даты и имена. Ворох жухлых листьев шуршит у тебя в руках.
Пониманию литературы это не способствует.
Зиновий Паперный писал всё о той же истории: «Мне рассказывали — она, Корней Чуковский, Виктор Шкловский.
Корней Иванович:
— Это было в 1913 году. Одни родители попросили меня познакомить их дочь с писателями Петербурга. Я начал с Маяковского, и мы трое поехали в кафе “Бродячая собака”. Дочка — Софья Сергеевна Шамардина [55], татарка, девушка просто неописуемой красоты. Они с Маяковским сразу, с первого взгляда, понравились друг другу. В кафе он расплел, рассыпал ее волосы и заявил:
— Я нарисую Вас такой!
Мы сидели за столиком, они не сводят глаз друг с друга, разговаривают, как будто они одни на свете, не обращают на меня никакого внимания, а я сижу и думаю: “Что я скажу её маме и папе?”
О дальнейшем, после того как Маяковский и Сонка (так звали ее с детства) остались вдвоём, рассказывает она сама в своих воспоминаниях. Как они ночью пошли к поэту Хлебникову, разбудили, заставили его читать стихи. Однажды, когда они ехали на извозчике, Маяковский стал сочинять вслух одно из самых знаменитых своих стихотворений: “Послушайте! Ведь, если звезды зажигают — значит — это кому-нибудь нужно?..” (1, 60) (“Имя этой теме: любовь! Современницы о Маяковском”, стр. 10).
Первый серьезный роман в жизни Маяковского кончился в 1915 году — вскоре поэт встретился с Лилей Брик.
Она мне рассказала:
— В 1914 году Максиму Горькому передали, что несколько лет назад Маяковский якобы соблазнил и заразил сифилисом женщину. Речь шла о “Сонке”. Поверив этой клевете, великий гуманист Горький пришел в негодование и стал во всеуслышание осуждать Маяковского. Но сам Маяковский отнесся ко всему этому довольно просто: “Пойду и набью Горькому морду”.
А я сказала:
— Никуда ты не пойдешь. Поедем мы с Витей (Шкловским).
Горького я спросила:
— На каком основании вы заявили, что Маяковский заразил женщину?
Горький сначала отказался.
Шкловский потом очень весело и увлеченно говорил мне, что было дальше:
— Ну, тут я ему выдал! Горькому деваться было некуда. Он стал ссылаться на кого-то, но назвать имени так и не смог.
Эта история не просто “отложила отпечаток” на отношения Маяковского и Горького. Она явилась началом долголетней вражды двух писателей, которая уже не прекращалась. Примирения быть не могло.
После долгого, многолетнего перерыва история лишь сейчас появляется на свет, были только отдельные упоминания. Да и можно ли было говорить о том, как поссорились два основоположника?..
Но сейчас меня интересует другое. Лилю Брик вовсе не смутил и не обезоружил авторитет Горького. Она не раздумывая ринулась защищать Маяковского.
И, конечно, нет ничего удивительного в том, что именно она не устрашилась грозного имени “вождя всех времен и народов”, обратилась к нему с письмом в защиту Маяковского. А ведь в те страшные годы, уже после убийства Кирова и незадолго до 1937 года, она многим рисковала — многим больше, чем тогда, когда призвала к ответу Максима Горького». [56]
И, наконец, вот что пишет Игорь Северянин в «Заметках о Маяковском»: «Софья Сергеевна Шамардина («Сонка»), минчанка, слушательница высших Бестужевских курсов, нравилась и мне, и Маяковскому. О своём «романе» с ней я говорю в «Колоколах собора чувств». О связи с В. В. я узнал от нее самой впоследствии. В пояснении оборванных глав «Колоколов собора чувств» замечу, что мы втроем (она, В. Р. Ховин и я) вернулись вместе из Одессы в Питер. С вокзала я увез ее, полубольную, к себе на Среднюю Подьяческую, где она сразу же слегла, попросив к ней вызвать А. В. Руманова (петербургского представителя «Русского слова»). Когда он приехал, переговорив с ней наедине, она после визита присланного им врача была отправлена в лечебницу на Вознесенском проспекте (против церкви). Официальное название болезни— воспаление почек. Выписавшись из больницы, Сонка пришла ко мне и чистосердечно призналась, что у нее должен был быть ребенок от В. В. Этим рассказом она объяснила все неясности, встречающиеся в «Колоколах собора чувств»»… [57]
Софья Шамардина стала партийным работником (что, по-видимому, вызывало смешанные чувства у Маяковского: «Сонка — член горсовета!».
Муж её застрелился в 1937 году, и вскоре она была арестована.
Паперный рассказывает, что после того, как Шамардина просидела семнадцать лет, он встретил её. В гостях у Лили Брик он увидел «пожилую женщину, с очень добрым, усталым и — это было видно — некогда очень красивым лицом».
Шамардина жила в Харитоньевском переулке, переулок Водопьяный уже не был рядом он просто не существовал. Мясницкая, теперь носила другое имя, и площадь поглотила переулок. Шамордина, судя по всему, была одинока, и умерла в Доме для старых большевиков в год Олимпиады».
Итак, как только приближаешься к чужим снам и чужому блуду, ты вдруг понимаешь, что оказался в очень неловком положении.
Чужой блуд всем интересен, но он мешает чрезвычайно: мемуаристы всё путают, каждый норовит если не соврать, то пересказать историю чуть в более правильном виде.
Что делать с этим — решительно непонятно.
Спрятаться за молчанием невозможно — это нечестно по отношению к человеку, который недоумевает, отчего книга о любви к одной женщине посвящена другой. И перед человеком, который задаёт честные вопросы.
Идеальной конструкцией могло бы быть умение говорить о чужих романах спокойно, без ажитации, выстроить между собой и животным интересом, который всем нам свойственен, барьер.
А начнёшь говорить о поэтах, так тебя сразу теребят нетерпеливо: «Кто с кем спал? А? С кем? Живёт с сестрой? Убил отца?»
— Кто с кем спал?
— Все со всеми. Правда-правда. Подите прочь, дураки.
Извините, если кого обидел.
20 июня 2011
Множество образов Шкловского построено на Библии.
Это было бы темой большой диссертации, и я удивляюсь, что она ещё никем не написана.
У Лосева в автобиографической прозе "Менандр" есть такое место: "Как-то И.Н. попросила подать ей Библию. Ей когда-то подарил свою Библию Шкловский, стандартное издание, но интересное пометками Шкловского на полях. Библии нигде не было. И.Н. позвонила Наташе, и Наташа тут же принесла ее. А теперь, я смотрю, опять нет".
Интересно было бы посмотреть на эти пометки.
Он говорит про ночное предательство. И говорит он о том, как апостол выходит из тьмы к костру, но за тепло надо платить. И вот апостол предаёт учителя не дождавшись петушиного крика. Но самое главное в этом пересказе, то что Шкловский прибавляет — то что в России
