Ведь это была революция! О каком точном учете членства могла быть тогда речь! Человек объединял вокруг себя еще нескольких, и они говорили себе и другим: «Мы — большевики». У них не было членских билетов, но существенным было то, что они действовали как большевики.
А уж формально членство могло быть оформлено и позднее. Между прочим, в «Именном комментарии» к переписке Сталина и Кагановича, изданной в 2001 году издательством «РОССПЭН» и Российским государственным архивом социально-политической истории, ясно сказано: «Берия Л.П. (1899–1953), член партии с 1917 г.».
Так или иначе, в июне 1917 года Берия добровольно поступает техником-практикантом в гидротехническую организацию армии Румынского фронта и выезжает в Одессу, а потом в Румынию, где начинает работать в лесном отряде села Негуляшты.
В 1953 году, после ареста, ему это вменят в вину — мол, большевиком считал себя с марта 17-го, а без разрешения парторганизации уехал невесть куда. С учетом того, когда это было и кем тогда был Лаврентий, упрек выглядит глупо.
Шло первое лето революции, но сама революция пока шла ни шатко ни валко. Берии — всего восемнадцать, он — не партийный лидер, не опытный революционер. И хотя он хочет строить новую жизнь, он хочет ее именно строить! Он мечтает об архитектуре, он неплохо рисует, даже пишет акварелью, маслом. Забегая вперед, скажу, что он, как только к тому появлялась возможность, рвался продолжать учебу, чтобы стать инженером, строителем, архитектором. К чисто политической работе он не стремился — его в нее втягивала эпоха, жесткая политическая ситуация.
И вот молодому парню, которому надо и себя кормить, и мать с сестрой и племянницей, подворачивается заманчивое во всех отношениях предложение: увидеть новые края, получить техническую практику и — чего уж там отрицать — финансовые дела поправить, семье помочь…
А партия? А революция? Так он ведь от них не отшатывается. Какая разница, где работать на новую жизнь — на Каспийском ли море, на Черном?.. Главное — работать!
И о какой жесткой партийной дисциплине могла идти речь у молодых и политически зеленых энтузиастов? Ведь начиналось всего лишь лето 1917 года! Еще не то что гражданской войны не предвиделось, но и пролетарская революция была под вопросом. Короче, Лаврентий поехал на Черное море и в Румынию и пробыл там до января 1918 года. А потом вернулся в Баку.
Психологически и исторически все объяснимо. В дальних краях он в стороне от уже набирающего большие обороты революционного процесса не стоял, был — как сам писал — «выборным от рабочих и солдат… делегатом от отряда», часто бывал «на районных съездах представителей районов» в Пашукани (Румыния).
Осень дала России Октябрь, ситуация обострялась, становилось ясно, что по-доброму старая жизнь не уйдет. И бороться за новую жизнь хотелось в родных местах. Да и продолжить учебу, конечно, хотелось. Это видно из собственного признания Берии: «По приезде в Баку продолжаю усиленным темпом учебу в училище, быстро наверстывая упущенное».
Политическая борьба на Кавказе и в Закавказье обещала быть особенно непростой. Местные националисты и сепаратисты уже с конца XIX века оформились здесь в отдельные политические партии. Но действовали и партии, общие для всей Российской империи.
Особенно были сильны меньшевики Грузии. Вот занятные цифры. Из 8 депутатов рабочей курии от Грузии в первой Государственной Думе было 5 меньшевиков. Во второй Думе все депутаты от Грузии были меньшевиками. В третьей — 3 депутата, из них 2 меньшевика.
В четвертой, последнего созыва, царской Думе Грузию представляли 2 меньшевика и один социалист-федералист.
Ной Жордания — председатель Тифлисского Совета рабочих депутатов в феврале 1917 года, а в 1918–1921 годах премьер-министр Грузии — меньшевик. И Николай Чхеидзе — депутат 3-й и 4-й Дум, а в 1917 году Председатель Петроградского Совета и ВЦИК, — тоже. Меньшевиком был и член исполкома Петросовета и член ВЦИК, а позднее — министр почт и телеграфов, а затем — министр внутренних дел Временного правительства Ираклий Церетели.
Вот как сильны были грузинские меньшевики даже в масштабах России!
И это не считая «чистой воды» националистов, которые не имели депутатов в царской Думе, но определенным влиянием в грузинских массах пользовались.
Социалистическая революция 7 ноября 1917 года в Петрограде не привела к установлению Советской власти в Тифлисе. Там в конце ноября был ликвидирован все более «краснеющий» Тифлисский Совет и образовалось меньшевистское правительство. И оно продержалось до 1921 года.
Таков был послеоктябрьский политический «расклад» в Грузии.
В Армении в 1890 году образовалась националистическая партия «Дашнакцутюн» (по-армянски — союз). Дашнаки имели тайные связи с политиками Франции, Англии, США и с турками — в расчете на создание «Великой Армении». Были, впрочем, и более скромные планы: автономия Западной Армении в составе Турции («реалистичность» таких замыслов показал 1915 год, когда младотурки вырезали в турецкой Армении более миллиона армян).
Дашнаки широко применяли террор, не пренебрегая и методами резни (при скрытом одобрении царского Петербурга, склонного властвовать на национальных окраинах, разделяя).
После распада Российской империи в Армении к власти пришли не большевики, а дашнаки. Пришли, безусловно, при внешней помощи. Но уже в марте 1920 года Микоян писал Кирову в Астрахань: «В Армении работа наладилась, наши силы растут».
В апреле 1920 года советские войска заняли Баку. А в августе дашнакское правительство Армении объявило войну кемалистской Турции, и вскоре турецкие войска уже угрожали Эривани. Все меморандумы дашнаков к Лиге Наций, европейской и (как же без нее!) американской «демократиям» результат имели ожидаемый, то есть — нулевой.
9 ноября 1920 года в Баку приехал Сталин и поставил прямую задачу освобождения Армении. В интервью «Правде» в конце ноября он сказал:
«Дашнакская Армения пала, несомненно, жертвой провокации Антанты, натравившей ее на Турцию и потом позорно покинувшей ее на растерзание турками. Едва ли можно сомневаться в том, что у Армении не осталось никаких возможностей спасения, кроме одной: союза с Советской Россией. Это обстоятельство, нет сомнения, послужит уроком для всех народов, буржуазные правительства которых не перестают низкопоклонничать перед Антантой».
29 ноября 1920 года в Армении была установлена Советская власть. Но, как оказалось, еще не окончательно. 2 декабря 1920 года дашнакское правительство буржуазной Армении подписало Александропольский «мирный договор», по которому Армения объявлялась турецким протекторатом. Следующей, к слову, могла быть Грузия.
Рассчитывая на поддержку Турции, дашнаки в феврале 1921 года подняли мятеж и захватили Эривань с прилегающими к ней районами. Обстановка на Кавказе сразу осложнилась. И 16 марта 1921 года РСФСР пришлось заключить с Турцией договор, по которому районы Карса, Ардагана и Артвина отходили к туркам. Вне границ Армении оказалась и священная гора армян — Арарат. Расположенная на расстоянии примерно в шестьдесят километров от Еревана, она по-прежнему возвышается над армянской столицей, но уже на турецкой территории. «Демократы» ставят сей факт в счет Ленину, однако утраченный армянами Арарат — это цена последней авантюры дашнаков.
В июле 1921 года с ними было покончено: их выбили из последней базы — Зангезура, и в Армению, наконец, пришел мир. Хотя до покоя было еще далеко.
Несколько ранее прекратила свое существование меньшевистская Грузия. 25 февраля 1921 года Красная Армия вступила в Тифлис.
В Азербайджане националистический тон задавала партия «Мусават» («Равенство»). Она образовалась в 1912 году и имела программой панисламизм и пантюркизм. После Февральской революции мусаватисты объединились с Федералистской партией азербайджанских беков.
В ноябре 17-го образовался Бакинский Совет рабочих, солдатских и матросских депутатов, и его возглавил Степан Шаумян. Возвратившийся Берия начинает с января 1918 года работать в его секретариате.
В сборнике «Политиздата» 1991 года «Берия: конец карьеры» (анализируя этот «документальный» пасквиль, можно написать отдельную книгу) на странице 335 «многозначительно» сообщается:
«Из уст в уста, где тайно, а где явно передавали, к примеру, рассказ о том, что Берия в 1918 году являлся командиром взвода охраны Бакинской коммуны, и все диву давались, как ему удалось спастись, а тем более избежать ареста, в то время как те, кого он при Советской власти охранял, были и арестованы, и расстреляны».
Тут непонятно все (или напротив — очень даже все понятно)… Во-первых, почему «из уст в уста» и «тайно»?
Не такой уж великой властью обладал Берия в начале 20-х (и не очень к ней рвался, чему есть весомое документальное, не отрицаемое никем, доказательство в автобиографии 1923 года, о чем я еще скажу), чтобы «стирать в лагерную пыль» тех, кто этот «рассказ», то есть сплетню, «передавал», вместо того чтобы поставить вопрос в партийном порядке (что было обычной в таких случаях практикой).
