Разговор на этом не кончился, поскольку молодой гаишник, что был родом из Андреевских юрт, продолжая дышать в вязаные казенные перчатки, вспомнил библейское: «Легче верблюду пролезть в игольное ушко!.. Да, не все у них схвачено, слышь, командир. Смотрю я, сколько народу хорошего ездит, а нам толмачат по телевизору, что одни жулики кругом!» – «Ладно тебе, праведник, смотри лучше за дорогой!» – затвердил сказанное старший сержант.
На этом разговор действительно закончился.
* * *«Политика», за которую меня нередко «пилили» коллеги-стихотворцы, все больше входила в мои дела и чувства. Отвечал, скорей, огрызался на упреки: «Если ты не хочешь заняться политикой в политизированные времена, она сама займется тобой!» Конечно... А самому мечтательно, ромашково вспоминались времена «застойные», когда для «чистого искусства» была столь благопристойная атмосфера...
А тут («доброжелатели», что ль?) прислали из-за океанского, Нью-Йоркского далека свежий газетный номерок, давно знакомого мне, но не почитаемого ни мной, ни моими белыми зарубежниками, размашистого «Нового русского слова» от 20 ноября 1996 года. Ткнули носом, к сведению, что ль, в личность вчера еще крайне популярного в России «патриотического» генерала Лебедя, известного затем и как несчастного «героя Хасавюрта»:
«Во вторник, 19 ноября 1996, Александр Иванович Лебедь появился в Манхэттене». Начало для романа, не правда ли? Так и тянет описать ясное зимнее солнце, которое как-то там играло на гранях небоскребов и подсвечивало морозные столбы пара, выбивавшегося из-под мостовой. А вслед за этим появление длинного черного лимузина... «Ехал я тут по Нью-Йорку в машине, – сказал Александр Иванович, – в ней окна затемнённые. Какой мрачный город! А открыл окно – и ничего. Надо почаще опускать стекло. Почаще...»
В такой басенной манере он может говорить долго. Голос красивый. Поигрывает. Внешне – безобразный, но привычный тип русского мастерового, которого в молодости частенько звали на кулачные бои, отчего вся средняя часть носа полностью сравнялась с плоским скуластым лицом. Только толстые, раздутые ноздри придают лицу некоторую свирепость. В целом – простое, вполне располагающее обличье.
Трогательно плохо одет – в костюмчике не по зиме, светло сереньком, однобортном, «москвошвеевском», под которым – бежевая зачем-то рубашка, во всю ширину выреза прикрытая старинным, отвратительным, стоячим, как кол, галстуком. При этом сомнительно, чтобы некому было посоветовать. Востроносенький пресс-секретарь генерала сидел рядышком, как выражались в лагере – «зека такой-то – одет по сезону». Следственно, безвкусица в одежде – личная прихоть генерала: я, мол, не по этой части.
Говорил Лебедь много, сложно, с притчами и примерами из жизни, как вполне натаскавшийся проповедник. Шуточки отпускал, стараясь поразить, но не шокировать публику. Касательно цели приезда в США ответил так: «Приехал учиться. Учиться жить демократически, цивилизованно – ведь мы же Хомо Сапиенсы!» Сказано это было грозно: как бы не подумали чего другого...
Однако, глядя на щеголеватого генерала, мы этого не подумали. Он – достаточно редкий и опасный Хомо Сапиенс. Лебедь убедителен. Голос, жесткие черты лица, не мощная, но очень крепкая фигура, ноги, которыми он не просто стоял, а ввинчивался в землю на протяжении всей пресс-конференции.
То, что он говорил, в основном не содержало ничего нового. В очередной раз говоря о Чечне, повторил, что даже Столетняя война кончилась переговорами и миром, и что не пора ли, мол, пропустить нецивилизованную стадию. Это понравилось, как всегда и всякий раз нравится публике, которая восторженно подхватывала: «Александр Иванович – патриот, Александр Иванович – офицер».
К слову, о публике. Кто мог собраться на встречу с мятежным генералом в Синоде, что на 93-й улице и Парк-авеню, кроме, конечно же, прессы? Естественно, пикейные жилеты – члены Конгресса русских американцев, которые, думается, потом еще долго после его ухода решали, будет ли Черноморск объявлен вольным городом. Когда упоминались слова «Россия», «православие», «офицер» и «двуглавый орёл», старички разражались восторженными аплодисментами. Оно и понятно – многие из них вызывали откровенную жалость пятнистыми лбами с остатками ухоженных аристократических седин. По дрожанию рук и голосов чувствовалось, что болезнь Альцгеймера среди них не редкость.
Принимавшие генерала православные батюшки чинно молчали, бренча автомобильными ключами на поясках ряс. Господа пресса задавали дежурные вопросы типа – какой видится генералу матушка-Россия в 21 веке и т.д.
Удивительно было другое – реакция Лебедя на собственную речь. В этом необычайно здоровом, хотя и узкоплечем, человеке 46 лет трудно было бы предположить старческий маразм, но его реакция, на удивление, совпадала с реакцией старичков. И если при словах «Россия, православие, народ» они лили теплые старческие слёзки, на голубых с татарским разрезом глазах Лебедя выступала ледяная влага. Что это, насколько наигранно – непонятно. Влага начинала кристаллически сверкать и накапливаться у него в глазах – и это хорошо было видно в свете нескольких телекамер всякий раз, когда разговор принимал особенно патриотический оборот. «Я патриот, – жестко заявил Лебедь, и не стыжусь этого слова».
Все слова с буквой «р» он произносит протяжно и раскатисто: «Патр-риот, Р-россия»... Сказывается опыт работы на публику. Но вот слёзы?...
Поехал покрасоваться в загранку известный в РФ генерал. Вряд ли ожидал, что американские евреи из «Нового русского слова» (автор заметки, похоже, диссидент или бывший советский «зэк»), врежут ему по первое число. Жаль было соотечественника, у которого в помощниках служил мой давний приятель, хороший русский поэт – полковник из донских казаков. Жаль. Но и дома генерал вел себя частенько тоже не выигрышным образом, если уж говорить по большому счету. Дома ему давали отпор те, кто понимал ситуацию, кто не покупался на «бусы и побрякушки».
«Вова Жилин против генерала Лебедя». Из моей передовицы в «Тюмени литературной», № 1 1997 года.
«После года умной, но мерзопакостной Крысы мы вступили в год Красного Быка. По всем приметам, бык требует от нас бычьей напористости, великой воли, чтоб вывести из провала Родину.
В минувшем году крепко работали те, кто боялся потерять жирные дивиденды, доставшиеся им от развала государства, от смуты, от нынешней прозападной власти. Это ж надо уметь было – поднять «рейтинг» Ельцина с 6 процентов в начале года – до 55-ти в июне! Как ни кричи о «нарушениях», сумели ОНИ ежесуточной – мыслимой и немыслимой – работой во всех направлениях вдолбить в головы «электората», что бывший кандидат в члены Политбюро ЦК КПСС Ельцин Б.Н. – Божий помазанник, а рядовой партработник (в то время) и русский философ Зюганов Г.А. – «красная зараза», злодей похлеще Бронштейна, Ягоды, Свердлова. Пугали народ (бывший советский) деяниями СВОИХ же предшественников. Вот в чем корень обмана «простого» народа!
А тут еще возникла подставная кандидатура в президенты, тщательно накачиваемая СМИ, фигура рычащего по угрюмбурчеевски генерала Лебедя, собиравшегося якобы «ломать рога номенклатуре».
Красочные плакаты, отпечатанные на лучшей финской бумаге, заполонили тогда Тюмень и окрестности. Знатоки говорили, что только от партии Лебедя (не говоря уж о ельцинской) на Тюмень были брошены десятки миллионов рублей. В город на длинных фурах доставили массу хороших книг, которые вместе с цветной фотокарточкой кандидата в президенты Лебедя раздавали всюду. Вова Жилин, ученик местной энской школы, поступил разумно. Подаренный роман Вальтера Скотта взял, а фотокарточку генерал-лейтенанта выбросил в мусорную корзину. Думающая классная руководительница не наказала отрока...»
* * *По строчкам, по крупицам собирал в письмах моих друзей свидетельства заветной, отличительной черты русских – их всепоглощающей любви к Отечеству.
«В 1840 году выехал за границу Михаил Александрович Бакунин, идеолог анархизма, – писал в «Тюмень литературную» кадет из Венесуэлы Алексей Борисович Легков. – В 1847 году эмигрировал Александр Иванович Яковлев, всем известный под фамилией Герцена (1812–1870), революционер, философ и публицист, написавший роман «Что делать?», сильно повлиявший на Ленина. В 1841 году выехал из России известный сотрудник Герцена Николай Платонович Огарёв (1813–1877). В 1880 году эмигрировал Георгий Валентинович Плеханов, выдающийся философ марксизма. 25 апреля 1895 года первый раз выехал из России Ленин.
Не знаю, любили ли Россию все эти люди. Но если да, то как- то весьма своеобразно. Наш известный философ Владимир Соловьёв говорил, что «всякое существо есть то, что оно любит». Я лично думаю, что нет выше чувства, чем любовь к своей Родине.
