Ознакомительная версия.
Основательный наш историк Сергей Михайлович Соловьев (теме движения России к водам Великого океана не посвятивший, увы, и десятка строк) объяснял, правда, внимание Петра к восточной окраине тем, что надо было, мол, «удовлетворить требованию науки, выставленному Лейбницем, узнать, соединяется ли Азия с Америкою».
Ох уж эти историки-классики! Они если и видели историю России дальше собственного носа, то дальше Чукотского Носа их интересы — в отличие от Ломоносова, который и историком был отменным, — не простирались…
Отправляя Беринга на поиски северного пути в Америку, Петр писал: «Не будем ли мы в исследовании такого пути счастливее голландцев и англичан, которые многократно покушались обыскивать берегов американских».
А впервые Петр заинтересовался проблемой еще в молодости, после знакомства с донесениями Владимира Атласова о Камчатке.
Не склонный к легкости мысли, зато склонный к основательности, славный наш академик Владимир Иванович Вернадский — академик еще с 1912 года, в своих «Очерках по истории естествознания в России» третью главу назвал так: «Петр Великий — инициатор науки в России».
Там Вернадский писал:
«Хотя Петр исходил из идей государственной полезности, он в то же время обладал поразительной любознательностью, заставлявшей его обращаться к научным вопросам, тратить средства на научные предприятия и тогда, когда прямая государственная полезность была неясна…
Не раз проявлялись в словах и действиях Петра указания на яркую идейность, которая им руководила в этой работе…
Любопытно, что определенные научные вопросы, поставленные Петром, определили на долгие годы, на несколько поколений после него, научную работу русского общества. Петр выдвинул вопросы географического характера, и главным образом исследование крайних восточных пределов Русского царства. Исследование азиатской
России, в частности Сибири, получило такое значение, какое нам теперь кажется странным и непонятным (это писалось в 1912 году, в бескрылой, вконец запутавшейся царской России Николая II. — С.К.). На составление географической карты этих мест, познание ее природы были истрачены средства и использованы силы, не имевшие ничего общего с тем, что было сделано для этого в XIX столетии (а Вернадский знал, что писал! — С.К.). Великая Сибирская экспедиция 1730—1740-х годов, как и более ранняя экспедиция Беринга, была предприятием, финансирование которого должно было заставить призадуматься и другие государства с более прочным бюджетом, чем Российская империя того времени».
Нет, вряд ли одни лишь многомудрые наставления Лейбница побудили Петра двинуть к «Тихому морю» вначале двух молодых русских парней-геодезистов, а затем — и Витуса Ионассена Беринга.
Да и Михайла Васильевич, при всем своем уважении к светилам европейской науки, не идеями Лейбница тут вдохновлялся…
Итак, Ломоносов — это было «во-первых»…
Во-вторых, с 1762 года на российском престоле воцаряется Великая Екатерина.
Уже в начале царствования, в 1764 году, она получила доклад сибирского губернатора Дениса Ивановича Чичерина об открытии «неизвестных мест и нового промысла» в «Бобровом» (то есть Беринговом) море. Речь шла об Алеутских островах.
ВООБЩЕ-ТО вдоль Алеутской гряды странствовали уже Беринг и Чириков, а геодезист, устюжанин Михаил Васильевич Неводчиков зимовал на самом ее «кончике» — Ближних островах в зиму 1745/46 года (похоже, он-то и назвал острова Алеутскими).
На соседних Крысьих островах в 1752 году был наш мореход Петр Башмаков, а через пять лет он с купцом Андреем Всевидовым (фамилия-то какая подходящая!) из Тотьмы плавал у центральной Алеутской группы.
В 1762 году «августа 3 дня в канцелярии Охоцкого порта тотемский купец Стефан Яковлев сын Черепанов» показал «скаску» о его
пребывании на «острове Командорском» и на «Алеуцких островах» с 1759 года.
Еще экспедиция Чирикова принесла весть, что «дальше за Камчаткою море усеяно островами, за ними лежит твердая земля; вдоль берегов тянутся плавучие луга солянки, а на них кишмя кишит всякий зверь, среди которого есть один — ни бобер, ни выдра, больше того и другого, мех богаче собольего и одна шкурка стоит до 400 рублей…»
Самобытный русский геополитик начала XX века генерал-майор Алексей Ефимович Вандам (Едрихин), имя которого я упоминаю здесь впервые, но потом еще вспомню, написал о последовавшем за русскими тихоокеанскими открытиями так: «Эта весть точно кнутом хлестнула по воображению сибирских промышленников. Открытие Алеутских островов и Северо-Западной Америки явилось для них тем же, чем для искателей золота могло бы явиться нахождение новых приисков, состоящих из одних самородков… Вскоре на Алеутских островах работало уже семьдесят семь компаний, собиравших с моря ежегодно миллионную дань».
Русские промышленники, что называется, раз за разом натыкались на разные земли у Американского континента — и прямо прилежащие к Алеутам по обе стороны гряды, и лежащие ближе к полуострову Аляска. Так, одним из первых на острове Кадьяк юго-восточнее Аляски побывал и зимовал там в 1761 году подштурман-промышленник Дмитрий Павков. А добираясь до Кадьяка, он почти неизбежно шел в виду Алеут.
В 1760 году добрался до более близких к Аляске Андреяновских островов Андреян Толстых (почему они и были названы впоследствии Андреяновскими)… И в том же 1760 году на Ближних Алеутах был еще один тотемский купец — Степан Яковлевич Черепанов, о котором уже было сказано.
Через шесть лет, 2 октября 1766 года, Толстых погиб у берегов Камчатки, возвращаясь из плавания вдоль Курильской гряды, где искал мифическую «Землю Жуана-да-Гамы»…
А промышленник-передовщик Степан Гаврилович Глотов в 1759–1762 годах бывал даже у берегов Северной Америки, на островах Умнаке, Уналашке и других. Там было много лисиц, и русские
назвали эти острова Лисьими, приведя жителей Умнака и Уналашки в русское подданство («через оную их ласку и привет… приведено ими со всеми компанейщиками под высокодержавную е.и.в. руку в подданство и в платеж ясака тамошних народов…»).
Последние слова взяты из «Изъяснения» Глотова и его «компанейщика» казака Савина Пономарева, составленного еще одним их компаньоном, тотемским посадским Петром Шишкиным в 1762 году.
Интересен перечень из этого «Изъяснения»:
«Звание островам и на них имеющих зверей и протчаго, о том явствует ниже сего, а имянно:
1. Умнак. 2. Науналашка, лисицы на которых промышляли.
Дальние острова: 3. Уналга, лисицы есть. 4. Акутанак морские сиучи. 5. Акутанак бобры. 6. Акугыст, лисицы есть. 7. Кыгылгыст, лисицы есть. 8. Унимак, лисицы на нем. 9. Алахшак, лесу стоячего много, лисицы, медведи, олени, по признакам куницы, кабаны есть. 10. Прямо ево Кучюк сиучи, отчасти бобры. 11. Танилак сиучи, бобры. 12. Кадияк в боку с полдни, лисицы, сиучи, лес стоячей, которой толщиной охватов до пяти. 13. Шугачь Таны, зверей есть: медведи, олени, лес, а мужики платье носят, рубашки портяные, а при них палаши и копье… 14. Остров Улигись все бобры, а мужики приезжают с Жугачь Таны, который приедет з бабой перебудет и пропадет; весь женской пол имеют на себе платье женское. 15. Атахтак, люди на нем одноглазые, однорукие, одноногие (сказки, конечно, но честно пояснено, что это записано со слов «мужика»-алеута Кашмака с Уналашки. — С.К.). 16. Чихмиль остров невелик, судно выкинуто, иностранное по приметам, двоемачтовое, а про людей неизвестны (долго же его несло откуда-то из теплых тихоокеанских вод. —С. К.)».
Мореход-промышленник Гавриил Гаврилович Пушкарев тоже зимовал на Алеутах еще за десять лет до доклада Чичерина.
А в год представления этого доклада, то есть в год 1764-й, устюжский купец Василий Шилов составил карту Алеутских островов (позднее он же их активно осваивал, почему и получил от Екатерины медаль «за усердие о взыскании за Камчаткою новых островов»).
И в тот же год промышленник-передовщик Иван Максимович
Соловьев плавал с отрядом в 55 человек к Лисьим Алеутским островам на промысел и для сбора ясака. Он вернулся на Камчатку в 1766 году, потеряв 28 человек, но представив 28 июля «Благородному и почтенному господину прапорщику Тимофею Ивановичу Шмалеву компании иркуцкаго купца Якова Уледникова с товарыщи прибывшего с морских островов судна, именуемого Святых апостол Петра и Павла, от морехода и передовщика тобольского посадского Ивана Соловьева Репорт»…
Впрочем, буквально за два дня до «репорта» Соловьева — 26 июля прапорщик Шмалев получил подобный же «репорт» от «морехода и передовщика города Ваги Верховажской четверти Кьянской десятины дворцового крестьянина Ивана Коровина с товарыщи», вернувшегося с Уналашки и Умнака на судне «Святые Живительноначальные Троицы»…
Ознакомительная версия.
