Был великий ученый, который все это предсказал, и так оно и вышло.
Второй список — рукописный перечень имен для романа. Перечень этот интересен тем, что многие имена и названия здесь же, на странице, правятся (изменяются одна-две буквы), а справа от списка перечислены гласные (а, и, у, е, о), причем буква «у» подчеркнута (именно так было решено придать особенность большинству имен персонажей мира Саракша — окончание на «у»: Нолу, Варибобу, Грамену и др.).
Ренади, Одри, Фишта
Гоби, Тоот, Ноли
Масарош, Ясан, Варибобу
Байёр, Барток, Матранга
Фельдеш, Сенди, Де Рада
Манди, Ауэр, Зеф
Хонт, Задор, Серембе
Гай, Фанк, Грамено
Гаал, Конница, Чачи
Мемо, Идоя, Зогу
Мего, Масарак, Колицу
Шефкет, Зартак, Нолу
Мусараш, Чичак, Серембеш[72]
«Массарош» — вставлена буква «к»: «массарокш»; «Манди» изменено на «Панди»; «Барток» — на «Вахту»; «Чачи» — на «Чачу».
Сам же черновик ОО несколько похож на черновик ГЛ: такая же густая рукописная правка поверх напечатанного, добавки текста на отдельных страницах. И точно так же, как и о черновике ГЛ, можно сказать, что имеются как бы два черновика: первый — напечатанный, второй — учитывающий рукописную правку. Все это — еще черновики, даже правленый текст еще значительно отличается от опубликованного. Кое-какие заметки на полях так и не были Авторами использованы, к примеру, при описании помещения комендатуры была заметка: «По стенам — портреты беглых преступников»; во время первого путешествия Максима по городу, когда он старается слиться с массами и поступать так же, как и они: «Вместе со всеми кричит во время экстаза». Позже, когда описывается появление Максима в среде гвардейцев: «Отношение Мака к друзьям-солдатам. Пугает и импонирует сосредоточенная ненависть + любовь к строю, добродушие, простодушие, доверчивость».
Первый вариант рукописи не имел разбиения на части («Робинзон», «Гвардеец», «Террорист», «Каторжник», «Землянин»), главы шли непрерывно. Там же некоторые географические координаты были другие: вместо запада — север, вместо востока — юг. К примеру, направление реки Голубая Змея: не с востока на запад, а с юга на север. На востоке, а не на юге первоначально была радиоактивная пустыня. О дикарях-выродках на востоке Гай в первом черновике говорил как об одичавшем потомстве пораженных радиацией жителей тех мест, во втором — уцелевших жителей исчезнувших после войны стран.
Много в рукописи и измененных позже терминов. Бригада ранее называлась корпусом, бригадир — командиром полка, а кандидат в рядовые Боевой Гвардии именовался кадетом. Обращения «господин» («господин лейтенант», «господин ротмистр») в рукописи не было. Карцер в рукописи назывался гауптвахтой. Подпольные группы, в одной из которых участвует Максим, именуются ячейками. Псевдоспрут, у которого Максим отнимал экспресс-лабораторию, назывался псевдокальмаром. В начале черновика «сочное словечко» — не «массаракш», а «массарокш».[73] Голованы, которых в ОО называли «упырями», в первом рукописном варианте называются «лемурами».
Вывозит Максим из Департамента специальных исследований бомбу под видом не рефрактометра РЛ-7, как в изданиях, а генератора СБ-7.
Присутствуют в рукописи и другие названия и имена. Канал Новой Жизни назывался в ранней рукописи каналом Высших Радостей, а в ранних книжных изданиях — Имперским каналом. Пандея в первом черновике называлась Парабайей (позже — Пандейей), Хонти — Конти, Хонтийская Уния — Хонтийским Союзом.
Дога, один из сослуживцев Гая, в рукописи назывался Зогу. Фанк в рукописи имеет имя Фанг. «Профессора» в телецентре (Департаменте Пропаганды) звали не Мегу, а Мего, Нолу Максим называет в рукописи не Рыбой, а стюардессой, а ассистента — не Торшер, а Интеграл. Древнего царя горцев Заремчичакбешмусарайи в первом варианте рукописи называли Серемчичакбешмусайи, а во втором — Зеремчичакбешмусарайи. Капрал Серембеш в первом варианте рукописи назывался Зембеш. Орди Тадер — в рукописи Орди Тадор. Определение Мемо Грамену, первоначально данное Авторами как «толстяк», «толстый», позже правится на более удачное: «грузный».
Много было в рукописи и подробностей, позже Авторами убранных.
В самом начале, когда Максим рассуждает о метеоритной атаке в атмосфере и вероятности событий, он добавляет: «Ведь заболел же Олег чесоткой в прошлом году… Во всяком случае, это было довольно интересно. Можно только пожалеть, что такого рода происшествия случаются редко. Откуда пошло это мнение, будто работать в ГСП так уж интересно?..»
Описание взрыва космического корабля описывалось подробнее: «Яркая голубая вспышка озарила все вокруг, словно молния ударила в обрыв над головой, и сейчас же наверху загрохотало, зашипело, затрещало огненным треском. Максим вскочил. По обрыву сыпалась сухая земля, что-то с опасным визгом пронеслось в небе и упало посередине реки, подняв фонтан брызг вперемешку с белым паром. Потом все стихло. Максим торопливо побежал вверх по обрыву. Наверху шипело и потрескивало, пахнуло горячей гарью».
Несколько отличались и мысли Максима после взрыва корабля:
Попался, думал он. Вот так попался… Аккумуляторы взорвались, не иначе. Неужели там что-нибудь закоротило? А киберпилот куда смотрел? Дурачок обидчивый, куда же ты смотрел? Впрочем, нет, ты же был выключен. Авторемонт был включен, и экспресс-лаборатория. Совершенно непонятно. И неважно. Теперь все это неважно, а важно то, что начинается настоящая робинзонада. Недетские игры. Не веселое развлечение. А по-настоящему — голый человек на неизвестной планете. Робинзон на обитаемом острове. Надо же: ничего у меня нет — шорты без карманов и кеды, и никто в точности не знает, где я, а если бы даже и знали — то ведь это же все-таки не остров… Он прислушался к себе. Страха не было. И отчаяния не было. Ничего такого описанного в книгах не было. Было любопытство: как-то ты теперь вывернешься? Было даже удовлетворение: вот теперь и руки-ноги пригодятся, хотя голова, пожалуй, по-прежнему нужнее. И было какое-то странное незнакомое ощущение — полноты ответственности.
В первом варианте рукописи в начале путешествия Максима, где описывался окружающий его мир, была вставка: «…он шел все время вверх, в гору, но подъема не чувствовалось, ему казалось даже, что он спускается…» Во втором варианте это было вычеркнуто, но вписано другое: «…он шел, все еще думая, куда идет, все еще прислушиваясь к себе, внимательно и настороженно обшаривая закоулки своей души, готовый беспощадно задавить все, что ему может теперь помешать: страх, отчаяние, тоску, истерику…» Затем вычеркнуто и это. А чуть позже вписано: «Его потянуло вернуться, посмотреть в последний раз, попрощаться, но он тут же перехватил этот сентиментальный порыв и ядовито высмеял себя».
Вместо «а как известно, съедобный на чужой планете с голоду не умрет» в рукописи было: «Джулиан, помнится, сформулировал этот биологический принцип так: „Если на чужой планете тебя съели, значит ты не рисковал там умереть от голода“».
Вместо «И потом, все-таки сначала нужно собрать нуль-передатчик…» в рукописи: «Что у них здесь было? Свалка?»
В докладе Зефа о встреченном им в лесу Маке в рукописи были еще такие подробности:
…один раз вытащил его, Зефа, из топи и вдобавок время от времени хватал его, Зефа, под мышку и пробегал с ним шагов по двести-триста. «В первый раз я его чуть не застрелил с перепугу, но потом ничего, привык».
— Поэтому я думаю, что парень здоров как бык, к выродкам никакого отношения не имеет, но здесь у него… — Зеф постучал себя по лбу, — явно не в порядке.
В рукописной правке приведенного отрывка позже были заменены слова Зефа:
Откровенно говоря, когда это случилось в первый раз, я перепугался и чуть не застрелил его, но потом понял, что он не питает ко мне никаких враждебных намерений. Таким образом, — закончил Зеф, — я не думаю, чтобы это был выродок, но боюсь, что психически он не совсем нормален.
По-другому размышлял Гай о строгостях закона: «А Зеф — смертник. Закон беспощаден к смертникам: малейшее нарушение и — смертная казнь. На месте. Гай ощутил даже некоторое сожаление — нет, все было правильно, закон суров, но мудр, и все-таки обидно, что человек таких способностей, могший принести столько пользы, превратился в преступника — по сути дела, из-за какого-то природного недостатка…»
Мысли Максима во время его путешествия в поезде: «В таком мире инженер может быть сколь угодно примитивен» и после — о том, что он там видел: «И эти жуткие приступы религиозного экстаза, похожие на вспышки массового помешательства, когда весь вагон вдруг приходил в нездоровое возбуждение, и все принимались кричать, петь вразнобой, лица покрывались красными пятнами, а многие даже плакали — в такие минуты даже явно добрый и симпатичный Гай становится неприятен, появлялась в нем какая-то враждебность».
