После того, как в 1980 г. правительственные войска при молчаливом согласии американцев жестоко подавили восстание в Кванджу, многие молодые корейцы стали воспринимать США как оплот диктатуры, враждебную и репрессивную силу.
В это время среди университетской молодежи всё большей популярностью стал пользоваться комплекс идей, известный как «идеи минчжун» (термин «минчжун» имеет устойчивые марксистские коннотации и означает «народные массы», которые в данном случае противопоставляются привилегированным слоям и элитам). «Идеология минчжун» представляла из себя смесь национализма, классического марксизма и всяческих пост-марксистских левых теорий. Её сторонники крайне враждебно относились к существующему режиму, а вот Север вызывал у них, по меньшей мере, интерес – если не прямую симпатию. Всё, что исходило от сеульских властей, отвергалось ими с порога, в то время как даже самая беспардонная пхеньянская пропаганда воспринималось как нечто, требующее глубокого и вдумчивого изучения.
Левые националисты считали, что раскол страны на Север и Юг считался исходной причиной всех проблем Кореи – как вполне реальных, так и выдуманных минчжуновцами (только они, например, могли всерьёз считать Южную Корею «развивающейся страной, находящейся в неоколониальной зависимости»!). При этом единственными виновниками раскола объявлялись США, которые, дескать, в 1945–1948 гг. установили на Юге «марионеточный режим». Доля истины в таких утверждениях имелась, но при этом о роли Северной Кореи и, тем более, СССР в расколе страны речи просто не шло. Таким образом, возникало простое и убедительное (хотя и не имеющее особого отношения к действительности) уравнение: «проблемы Кореи – результат раскола, а раскол – результат действий США».
Разумеется, корейцев раздражало американское военное присутствие и всё, что с этим присутствием связано – в первую очередь проституция и дебоши американских солдат. В действительности количество таких инцидентов в 1980-е гг. было существенно меньше, чем в более ранние времена. Однако в 1960-е гг. не только власти, но и простые корейцы были готовы закрывать на эти проблемы глаза, считая их неизбежной и не очень большой платой за защиту от новой войны. Молодёжь 1980-х гг. в угрозу с Севера верила куда меньше (или не верила совсем), и относилась к американскому присутствию куда менее терпимо. Немалую роль в новом отношении к США сыграло и снижение реальной экономической зависимости Южной Кореи. Времена мешков с американской гуманитарной помощью ушли в прошлое и были благополучно забыты.
В 1980-е гг. «идеология минчжун» пользовалась популярностью почти исключительно среди студенческих активистов и радикальных профсоюзных лидеров. Эти группы были весьма малочисленными, и могли бы показаться маргинальными, если бы не два обстоятельства.
Во-первых, радикализм студенческих активистов сделал их важным элементом оппозиционного движения. Военные ушли от власти в 1987 г., после серии массовых демонстраций, вызванных попыткой генералов в очередной раз продлить своё правление. В отдельные дни в июне 1987 г. на улицы Сеула выходило более миллиона человек! Столь массовыми эти демонстрации сделало участие среднего класса, а общее руководство движением взяли на себя уже далеко не молодые и не слишком радикальные лидеры оппозиции. Однако студенческие активисты всегда играли роль катализатора, так что их реальное влияние на оппозиционное движение было куда большим, чем можно было бы подумать, исходя из их численности. Корейское диссидентство было по преимуществу левым, а марксизм и антиамериканизм стали в Корее важными компонентами демократического движения.
Во-вторых, 1980-е гг были временем беспрецедентного расширения высшего образования в Корее. К тому времени университетский диплом стал пропуском в средний класс, и через вузы проходила примерно треть всей молодёжи. В то же время уровень политизации корейских университетов в 1985–1995 гг., пожалуй, не имел аналогов в мире. Участие во всякого рода демонстрациях, чтение запрещённой литературы, забастовки и потасовки с полицией (состоящей, кстати, в основном их тех же студентов, которые служили там срочную службу) – всё это стало восприниматься как неотъемлемая часть вольной студенческой жизни. При этом, в отличие от куда менее политизированных западных университетов, у южнокорейских студентов не было особого выбора: в университетских кампусах действовали только левые организации. Правые силы своих студенческих организаций в кампусах создать не смогли, да, кажется, и не пытались. Студенческая политика в Южной Корее по определению была левой, и, значит, тесно связанной с антиамериканскими идеями.
Формальное установление в стране гражданского правления в 1987–1988 гг. мало повлияло на ситуацию в университетах. Основная масса населения, добившись ухода генералов от власти, вернулась к нормальной жизни, но лево-националистические радикалы сохранили своё влияние в кампусах.
В своё время многим, включая и автора этих строк, казалось, что после 1987–1988 гг. студенческий радикализм превратился в некую игру, которая не будет оказывать серьёзного влияния на жизнь страны. Действительно, отдав пару лет «игре в политику», молодёжь обычно теряла к ней интерес незадолго до выпуска. Молодые люди приступали к поискам работы, а девушки – кандидата в мужья (впрочем, с течением времени рабочие места во всё большей степени стали интересовать и барышень). После окончания университета былые ниспровергатели всего и вся, почитатели Троцкого, (Николая) Островского и Грамши с Альтюссером немедленно становились обычными добропорядочными служащими и скромными домохозяйками, казалось бы, очень далёкими от всякого революционаризма.
Однако в последние годы стало ясно, что ситуация куда сложнее, чем казалось в 1990 или даже в 1995 г. Студенческая политическая активность и просто идейная обработка, через которую вот уже 15–20 лет проходит практически весь корейский средний класс, оставили-таки свой след. Идеи студенческих времён, пусть и в неявной форме, продолжали оказывать влияние на взгляды тех корейцев, которые когда-то участвовали в, казалось бы, игровой «политической борьбе». При этом антиамериканизм является, по-видимому, одним из самых стойких компонентов «левого комплекса» – возможно, из-за того, что он тесно связан с национализмом, столь влиятельным в Корее.
Кроме того, значительная часть бывших активистов движения «минчжун» и прочих университетских бунтарей отправилась в аспирантуру, защитила диссертации, занялась журналистикой и писательством. В результате корейский интеллектуальный мир стал стремительно леветь – и становиться всё более антиамериканским.
В результате событий последних двух десятилетий Южная Корея стала политически расколотым обществом. Правда, экономические успехи и продолжающийся стремительный рост уровня жизни не очень-то способствуют жёсткой политической конфронтации, однако деление на два лагеря ощутимо. С одной стороны, в стране действуют левые, которые предпочитают именовать себя «прогрессивными силами». Для них характерно подозрительное отношение к крупным концернам («чэболь»), требования ввести в Корее систему социальных гарантий западноевропейского образца, резкое неприятие наследия военных диктатур, которое парадоскальным образом сочетается с симпатиями к несравнимо более жестокой диктатуре Кимов в Северной Корее. Градус этих симпатий может быть довольно разным, хотя до полного обожания Великого Вождя и наивной веры в «социалистическое процветание» Севера в наше время дело доходит редко. Куда чаще левые замалчивают ту негативную информацию, что поступает из Пхеньяна. Показательно, что левая печать – в первую очередь «Хангере синмун», официоз левого движения – практически ничего не пишет о северокорейских концентрационных лагерях или о связанных с Пхеньяном политических скандалах. Если замолчать события невозможно, то левые журналисты ограничиваются короткими информационными заметками. Антиамериканизм является одной из самых заметных составляющих этого идеологического пакета. Даже проблемы КНДР южнокорейские левые объясняют происками американцев, в первую очередь – американским эмбарго, официальным запретом на торговлю с Северной Кореей (как будто бы Северной Корее было бы чем платить за американские товары, если бы никаких ограничений на торговлю не существовало!).
С другой стороны, в стране активны правые (или «консерваторы»), которые являются сторонниками свободного рынка и решительными противниками Севера. Именно правые издания сейчас печатают материалы о северокорейских лагерях, публичных расстрелах и прочих – вполне предсказуемых – ужасах пхеньянского режима. Традиционно правые относились к Америке с симпатией, но не были безусловными поклонниками США (для этого они слишком националистичны). Однако в последние годы, в пылу полемики с левыми, консерваторы занимают всё более активную проамериканскую позицию. Правые газеты порою печатают такие панегирики в честь американских «солдат-освободителей», которые по своей стилистике весьма напоминают те публикации в честь Советской Армии, что появлялись в официальной печати Болгарии или ГДР где-нибудь в 1980 г.
