Я давно не был на шахтах с круто падающими пластами и поэтому удивился, когда узнал, что по-прежнему люди спускаются здесь и поднимаются пешком, по лестнице. Триста ступенек вниз, триста ступенек вверх. Шахтеры к этому привыкли, это обычные условия спуска и подъема людей. Мой спутник, горный инженер, уверяет, что «ничего другого здесь не придумаешь».
Конечно, дело было не только в этой бесконечной лестнице, по которой нелегко подниматься после трудовых шести часов под землей, но и в примитивности всей шахтенки, которую «разжаловали» в участок.
Это была старенькая, так называемая «местпромовская», шахта. Еще во время войны, когда крупнейшие шахты Донбасса только-только восстанавливались, добывали уголь на таких, в сущности, кустарных участках. Для местных нужд, как тогда говорили. Это объяснялось суровой необходимостью послевоенного времени. Потом начали действовать крупные, механизированные шахты, а примитивные шахтенки передали местной промышленности. Другие люди, другие шахтеры спускались и поднимались по тем же тремстам ступенькам, добывали уголь, и все это считалось временной, вынужденной мерой. А чего только советские люди не сделают, когда их призывают «во имя интересов дела». Правда, иногда шахтеры допытывались — до каких пор будет действовать эта шахтенка? Но добыча этой «шахтенки» хоть и не очень большая, но все же планировалась, подсчитывалась, учитывалась, попадала в широколистые сводные планы; где, соединившись с другими подобными цифрами, вырастала, приобретала характер этакого солидного угольного потока.
Потом — «местпромовская шахта» была превращена в четвертый участок шахты имени XIX съезда КПСС, начал разрабатываться проект ее реконструкции и механизации, но добыча угля не прекращалась. По-прежнему четыре раза в сутки спускались и поднимались смены опытных и лучших забойщиков. Каждое утро к суточному рапорту о добыче угля прибавлялись и плоды трудов забойщиков четвертого участка, который, в сущности, давно надо было закрыть. В это время шахту, да и не только шахту, взволновала тревожная весть: на четвертом участке произошел обвал породы, два человека остались под землей.
3
Анатолий Григорьевич Шурепа поднялся после утренней смены. Теперь он уже добывает уголь на другом, хорошо оборудованном участке. «Я быстро переоденусь», — сказал он и ушел в душевую. Я посмотрел ему вслед, удивился: в шахте, при свете неяркого фонаря, он производил впечатление человека могучего телосложения, этакого богатыря с отбойным молотком, а теперь, когда он снял каску и шахтерскую тужурку и пошел к душевой, его фигуру никак нельзя было назвать богатырской. Чуть выше среднего роста, худощавый, лысеющая голова. Потом я увидел то, что скрывал толстый слой угольной пыли, — загорелое лицо. Он только что приехал из Крыма, где отдыхал в шахтерском санатории.
Он почти все время улыбается, и мало-помалу так привыкаешь к этой улыбке, что уже трудно представить без нее Анатолия Шурепу. Сперва казалось, что забойщик радуется хорошему дню, встрече с друзьями, удачной трудовой смене. Но потом я убедился, что дело не только в этом, а в характере Шурепы, в щедрости его души. Каким-то внутренним светом освещается его лицо, когда он говорит, вспоминает, слушает.
— Вот как это было, — обрывает Шурепа разговор о жарком дне и вагонетках угля, добытых сверх нормы. — Вот как это было, — повторяет он и начинает чертить кусочком карандаша на ученической тетради в клетку схему лавы крутого падения четвертого участка. Но руки, почерневшие от загара и угольной пыли, шесть часов сжимавшие пневматический молоток, топор, пилу, не могут удержать карандаш. На помощь приходит начальник участка Иван Влахов, возглавлявший один из отрядов спасения, — он подает Шурепе авторучку. Вот схема той самой лавы, по которой только что прошли, пролезли, а кое-где и проползли.
Представьте себе отвесную скалу высотой в тридцатиэтажный дом, скалу, подобную одному из высотных зданий Москвы. Если скала эта находится над морем, или горным ущельем, или пропастью, то подъем на ее вершину требует от альпинистов исключительного мужества и мастерства. Но допустим, что альпинистам нужно было бы не только подняться по скале, но и добывать в ней камень, уголь, руду. Тогда пришлось бы вырубать в скале уступы, создать своеобразную лестницу, каждую ступень укреплять, следить за каждой трещиной, оберегаться обвалов с верхних ступеней — словом, трудиться в атмосфере необычайного и постоянного напряжения. Теперь надо ту же отвесную скалу высотой в тридцатиэтажный дом опустить на сто двадцать пять метров под землю. И условия труда, сложность обстановки, напряжение увеличатся во много раз. Ведь дело надо иметь с углем и породой, которые в любую минуту могут выйти из повиновения и обрушить всю свою силу на человека.
Мы восхищаемся искусством и бесстрашием альпинистов, карабкающихся со своими альпенштоками по отвесной скале, повисшей над ущельем. Но еще большие отвага и мастерство потребовались от шахтеров, когда они — шаг за шагом, уступ за уступом — поднимались по отвесной «угольной скале», закрепляли каждый пройденный метр, а потом каждую ступень, каждый уступ превращали в своеобразный плацдарм, с которого начиналось новое, бесстрашное, упорное, вернее даже — буднично-героическое проникновение, вгрызание в глубь угольных пластов.
Эта грубая и, может быть, с точки зрения шахтера, весьма упрощенная схема изобилует очень многими техническими деталями. Но в самой общей форме именно так представляется мне лава крутого падения в четвертом участке шахты имени XIX съезда КПСС. Именно в такой лаве, в таких условиях трудились Анатолий Шурепа и Александр Малина. Да и не только они, но и другие забойщики, которые выскочили из лавы в момент обвала, а потом вернулись, чтобы спасти товарищей.
Шурепа чертит на листке бумаги отвесную лестницу из девяти ступеней. Это обычные уступы, возникающие в лаве крутого падения. В каждом уступе — костры-срубы, стойки, надежные крепления. Девять ступеней-уступов поднимаются на восемьдесят метров. Угол падения достигает здесь девяноста градусов. Размер уступа? Примерно семь метров вверх и два метра в глубь забоя. Иван Влахов, начальник участка, чертит схему такого уступа, широкой ступени на отвесной лаве. «Вот, — говорит он, — шесть-семь метров вверх, по вертикали, и два метра вглубь, по горизонтали». В каждом уступе возникает удобная и просторная площадка, где можно расположиться, стоять, сидеть, работать, отдыхать. Сюда подают воздух, подается крепь; отсюда уголь спускается в нижний штрек, в вагонетки, которые поднимаются вверх, на-гора́, весьма примитивной, но все же лебедкой-подъемником.
— Так вот, в пятом уступе я в тот день добывал уголь, — сказал Шурепа.
В час дня Шурепа пришел в этот уступ со своим молотком, топором, пилой, приготовил крепь, удобно расположился и начал делать то, что он привычно делает вот уже больше четверти века, — вгрызаться в податливый и щедрый угольный пласт. Правда, когда Шурепа закрепил выработанный участок и с озорным чувством превосходства лишний раз ударил топором по стойке — чуткое ухо забойщика уловило какие-то непривычные звуки. Будто кто-то кряхтел, вздыхал, скрипел под землей. Или ему это только показалось? Он еще раз ударил, еще раз прислушался: нет, должно быть, его сосед в восьмом уступе — Александр Малина — уронил пилу. Потом пневматические молотки все заглушили. Шурепа усмехнулся над своей тревогой и продолжал трудиться.
И только в седьмом часу вечера, когда смена уже близилась к концу и, по расчетам Шурепы, норма дневной добычи была не только выполнена, но и перевыполнена, в эту минуту душевного удовлетворения забойщик опять услышал могучее кряхтенье, треск, вздох. И сразу же увидел несущийся на него поток породы. Будто весь сто-двадцатиметровый пласт земли, отделявший его от людей, солнца, поверхности, двинулся на него всей своей безмерной тяжестью. Шурепа крикнул: «Малина!» — но голос показался ему едва слышным. Он снова позвал, никто ему не ответил, и, то ли поддаваясь неясному чувству страха, то ли сознавая, что лучше всего быть в эту секунду поближе к откаточному штреку, — Шурепа прыгнул в четвертый, а потом в третий уступ. Вспомните, что высота такой ступени уступа превышает шесть метров, и прыгать, да еще в такой обстановке, не очень-то легко и просто. Но Шурепа уже преодолел первое, едва возникшее чувство страха и действовал спокойно, уверенно и быстро. При этом он не переставал кричать: «Малина, наверх!» Ведь Александр Малина был моложе Шурепы и, может быть, не догадался, что надо попробовать пробираться к верхнему штреку, к которому Малине было ближе, чем к нижнему, откаточному.
В третьем уступе лавина быстро несущейся породы — глыбы земли, камни, куски угля — нагнала его, вырвала, сломала, превратила в щепки все крепления второго и первого уступов, засыпала выход из третьего. И всей тяжестью надавила на крепления, за которыми притаился Шурепа. Новый треск заставил его вздрогнуть. Неужели конец? Он бросился в угол третьего уступа, пригнулся и в это же мгновение те стойки, под которыми он до этого стоял, рухнули, и тысячетонные массы породы приблизились к углу уступа. Лампочка еще горела, и Анатолий Григорьевич привычным взглядом осмотрел угол, который его спас. Примерно полтора метра в длину, метр в ширину. Шурепа попробовал подняться, но каска его уткнулась в стойку. Стоять нельзя, можно только сидеть на корточках.
