Примерно в это же время Освальдо Аранья возвратился в свой дом в Рио, после того как отработал положенный срок в Нью-Йорке в качестве председателя Генеральной Ассамблеи ООН. Но перед этим он 12 лет был министром и 4 года работал в Вашингтоне послом Бразилии. Это был один из самых известных людей в Южной Америке, герой всего континента, поэтому когда он вернулся домой, то сразу стал предметом всеобщих разговоров. Можно не сомневаться, что именно после этого Карлос вознамерился отправиться в Америку по стопам дяди, как только закончит свое обучение в Лиме.
Будучи студентом, Карлос проводил время в музеях и художественных галереях, изучая технику старых мастеров, подмечая нюансы и пытаясь выработать собственный стиль. Некоторые из его сокурсников по Национальной школе изящных искусств были весьма одаренными людьми, и иногда где-то в глубине сознания Карлоса возникал страх, что он недостаточно талантлив для того, чтобы зарабатывать себе на жизнь искусством. А ведь он собирался заниматься этим в послевоенной Америке, где имелась крайне жесткая конкуренция между иностранными художниками и скульпторами. Это была самая настоящая битва различных стилей за всеобщее признание, но Карлос рассчитывал на успех, если он сумеет усовершенствовать свое мастерство скульптора. Разумеется, живопись была не менее важна, но в данный момент его сильнее всего влекла именно скульптура. Дерево, стеатит и особенно терракота - Карлос предпочитал именно эти материалы для своих скульптур. Работа над ними позволяла забывать о ничтожности и монотонности жизни. Отец с удивлением обнаружил, что его старший сын из слабого и покорного мальчика превратился в уверенного и даже агрессивного студента. Карлос уверенно себя чувствовал в любой компании, его поведение было свободным и непринужденным, он стал настоящим представителем богемы. При этом его манера общаться очаровывала собеседников, привлекая к себе всеобщее внимание. Хосе Бракамонте, один из приятелей Карлоса по Национальной школе изящных искусств, вспоминал его именно таким. Бракамонте говорил, что Карлос производил впечатление человека, живущего азартно и весело. Он увлекался картами, лошадями и игрой в кости.
- Мы все любили Карлоса, - вспоминал он, - он был умным, обаятельным, обладал живым воображением, и хотя являлся большим лгуном, но был настоящим другом.
И еще он вспоминал, что Карлос был буквально одержим желанием уехать в Соединенные Штаты.
Карлос не просто пытался овладеть мастерством современной живописи маслом или акварелью или техникой терракотовой скульптуры - он пытался понять и усвоить всю колоссальную художественную культуру Южной Америки, накопленную в течение многих веков. Для этого он изучал чавинское искусство, культуру мочика, повсеместно сохранившиеся следы архитектуры Тиуанако. Музеи и художественные галереи Лимы были переполнены великолепнейшими образцами перуанского искусства, насчитывавшего свыше двух тысяч лет своей истории. Карлос читал специальную литературу, посещал занятия, ходил по музеям и пытался развивать свой собственный стиль.
Музей Ларко Герреры имел прекрасную коллекцию искусства доколумбовой эры, а ведь существовали еще выставки в Историческом музее и университете. Но самой интересной коллекцией обладал Лимский музей археологии - там хранились круглые кувшины, которые использовали древние курандеро для приготовления своих волшебных отваров. Чавинские сосуды являлись конечным продуктом эволюции, которую совершили бутыли из тыквы и глиняные горшки, использовавшиеся перуанскими магами каменного века. Эти сосуды были расписаны изображениями ягуаров, курандеро, воинов и кактуса Сан-Педро. Глядя на них, можно было представить себе бледно-лиловые горные пики и непроходимые джунгли, а также первые митоты первобытных людей, которые ели, когда испытывали голод, работали, когда испытывали в этом потребность, и спали там, где их застигал сон. Они-то уж точно не знали никаких ограничений и условностей и вели по-настоящему свободный образ жизни.
В качестве студента художественной школы Карлоса больше интересовали стили и техники древних художников, а не их место в шаманской традиции. Время от времени среди студентов возникали разговоры о магии и колдовстве, однако Карлосу все это казалось довольно чуждым, особенно с точки зрения его основной цели - стать утонченным и знаменитым художником. Он достаточно много знал о современных целителях его родной Кахамарки, но в то время эта тема не слишком его увлекала. Он наслаждался радостями студенческой жизни, занимался искусством, играл в карты, ходил на скачки и пил вино с друзьями. Его привлекали интеллигентные, чуждые условностям, творческие люди, ему нравилось вращаться в кругу художников и поэтов, писателей и золотой молодежи. Повсюду проходили выставки и поэтические вечера, на которых обсуждались произведения Хименеса и Лорки.
Карлос рассказывал своим американским друзьям, как он стал настолько неуправляем, что Освальдо решил отправить его в Штаты. По его словам, одной из причин недовольства Освальдо стала дружба Карлоса с китаянкой, которая курила опиум. Это было его первое столкновение с наркотиками. Карлос уверял, что сначала приехал в Нью-Йорк, хотя согласно иммиграционным архивам, первым американским городом для него стал Сан-Франциско, куда он прибыл в 1951 году. Позднее он переехал в Лос-Анджелес.
Лидетт Мадуро, которая жила со своими родителями в Голливуде, стала его лучшей подругой. Он называл ее Нанеккой и встречался с ней вплоть до конца 1955 года. Именно Лидетт привела Карлоса ко мне домой в конце того же года. Ее мать, миссис Анхела Мадуро, сшила для меня два вечерних платья и попросила свою дочь отнести их мне. Карлос вызвался ее сопровождать. Я жила на 8-ой улице, в доме, принадлежавшем моей тете. Когда эта парочка явилась в мою квартиру, я попросила их подождать, пока не примерю оба платья. Карлос молча сел в углу, а Лидетт стала помогать мне переодеваться. Наконец она спохватилась и представила мне своего спутника:
- Мой друг Карлос из Южной Америки.
Это был невысокий смуглый человек с черными вьющимися волосами, тонкие завитки которых прикрывали его лоб. У него были огромные карие глаза, причем радужная оболочка левого глаза постоянно видоизменялась, что создавало странное впечатление, будто он смотрит этим глазом вам за спину. Он пытался скрывать этот недостаток, глядя в сторону или шутливо косоглазя, но производил при этом впечатление болезненно застенчивого человека. Карлос был похож на жителя высокогорья -невысокий, но проворный, с просторной грудью и тонкими бровями. Он улыбался широко, но заискивающе, а его орлиный нос сильнее чем что-либо другое свидетельствовал о наличии индейских предков. И хотя за весь вечер он так ничего и не сказал, я была весьма заинтригована.
Спустя несколько дней я отправилась к Мадуро, чтобы окончательно забрать свои платья. Заранее предчувствуя, что встречу там Карлоса, я взяла с собой экземпляр "Поиска", духовной книги, принадлежавшей перу моего любимого мистика и гуру Невилла Годдарда. Карлос был там и, казалось, искренне обрадовался моей книге. Мы говорили о Сан-Пауло и искусстве. Карлос сказал, что он художник и хотел бы изваять мое изображение в терракоте. Это была своего рода уловка, которой ему нравилось обольщать женщин. На форзаце "Поиска" я заранее написала свое имя, адрес и номер домашнего телефона. Мы чуть-чуть поговорили о Невилле, и Карлос пообещал прочитать книгу и вернуть ее мне.
Годдард родился на Барбадосе, затем уехал в США и стал довольно известным учителем на Западном побережье. Ранее в своей жизни он был учеником индийца по имени Абдулла. Решив, что усвоил всю его премудрость, Годдард стал проводить время в разъездах между Лос-Анджелесом, Сан-Франциско и Нью-Йорком, читая лекции и сочиняя книги. Любимой темой его разглагольствований была мистика со ссылками на Уильяма Блейка, Библию и Платона, что производило впечатление академической респектабельности. Невилл имел властный вид и хорошо поставленный голос. Он говорил в той же манере, в какой и писал, - это напоминало прозу Калила Джебрана. Я посещала лекции Годдарда и покупала его книги.
- Бог - это сознание "Я ЕСМЬ", - провозглашал Невилл с трибуны, - а Христос - это ваше чудесное человеческое воображение. У всего, абсолютно у всего есть значение и смысл.
Невилл утверждал, что человек не может понять глубинное значение Космической Связи, а потому видит мир как движущуюся панораму бессмысленных событий. Он часто ссылался на платоновскую аллегорию "пещеры" и цитировал древнееврейские рассуждения о "видимых вещах, которые не состоят из вещей зримых". Но больше всего ему нравился Уильям Блейк, и порой он завершал свои лекции цитатой из этого поэта: "Все, что вы видите, находится в вашем воображении, в котором этот мир, где господствует смерть, не более чем тень... Однажды вы, как Навуходоносор, пробудитесь и обнаружите, что никогда не жили и никогда не умрете, разве что в сновидении".
