что характерно для времени войны, характерно также для того времени, когда люди живут без всякой другой гарантии безопасности, кроме той, которую им дают их собственная физическая сила и изобретательность. В таком состоянии нет места для трудолюбия, так как никому не гарантированы плоды его труда, и потому нет земледелия, судоходства, морской торговли, удобных зданий, нет средств движения и передвижения вещей, требующих большой силы, нет знания земной поверхности, исчисления времени, ремесла, литературы, нет общества, а что хуже всего, есть вечный страх и постоянная опасность насильственной смерти, и жизнь человека одинока, бедна, беспросветна, тупа и кратковременна. Действительно, после невероятного экономического взрыва, когда Александр Блок увидел в России новую Америку, шайки бродяг, бездельников, дезертиров с оружием могли вызвать только ужас. Как вспоминал великий социолог Питирим Сорокин: «Обычный порядок жизни сломан. Магазины и учреждения закрыты. В университете вместо лекций идут политические митинги. На пороге моей страны стоит Революция…Полиция пребывает в бездействии и нерешительности. Даже казаки отказываются разгонять толпу. Это означает, что правительство беспомощно и его аппарат сломлен. Бунтовщики начали убивать полицейских…Конец близок… или это только начало?» [87]
Созданный сразу в начале марта новый Государственный гимн невольно проговорился, что это не гимн государства, а гимн пугачевской вольницы:
Да здравствует Россия, свободная страна!Свободная стихия великой суждена!Могучая держава, безбрежный океан!Борцам за волю слава, развеявшим туман!Да здравствует Россия, свободная страна!Свободная стихия великой суждена!
Стихия считает, что несет в себе истину мира, но она – стихия, т. е. находится вне разума. И ответ Бунина: «”Революция – стихия…”
Землетрясение, чума, холера тоже стихии. Однако никто не прославляет их, никто не канонизирует, с ними борются» [88].
Отречение как предательство
Историческое вырождение монархической системы правления, выразившееся в бессилии императора остановить народное возмущение, в отречении в самый критический для России момент правящей династии от трона, что лишило страну во время войны единственной – легитимной – на тот период власти и основы государства. Это отречение было равно предательству страны. Трудно не согласиться с Солженицыным: «Всякий народ вправе ожидать от своего правительства силы – а иначе зачем и правительство?» [89]
Надо при этом понять, что самого царя предала политическая верхушка и, что было для него страшнее, от него потребовала отречения верхушка армии. Все боевые генералы.
Гоббс, переживший страшные революционные потрясения, писал: «Это реальное единство, воплощенное в одном лице посредством соглашения, заключенного каждым человеком с каждым другим таким образом, как если бы каждый человек сказал другому: я уполномочиваю этого человека или это собрание лиц и передаю ему мое право управлять собой при том условии, что ты таким же образом передашь ему свое право и санкционируешь все его действия. Если это совершилось, то множество людей, объединенное таким образом в одном лице, называется государством, по-латыни – civitas. Таково рождение того великого Левиафана или, вернее (выражаясь более почтительно), того смертного Бога, которому мы под владычеством бессмертного Бога обязаны своим миром и своей защитой. Ибо благодаря полномочиям, отданным ему каждым отдельным человеком в государстве, указанный человек или собрание лиц пользуется такой огромной сосредоточенной в нем силой и властью, что внушаемый этой силой и властью страх делает этого человека или это собрание лиц способным направлять волю всех людей к внутреннему миру и к взаимной помощи против внешних врагов. В этом человеке или собрании лиц состоит сущность государства, которая нуждается в следующем определении: государство есть единое лицо, ответственным за действия которого сделало себя путем взаимного договора между собой огромное множество людей, с тем, чтобы это лицо могло использовать силу и средства всех их так, как сочтет необходимым для их мира и общей защиты» [90].
Но беда была в том, что от цивилизованного прошлого хотели скорее избавиться.
Заискивание всех пришедших в феврале к власти партий перед народом. Это привело, во-первых, к развалу армии (издан приказ № 1 о рaзpeшeнии смещать и назначать командиров выборным путем, что неминуемо вело к прeвpaщeнию армии в разбойничью вольницу). Во-вторых, постоянные призывы отбирать у помещиков землю, не дожидаясь правовых решений, т. е. методами насилия, что рaзвpaщaло народ, лишая его всякого уважения к закону. В-третьих, упразднение органов правопорядка (уже в марте была распущена полиция, что должно было символизировать победу над «царскими сатрапами и насильниками», а на деле означало рaзpeшeниe на грабежи и разбой всем темным элементам).
Были громкие поэтические и политические слова. Но на самом деле это была констатация совершившегося грандиозного предательства, разрушившего великую страну. 17 апреля 1917 г. в «Поэтохронике революции» Маяковский писал:
На крыльях флагов стоглавой лавою из горла города ввысь взлетела.Штыков зубами вгрызлась в двуглавое орла императорского черное тело.
Понятна тоска Бунина:
«Нападите врасплох на любой старый дом, где десятки лет жила многочисленная семья, перебейте или возьмите в полон хозяев, домоправителей, слуг, захватите семейные архивы, начните их разбор и вообще розыски о жизни этой семьи, этого дома, – сколько откроется темного, греховного, неправедного, какую ужасную картину можно нарисовать и особенно при известном пристрастии, при желании опозорить во что бы то ни стало. <…> Так врасплох, совершенно врасплох был захвачен и российский старый дом. И что же открылось? Истинно диву надо даваться, какие пустяки открылись! А ведь захватили этот дом как раз при том строе, из которого сделали истинно мировой жупел. Что открыли? Изумительно: ровно ничего!» [91] А ведь скорость падения царского дома была невероятна – от трех до шести дней.
Меньше всего царь думал о государстве. Его одно время прикрывал великий реформатор Столыпин, но царь его сдал, сняв охрану. Столыпина застрелили.
«Это реальное единство, воплощенное в одном лице посредством соглашения, заключенного каждым человеком с каждым другим таким образом, как если бы каждый человек сказал другому: я уполномочиваю этого человека или это собрание лиц и передаю ему мое право управлять собой при том условии, что ты таким же образом передашь ему свое право и санкционируешь все его действия. Если это совершилось, то множество людей, объединенное таким образом в одном лице, называется государством, по-латыни – civitas. Таково рождение того великого Левиафана или, вернее (выражаясь более почтительно), того смертного Бога, которому мы под владычеством бессмертного Бога обязаны своим миром и своей защитой. Ибо благодаря полномочиям, отданным ему каждым отдельным человеком в государстве, указанный человек или собрание лиц пользуется такой огромной сосредоточенной в нем силой и властью, что внушаемый этой силой и властью страх делает этого человека или это собрание лиц способным направлять волю всех людей к внутреннему миру и к взаимной помощи против внешних врагов. В этом человеке или собрании лиц состоит сущность государства, которая нуждается в следующем определении: государство есть
