Необходимо отметить, что эти инициативы исходят не от твёрдокаменных сталинистов, а от людей молодых, имеющих разные политические взгляды, но единых в одном: фальсификация истории — это смерть России.
Как из песни не выкинешь слов, так и Сталина невозможно вычеркнуть из истории и нашей Победы.
1
Надежда Кеворкова: «Я ПРОСТО ПИШУ ПРАВДУ»
После публикации специального репортажа из Ирака «Оккупация.» («Завтра», 2009, № 11), в редакцию нашей газеты поступило множество откликов и писем с просьбой рассказать об авторе этой статьи и подробностях её поездки в Ирак. Выполняя пожелания читателей, публикуем интервью с Надеждой Кеворковой.
"ЗАВТРА". Надежда, расскажите о вашей увлечённости исламским миром, откуда она?
Надежда КЕВОРКОВА. Это нельзя назвать увлечённостью, постараюсь разъяснить мысль. История сложилась так, что люди, которые исповедуют ислам, оказались, образно говоря, в центре событий. Военные и противоправные действия, в большинстве своём, происходят там, где проживают мусульмане. Поэтому журналисты и ездят в исламские страны и регионы, не только я. Зона ислама превращена в зону войны против мусульман под самыми разными предлогами. Люди, которые часто ездят в исламские регионы, любят мусульман, потому что это очень добрые, воспитанные и отзывчивые люди и потому, что эти люди не сдаются на милость "нового мирового порядка". Мусульмане — в большинстве своем это люди с ясным политическим видением.
"ЗАВТРА". И всё же, что-то ведь делает мусульманскую тему особенной для вас?
Н.К. Расскажу о своей первой встрече с мусульманами. Тогда мне было пятнадцать лет, я находилась на археологической экспедиции в пустыне Туркмении. Экспедицией руководил весьма уважаемый академик Вадим Михайлович Масон. Вокруг на двадцать пять километров не было никого, кроме нас и пограничной зоны, где сходятся границы Ирана и Афганистана.
Вадим Михайлович был очень раздосадован тем, как московские мальчики и девочки воспринимают действительность. Он считал, что мы, желторотые юнцы, вообще ничего не понимаем в этой жизни. Для каждого он подбирал свой ключик. Со мной он поступил так: в выходной день его жена, я и он сели в УАЗик, Вадим Михайлович сказал, что сейчас покажет мне одно очень интересное место, и мы поехали по пустыне. Путь вышел неблизкий, никаких дорог там, естественно, не было.
Мы приехали в семью сельского учителя. В сельской школе он преподавал всё — от математики до истории. Выйдя на пенсию, он стал преподавать арабский язык и ислам, переехал к старинному мавзолею XIV, кажется, века, который начал восстанавливать силами своей семьи. В этой семье Вадим Михайлович меня и оставил. Дал напутствие: ты тут увидишь, как люди живут, как всё происходит.
Мне абсолютно не было страшно: в советское время мы вообще ничего не боялись, нам, конечно же, ничего не угрожало. Я была полностью под защитой этой семьи. Мусульмане не убеждали, не произносили никаких лозунгов, они просто очень добросердечно меня приняли, а там уж я сама видела, насколько мне было доступно видеть в 15 лет что-либо, кроме себя: как у них строятся отношения в семье, какая степень доверительности, душевности в семье. Меня тут же вовлекли во все домашние дела, было очень весело, там я впервые увидела, как ткут ковёр.
Поскольку семья была верующая, они смогли показать мне совершенно другой мир, который советские люди не видели. Это был мир глубокой веры. Тогда я первый раз задумалась о том, как же всё происходит в нашей жизни; могу сказать, что это был очень полезный опыт. Вот так я познакомилась с мусульманами — буквально в быту. Когда в 90-х годах начались разговоры о коварных мусульманах, у меня был громадный опыт общения с ними, и я понимала, что в СМИ сознательно нагнетается ложь.
"ЗАВТРА". Вы не боитесь совершать свои опасные поездки?
Н.К. Опасность исходит не от мусульман, а от оккупантов, от их бомб, фосфорных и с обедненным ураном, от их разрушений. В советское время я не была журналисткой, у меня историческое образование, я изъездила всю страну, в том числе и исламские регионы Кавказа и Средней Азии — мы жили в абсолютно безопасном мире.
Недавно наткнулась на фотографии — у нас раз в год на факультете проводилась студенческая конференция. Приезжали студенты со всего Союза в Москву, в МГУ на неделю, делали доклады. И вот я рассматриваю фото, которые мне оставили ребята из Чечено-Ингушетии, — их родовые башни, ровесницы московского Кремля. Господи, где эти люди теперь? Зачищены? Убиты? К своим башням они могут проехать только по пропускам. По этим башням наши солдаты стреляли из озорства — и не нашлось офицера, кто сказал бы: это же достояние нашей страны, охраняется ЮНЕСКО.
Когда же я начала заниматься журналистикой, я не была заражена теми фобиями, которые, к сожалению, процветают сейчас в журналистской среде. Господь милостив, мне ни разу не выпал шанс убедиться в обратном. В исламском мире меня встречало только радушие.
Я — православная христианка и никогда не скрываю своей веры. Дело в том, что когда вы встречаетесь с мусульманином, он всегда очень вежливо и корректно обсудит с вами вопрос вероисповедания. Если данный мусульманин не находится в авральной ситуации, как, к примеру, многие семьи у нас на Кавказе или в Ираке, или в Ливане во время войны, то он, как правило, проведёт с вами краткий теологический диспут. Это тысячелетняя культура диалога — ты получаешь наслаждение от бесед с мусульманами. Это не значит, что он постарается вовлечь вас в свою веру, мусульманин обсудит с вами ключевые точки вашего вероисповедания и его и обозначит мост, общее, что есть между вами и им. Это один из самых обаятельных аспектов общения с мусульманами.
Не могу сказать, что ездить в исламские регионы для меня какая-то тяжёлая обязанность, наоборот, мне нравится быть там. Мне кажется, что очень важно показывать православному сообществу в нашей стране исламский мир не агрессивным против христианства — оставим это голландским режиссерам, которые мусульман и в глаза не видели, а наоборот, нашим ближайшим союзником.
Наша страна населена христианами и мусульманами, мы здорово перемешаны за последние полторы тысячи лет. Никто из нас не пришелец на этой земле. Мечеть в Дербенте на юге Дагестана была построена в VIII веке — за 200 лет до принятия нами христианства. Князь Владимир из Киева посылал гонцов в Волжскую Булгарию разузнать про ислам. Теперь это сердце нашей страны — Волга. И там живут мусульмане.
"ЗАВТРА". Расскажите, пожалуйста, о технологии ваших поездок.
Н.К. Технология зависит от того, куда вы едете. Если вы направляетесь на войну, то технология попадания в "горячую точку" довольно проста. В Ливане в 2006-м году местные жители помогали так, как никогда лично мне никто не помогал. У вас нет проблем с визами, с пересечением границы, — вам помогают таксисты, полиция, солдаты, студенты, коллеги.
В Афганистан я попала вместе с патриархом журналистики Андреем Правовым. Он уходил вместе с нашим посольством в 1992 году из Кабула под огнем муджахедов. Мы приехали на 15-летие их революции, встречались с их ветеранами. Они говорили о том, какие были прекрасные русские люди — теперь им есть, с чем сравнивать.
В Пакистан меня и еще нескольких журналистов пригласила Межведомственная военная разведка, когда-то самая мощная сила, работавшая против Советской Армии в Афганистане. Теперь против них работает ЦРУ. Времена меняются.
В Иран я просто приехала несколько лет назад, получив журналистскую визу. Я была просто потрясена тем обилием лжи, которое рассказывают об Иране. Во время выборов президента в 2008 году я тоже ездила в Иран, объехала всю страну — ничего того, о чем передавали мировые СМИ, в Иране нет. Я свидетель — большинство иранцев голосовали за Ахмадинежада, Россию в Иране любят, несмотря на то, что наши чиновники 12 лет морочат им голову с атомной станцией в Бушере и с поставками С-300.
В Газу я не могу попасть. Египетские и израильские власти заблокировали все пути для журналистов. Они хотят, чтобы в XXI веке никто не возмущался, что полтора миллиона человек держат в полной блокаде за их политический выбор, сделанный в ходе демократических выборов.
На то, чтобы оказаться в Ираке, у меня ушло четыре года, потому что попасть туда было практически невозможно. Изначально затея была чрезвычайно опасной и никто из знакомых журналистов не брался мне помочь, не могли найти никаких завязок, чтобы хоть что-то мне гарантировать, хоть какое-то обеспечение минимальной безопасности. Я наталкивалась на абсолютную стену.
