излишние претензии. На сайте «Грелки» было написано: «Конкурс “48 часов” является свободным времяпрепровождением любителей фантастики всех рангов и на большее не претендует».
Теперь нужно сделать некоторые пояснения.
Дело в том, что конкурс эволюционировал — как эволюционирует поселок золотоискателей. Сначала несколько небритых людей сидят у речки с лотками, а вот уже палаточный городок превращается просто в городок, кого-то бьют в салуне, кто-то открыл прачечную, а вот заработала первая драга. Город обрастает асфальтом и офисами… Пока не кончится золото.
Тогда пустеет салун, в домах гуляет ветер, а проходит несколько десятков лет — и туда начинают возить туристов и водить их мимо мертвых стен.
Так и здесь — за несколько лет конкурс (имевший свое начало в 2001 году) уже стал внутрикорпоративным брендом.
Число участников, никем и ничем не ограниченное, росло в геометрической прогрессии — и вот уже несколько сотен рассказов валилось в мешок координатора. Возник специальный сайт, автоматизировалась система отбора, появился логотип.
Вместе с тем, начали исчезать традиции старые — раньше, например, рассказ-победитель публиковался в фэнзине «Массаракш», и вот уже основной журнал фантастов «Если», что-то вроде аналога «Нового мира» или «Знамени» внутри Корпорации, решил печатать победителей — но обязательно первыми. И выбор молодого, да и какого угодно, автора между фэнзином и журналом с гонорарами был очевиден.
Понемногу размылись и сами «48 часов» — «Грелка» стала начинаться в 15.00 пятницы и заканчиваться в 23.59 понедельника, превратившись в «81 час». Стали, как в любой предвыборной гонке, вырабатываться определенные технологии голосования, формально не нарушающие правила, но не имеющие ничего общего с литературной составляющей.
Из-за наплыва участников голосование пришлось проводить в два этапа — в первом отбирая по шесть лучших рассказов из множества групп. Как в переполненной школе (где классы обозначались буквами), перечисление групп дошло до «Л» — все-таки 545 рассказов (от точно не известного количества участников).
Это — путь эволюции, и обижаться на него нечего.
То же самое стало происходить и с публикой, и с борцами на круглом электронном пространстве гамбургского цирка — будто вместо тихого состязания друзей-атлетов туда набежала тысяча физкультурников, дворовые борцы, шпана с финками — и все они, согласно условиям состязания, были равноправны. Конечно, набеги графоманов на любые — сетевые и бумажные — конкурсы неизбежны — иначе здание цирка нужно закрыть на замок. Но далеко не все участники как мантру повторяли раздельно: «Свободное времяпрепровождение. Любителей фантастики всех рангов. На большее не претендует».
За несколько лет на «Грелке» сложился определенный жаргон — одна часть участников была «профи», другая — «молодая шпана». Эти термины понятны.
Так вот, однажды произошло то, что давно должно было случиться — «старичков-профи» не пустили во второй тур. Не оттого, что их вычислили — и согласованно решили им досадить, — это было бы неприятно и не интересно.
Нет — поменялись поколения, манера письма и, в конце концов, сама литература.
Произошел дарвиновский отбор внутри корпорации.
Координатор конкурса Вадим Нестеров замечал: «С точки зрения литературоведа сильные рассказы прокатывали всегда. Побеждали не самые сильные, а самые востребованные рассказы, почувствуйте разницу».
Всякое литературное явление имеет свой срок: ветер дует слева направо, справа налево, сверху вниз — и утихает, наконец. Это технология народной игры в литературу победила камерное времяпровождение стариков за дачным столом — бридж соседей, игру ради искусства. Есть тип рассказа универсального, а есть тип рассказа конкурсного — эти множества иногда перекрываются, а иногда — нет.
Эволюция убила динозавров. Понятно, что некоторые движения в плавании и балете похожи, но плавание — отдельно, а балет — отдельно. Одно не хуже другого, кстати.
Так и здесь — Корпорация стала свидетелем того, как при тех же буквах, и почти незаметно, один тип текстов замещает другой.
Конкурс этот по-прежнему функционирует, выбираются победители, возникает иная литература.
Она иная — потому что это тексты, написанные внутри круга своих читателей. А читатели являются одновременно писателями.
Система гармонична и устойчива.
Экспорт текстов вовне невозможен, читать их за пределами круга некому, но стороннему наблюдателю процесса многое может показаться интересным.
Как голосует масса — каково соотношение intention / invention (ожидаемого и обретённого)? Каково массовое представление о том, каким «должен быть фантастический рассказ»? Как работает технология?
Перед нами уникальный лабораторный опыт эволюции, отграниченный от эволюции большой литературы.
Стиль и сюжет развиваются, как жизнь в антарктическом озере, не испытывая воздействий извне.
Как можно возмущаться, когда в огромной бутыли, где пять лет варилась закваска, наконец, пошли пузыри, полезла по стенкам зеленая самостоятельная жизнь — это ведь жутко интересно. И никто меня не убедит в том, что это не интересно — вот она ползет, происходит процесс деления, и во всём есть своя правда. Хотя бы и пузырчатая.
Правда, никто никого не заставляет тянуть результат в рот. Не дети ж малые.
Народная рефлексия
Нельзя построить содержательное высказывание
на бессодержательном явлении.
Надо отметить, что самое интересное там — механизм реакции на прозаический текст.
Оказалось, что ничего нового в этом механизме нет, даже если прошло много времени с тех пор, когда существовал корпус обязательного чтения.
И построен механизм рефлексии обычного читателя всё на том же принципе карго-культа. Всякий может посмотреть про карго-культ в Википедии, но я, приличия ради, всё же поясню вкратце, что это такое. Во время Второй мировой войны на островах в Тихом океане были развернуты американские аэродромы. Местное население увидело при этом не только самолеты, но и массу причудливых вещей, а также блеск цивилизации.
Когда боевые действия прекратились, то надобность в аэродромах отпала. Цивилизация улетела, но была желаема. И вот, верные архаическим верованиям аборигены стали изготавливать самолеты из соломы, а из всяких подручных средств — копии аэродромного оборудования. Они исходили из того, что всё это подманит прошлую интересную жизнь, а также блага цивилизации.
Несколько позже выяснилось, что путешественники несколько приукрасили этот сюжет, но было поздно — блестящая метафора вырвалась на свободу.
И вот, в обсуждениях анонимных текстов проявляется очень интересная тенденция — читатель пытается оценить их, отправляясь не от собственных эмоций, а от сложившегося у него представления о том, как должна выглядеть критика и анализ литературного произведения.
То есть, читатель выстраивает некий метод описания текста — «так, как это бы выглядело у профессионалов». При этом игнорируется самое важное — непосредственная реакция на произведение.
То есть, вместо анализа собственных эмоций читатель пишет отзыв «как у больших».
Проблема, конечно, не только в том, что на сетевом конкурсе тексты писал не Достоевский, но
