Начнём издалека, с тридцатых годов. До 1945 г., в те времена, когда Корея была японской колонией, её связи с Россией (то есть Советским Союзом) были не слишком-то тесными, что и понятно: японские власти рассматривали северного соседа как источник «коммунистической заразы», и меньше всего хотели, чтобы его «подрывное влияние» ощущалось в Корее – самой стратегически важной из всех колоний Японской империи. С другой стороны, и Советский Союз воспринимал Японию как вероятного, и даже почти неизбежного противника (чтобы убедиться в этом, достаточно бегло просмотреть советские публикации тридцатых годов), так что Москва тоже не очень поощряла контакты советских граждан с японскими подданными. Корейцы же тогда, несмотря на все официальные антиколониальные декларации, воспринимались Москвой именно как японские подданные. Не случайно, что когда все корейцы в 1937 г. были насильственно выселены с советского Дальнего Востока, это официально объяснялось «необходимостью пресечь японский шпионаж».
Тем не менее, уже в колониальную эпоху кое-какие сведения и представления о России проникали в Корею. Немалую роль в этом играли и японцы, точнее, японская интеллигенция. Дело в том, что в те времена в Японии, несмотря на весь официальный антикоммунизм, весьма ценили русскую классическую литературу. Именно по-японски корейские интеллигенты впервые прочли Толстого и Достоевского, Чехова и Горького. Вскоре появились и первые переводы русских классиков на корейский. Делались они не с оригинала (русский язык на должном уровне в Корее тогда мало кто знал), а с японских изданий.
В 1945 г. Корея была освобождена от колониального ига и вернула себе независимость. Советский Союз сыграл в этом решающую роль, и неудивительно, что последующие несколько лет были периодом короткого «советского бума», особенно среди южнокорейских левых. Это были времена, когда отношение к России было резко политизировано, когда занятия русским языком в Южной Корее воспринимались почти как оппозиционный акт, вызов существующему строю, когда переводы советской и даже русской литературы (в основном, по-прежнему сделанные с японского или английского) часто изымались из продажи правительственными цензорами.
Однако бум этот продолжался недолго. Его прервала Корейская война. Многие из былых поклонников России и тесно связанных с ней в те времена идей социализма ушли на Север вместе с отступающими коммунистическими дивизиями. Для тех, кто остался, Корейская война часто означала разочарование в коммунизме. Зачастую в этом были виноваты сами северяне, которые, заняв на несколько месяцев почти всю территорию страны, вели себя, скажем прямо, не лучшим образом. Отходу интеллигенции от коммунизма немало способствовала и активная антикоммунистическая пропаганда корейских правительств. Какбы не ссорились друг с другом корейские политики в 1948–1987 гг., решительный антикоммунизм был их общим знаменателем.
Однако разочарование в советской политике не всегда означало потерю интереса к русской культуре. Наоборот, шестидесятые годы были, пожалуй, тем временем, когда русская классика достигла пика своей популярности. В те годы вся корейская студенческая молодёжь читала наших классических писателей, когда немалой популярностью пользовалась и русская музыка, а традиции русского театра («Система Станиславского») тщательно изучались местными режиссёрами и актёрами.
В пятидесятые и шестидесятые годы первые русские отделения были открыты в нескольких корейских вузах. Популярность у них была довольно умеренная, что отчасти объяснялось отсутствием каких-либо перспектив трудоустройства для их выпускников. Никаких контактов с Россией у Южной Кореи тогда не было, её граждан до начала семидесятых ни под каким видом не пускали на территорию СССР, да и впоследствии, вплоть до 1987 г., разрешения на поездку в СССР выдавались и Москвой, и Сеулом только в самых исключительных случаях. Распространение любых советских изданий на территории Кореи было строжайше запрещено, причём исключения не делалось даже для совершенно безобидных вещей, вроде пластинок русской классической музыки, изготовленных фирмой «Мелодия» (уже тот факт, что они были произведены в СССР, превращал их в глазах тогдашних корейских цензоров в «подрывные коммунистические материалы»). Даже самостоятельные занятия русским языком считались крамолой и были официально запрещены. Разумеется, знание разговорного языка у тогдашних выпускников русских отделений оставляло желать лучшего, всё их образование строилось вокруг умения читать, а не говорить по-русски. Окончив русское отделение и получив диплом, выпускник практически не имел шансов получить работу по специальности, если ему только не удавалось попасть в аспирантуру (в те времена часто – за границей, в США или Германии) или же найти работу в армии или спецслужбах.
Если же говорить о большинстве населения, то его представления о СССР сводились, по большому счёту, к трём положениям: а) Россия – очень большая, очень холодная и очень агрессивная страна, опора мирового коммунизма; б) Россия – страна высокой культуры, страна Толстого и Достоевского, Чайковского и Станиславского; в) Россия – главный враг США и единственная страна мира, которая может при случае противостоять Америке. Разумеется, попал в Корею и традиционный американский набор «российских образов», который в те времена активно пропагандировался Голливудом: водка, снега, меховые шапки, медведи и злобные агенты КГБ.
Серьёзные перемены наступили только около 1988 г., когда СССР и Южная Корея установили между собой отношения (сначала – неформальные, а потом – и официальные, дипломатические). 1988–1992 гг. были эпохой второго, и куда более значительного, «советского бума» в Корее. Этот бум отчасти подогревали надежды корейских бизнесменов на гигантский потенциал российского рынка, отчасти – извечная тяга к запретному плоду, а отчасти – и вновь усилившиеся среди корейской молодёжи левые настроения. В те годы на полках книжных магазинов стала всё чаще появляться не только дореволюционная, классическая, но и советская литература. Спрос на неё был немалый. Раскупали молодые корейцы произведения не только (и даже не столько) Толстого и Чехова, сколько писателей социалистического реализма, популярность которых как раз в то время в самом СССР упала почти до нуля. Представляю, как поразились бы российские студенты в истово-перестроечном 1989 г., узнав, что их корейские сверстники зачитываются романом «Мать» (да, романом Горького)!
Следствием советского бума стало и стремительное увеличение численности российских отделений в корейских университетах. В 1988–1995 гг. они росли как грибы, и любой вуз, претендующий на респектабельность, в те годы стремился обзавестись русским отделением. В течение короткого времени русские отделения находились на пике популярности. Всем казалось, что тысячи корейских фирм вот-вот двинутся в Россию и сделают там многомиллионные состояния, и что этим фирмам будут нужны тысячи переводчиков и консультантов. Вдобавок, внезапное «открытие» России, до того времени совершенно недоступной и, следовательно, экзотически-таинственной и манящей страны, тоже воодушевляло многих. Результатом стал не только количественный рост корейской русистики, но и заметное улучшение «качества» студентов.
Однако ничто не бывает вечным, советский бум продолжался недолго. Окончился он около 1993 г., вскоре после распада СССР. К этому моменту стало ясно, что те розовые надежды, которые поначалу возлагал на Россию корейский бизнес, не оправдались. Находящаяся в состоянии хронического экономического и политического хаоса страна оказалась куда менее выгодным рынком, чем, скажем, стабильные и быстро растущие Китай или Вьетнам – государства, в которые в 1990-е гг. и двинулись основные корейские инвестиции. Разумеется, сравнительно скромный масштаб российско-корейской торговли означал и сравнительно малое количество рабочих мест с русским языком, и, соответственно, снижение популярности русских отделений среди абитуриентов. Корейские студенты девяностых годов в целом ведь куда прагматичнее своих предшественников, они хотят получать такие специальности, которые могут помочь им в поиске работы. Русский язык к таковым, скажем прямо, сейчас никак не относится. Впрочем, это не означает, что его в Корее больше не учат – сейчас русский преподаётся в трёх десятках университетов, хотя большинство студентов выбирают русское отделение не по причине особого интереса к России, а из стремления получить университетский диплом.
Снизилась и популярность русской литературы. Потеря интереса к таким книгам как «Мать» или «Как закалялась сталь» понятна: корейская молодёжь в последние годы несколько отошла от левых идей, да и вообще меньше интересуется политикой. Однако явно снизился в Корее и интерес к русской классике, столь популярной в шестидесятые и семидесятые годы. Причин на это немало. Отчасти это отражает и общий процесс, который затронул не только Корею, но и большинство стран мира: молодёжь, в том числе и образованная, сейчас читает куда меньше, чем несколько десятилетий назад. Нравится это кому-либо или нет, но в развитых странах книга в молодёжной среде во многом уступила позиции современной музыке и кинематографу, то есть областям, в которых достижения современной России, будем честными, не пользуются особым международным признанием. Вдобавок, неспешный стиль русских классиков сейчас многим кажется затянутым и скучноватым. Новые поколения, скорее, предпочитают более динамичную прозу американских авторов. Наконец, немалую роль играет и американизация культурной жизни Кореи. И школьные, и университетские программы в основном строятся с оглядкой на американские образцы, так что не удивительно, что американская и, шире говоря, англоязычная литература занимает в корейской «картине мира» всё более и более заметное место, вытесняя на второй план все «неанглоязычные» литературы.
