словами Лавр Федотович грузно опустился в кресло.
Все засуетились. Комендант опрометью кинулся вызывать машину. Хлебоедов отпаивал Лавра Федотовича боржомом. Фарфуркис забрался в сейф и искал там соответствующие дела. Я под шумок схватил Говоруна за шиворот и коленом вышиб его вон. Говорун не сопротивлялся: пережитое потрясло его и надолго выбило из колеи.
Автомобиль был подан через десять минут. Лавра Федотовича вывели под руки и бережно погрузили на переднее сидение. Хлебоедов, Фарфуркис и комендант, толкаясь и огрызаясь друг на друга, оккупировали заднее сидение. Я с удовольствием заметил, что мне места не осталось, и я уже прикидывал, куда мне сейчас пойти — в кино или купаться, но тут в машине поднялся крик. Сцепились Фарфуркис с Хлебоедовым. Хлебоедов, которому от запаха бензина стало хуже, требовал немедленного движения вперед. При этом он кричал, что народ любит быструю езду. Фарфуркис же, как человек деловой, доказывал, что присутствие постороннего шофера превращает закрытое заседание в открытое и что по инструкции заседания в отсутствие научного консультанта проводиться не могут, а если и проводятся, то считаются недействительными. «Затруднение? — осведомился Лавр Федотович слегка окрепшим голосом и не оборачиваясь. — Товарищ Фарфуркис, устраните». Кончилось, конечно, тем, что шофера отпустили, а меня посадили на его место. Но тут неугомонный Фарфуркис вспомнил про полковника и снова сцепился с Хлебоедовым. Вокруг машины собралась толпа мальчишек. Я нервничал и озирался. Одно дело — сидеть со всей этой компанией в закрытой комнате, и совсем другое — выставляться на всеобщее обозрение.
— Да зачем нам эта старая песочница? — стонал Хлебоедов.
— Неудобно, неудобно! — говорил Фарфуркис — Комендант, сбегайте.
— Да куда мы его посадим? — с надрывом кричал Хлебоедов. — В багажник, что ли, посадим?
— Ничего, ничего, как-нибудь разместимся.
Тут вмешался я.
— Машина пятиместная, — сказал я строго. — Нарушения правил я не потерплю. Я из-за вашего полковника прокол зарабатывать не намерен.
Комендант, уже высунувший было ногу наружу, убрал ее обратно.
— Ехать бы… — умирал Хлебоедов. — С ветерком бы…
— Грррм, — сказал Лавр Федотович. — Есть предложение ехать. Не дожидаясь опоздавших. Другие предложения есть? Шофер, поезжайте.
Я завел двигатель и стал осторожно разворачивать машину, пробираясь сквозь толпу детишек. Лавр Федотович совсем приободрился. Ласковое теплое солнце и свежий налетающий ветерок сотворили с ним чудо. Он даже впал в юмористическое настроение и позволил себе сказать каламбур про полковника: «Спал он, спал, а теперь все проспал». Я наконец развернулся, и мы покатили по улицам Нового Китежа. Первое время Фарфуркис страшно надоедал мне. То он требовал остановиться, где остановка была запрещена. То он требовал, чтобы я ехал быстрее, то он возмущался, что я нарочно останавливаюсь на перекрестках, чтобы его обидеть. Однако, когда мы миновали белые китежградские Черемушки и выехали за город, когда перед нами открылись зеленые луга, а вдали засинело озеро, когда машина запрыгала по щебенке с гребенкой, в машине наступила умиротворенная тишина. Все подставили лица встречному ветерку, все щурились на солнышко, всем было хорошо.
Лавр Федотович закурил «Герцеговину Флор». Хлебоедов тихонько затянул какую-то ямщицкую песню, комендант подремывал, прижимая к груди папки с делами, и только Фарфуркис решил не поддаваться общей изнеженности. Он деятельно развернул карту Китежграда и окрестностей и наметил маршрут, который, впрочем, оказался никуда не годным, потому что Фарфуркис забыл, что у нас автомобиль, а не вертолет. Я сказал ему об этом и предложил свой вариант: озеро — болото — холм. На озере мы должны были разобрать дело плезиозавра, на болоте — установить необъясненность имеющего там место гуканья, а на холме нам предстояло обследовать так называемое заколдованное место.
Плезиозавра мы увидели еще издали — чёрная ручка от зонтика, торчащая из воды в двух километрах от берега. Я подвел машину к самой воде и остановился. Хлебоедов сейчас же выбросился из машины и распахнул дверцу рядом с Лавром Федотовичем. Однако Лавр Федотович выходить не пожелал. Он благосклонно посмотрел на Хлебоедова и сообщил, что заседание выездной сессии комиссии объявляет открытым и что слово предоставляется товарищу Зубо. Комиссия расположилась на травке рядом с машиной, настроение у всех было какое-то нерабочее, Фарфуркис расстегнулся, а я и вовсе снял рубашку, чтобы не терять случая подзагореть. Комендант, поминутно нарушая инструкцию, принялся отбарабанивать анкету плезиозавра по кличке Лизавета, никто его не слушал. Лавр Федотович задумчиво разглядывал озеро перед собою, словно бы прикидывая, нужно ли оно народу, а Хлебоедов вполголоса рассказывал Фарфуркису, как он работал председателем колхоза имени Театра Музкомедии и получал по пятнадцать поросят от свиноматки. В двадцати шагах от нас шелестели овсы, на дальних лугах бродили коровы, и уклон в сельскохозяйственную тематику представлялся совершенно неизбежным.
Когда комендант зачитал краткую сущность плезиозавра, Хлебоедов сделал ценное замечание, что ящур — опасная болезнь скота, и можно только удивляться, что здесь он плавает на свободе. Некоторое время мы с Фарфуркисом лениво втолковывали ему, что ящур — это одно, а ящер — это совсем другое. Хлебоедов, однако, стоял на своем, ссылаясь на журнал «Огонек», где совершенно точно и неоднократно упоминался какой-то ископаемый ящур. «Вы меня не собьете, — говорил он. — Я человек начитанный, хотя и без высшего образования». Фарфуркис, не чувствуя себя достаточно компетентным, отступился, я же продолжал спорить, пока Хлебоедов не предложил позвать сюда плезиозавра и спросить его самого. «Он говорить не умеет», — сообщил комендант, присевший рядом с нами на корточки. «Ничего, разберемся, — возразил Хлебоедов. — Все равно же полагается его вызвать, так хоть польза какая-то будет».
— Гррм, — сказал Лавр Федотович. — Вопросы к докладчику имеются? Нет вопросов? Вызовите дело, товарищ Зубо.
Комендант заметался по берегу. Сначала он сорванным голосом кричал: «Лизка! Лизка!», но, поскольку плезиозавр, по-видимому, ничего не слышал, комендант сорвал с себя куртку и принялся ею размахивать, Как потерпевший кораблекрушение при виде паруса на горизонте. Лизка не подавала никаких признаков жизни. «Спит, — с отчаянием сказал комендант. — Окуней наглоталась и спит». Он еще немного побегал и помахал, а потом попросил меня погудеть. Я принялся гудеть. Лавр Федотович, высунувшись через борт, глядел на плезиозавра в бинокль. Я гудел минуты две, а потом сказал, что хватит, что нечего аккумуляторы подсаживать — дело казалось мне безнадежным.
— Товарищ Зубо, — не опуская бинокля, произнес Лавр Федотович, — Почему вызванный не реагирует?
— Хромает у вас в хозяйстве дисциплинка, — сказал Хлебоедов. — Подраспустили подчиненных.
— Ситуация чревата подрывом авторитета, — заметил сокрушенно Фарфуркис — Спать нужно ночью, а днем нужно работать.
Комендант в отчаянии принялся раздеваться. Действительно, иного выхода не было. Хлебоедов и Фарфуркис висели над ним, сверкая оскаленными клыками, а Лавр Федотович давно уже начал медленно поворачивать голову в его сторону. Я спросил коменданта, умеет ли он плавать. Выяснилось, что нет, не умеет, но это все равно. «Ничего, — кровожадно сказал Хлебоедов. — На дутом авторитете доплывет». Я осторожно высказал сомнение в целесообразности предпринимаемых действий. Комендант, несомненно, утонет, сказал я, и есть ли необходимость в том, чтобы комиссия брала на себя несвойственные ей функции, подменяя собой станцию спасения на водах. Кроме того, напомнил я, в случае утонутия коменданта задача все равно останется невыполненной, и логика событий подсказывает нам, что тогда плыть придется либо Фарфуркису, либо Хлебоедову. Фарфуркис возразил, что вызов дела является функцией и прерогативой представителя горсовета, а за отсутствием такового — функцией научного консультанта, так что мои слова он рассматривает как выпад и как попытку свалить с больной головы на здоровую. Я заявил, что в данном случае я являюсь не только научным консультантом, но и водителем казенного автомобиля, от которого я не имею ни малейшего права удаляться далее чем на двадцать шагов. «Вам следовало бы лучше знать приложение к правилам движения по улицам и дорогам, — заметил я укоризненно, ничем не рискуя. — Параграф номер двадцать один». Наступило тягостное молчание. Черная ручка от зонтика по-прежнему неподвижно маячила на горизонте. Все с трепетом следили, как медленно, словно трехствольная орудийная башня линейного корабля, поворачивается голова Лавра Федотовича. Все мы были на одном плоту, и никому из нас не хотелось залпа.
