себе сама… синее, – вещала ты, польщенная вниманием окружающих.
Наш конферансье, декламируя стихи, всегда принимал величественную позу и с пафосом произносил:
– Москва! Как много в этом звуке…
Тут он делал психологическую паузу, чтобы зрители прочувствовали торжественность момента, – но ты, слышавшая эти стихи не один раз и быстро запомнившая их, успевала опередить его и, сидя в зале, громко декламировала своим звонким голоском:
Для сердца русского слилось!
Как много в нем отозвалось!
Конферансье злился.
– Неужели подсадная? – удивлялись зрители.
Пришлось из зала переселить тебя за кулисы.
Мы читали тебе разные книги, и ты сама рано научилась читать. Помнишь, как в сборнике Агнии Барто мы наткнулись на забавное стихотворение «Бестолковый Рыжик»? В нем девочка дрессировала щенка, а он не слушался ее, будучи крайне рассеянным. Я переложил стихи на музыку, и ты легко запела песню, виртуозно исполняя джазовые фрагменты:
Как воспитывать щенков,
Знаю я из книжек,
Но ужасно бестолков
Мой Рыжик…
Сцена тебя совершенно не пугала. Никогда. Ты была связана с ней пуповиной с рождения и всегда смотрелась очень органично, уверенно и смело, легко срывая аплодисменты. В пять лет ты стала певицей, и это ремесло оказалось твоей судьбой.
Разве могло быть по-другому в твоей жизни, Юля?
25.03.2019
Юля,
ты знаешь, я никак не могу привыкнуть к мысли, что тебя нет. Что ты не позвонишь, не войдешь в наш дом, не расскажешь об очередных съемках, о новых проблемах… Ни привыкнуть, ни смириться с этим я не в силах. Жизнь раскололась на две части – до и после, и как с этим справиться – я не представляю. Боль пронизывает сердце, я смотрю на мартовское солнце и не вижу солнца. Я научился плакать, научился ходить на кладбище, как будто держась за спасительную ниточку, связывающую тебя и меня, когда я подхожу к твоей могиле и вижу твою улыбку. Я по-другому теперь смотрю на Таю, убитую горем. Такое ощущение, что я тону в пучине тоски и безысходности… «И самое страшное, – философски говорил в таких случаях твой дед Василий, – что ничего нельзя изменить». Действительно – нельзя. Ничего… Но как с этим жить?
Тот ажиотаж, что начался в СМИ после твоей смерти, убивает меня и всех твоих близких. Я помню, как трудно нам было добиться ротации на радио, как ставили заслоны телевизионные каналы, как… как… как…
Но мы не унывали, несмотря ни на что. Мы записывали новые песни, уникальность исполнения которых не оценить было невозможно; ты пела так технично, душевно и красиво, что выделялась на фоне многих; при этом успевала сниматься в фильмах, вести самые рейтинговые телепередачи, быть ведущей престижных концертов на лучших площадках страны…
Теперь, после твоей смерти, все хотят слушать твои песни, повторяют твои концерты, рассказывают о твоей жизни… И при всем этом говорят не только правду. Рану так обильно посыпают солью, что она болит нестерпимо и кровоточит двадцать четыре часа в сутки. Ищу спасения: сидя в своем кабинете, я чувствую себя наедине с тобой… Слушаю твои песни, смотрю видео, разговариваю… Как с живой…
Только не умолкай, Юля, пой!
26.03.2019
Юля,
я чувствую огромную ответственность за Таю и за Веру. Вера… Кто, кроме папы Жени и нас с Таей, поможет ей, оставшейся без материнской любви, не заблудиться в дебрях такой непростой жизни? Твоя сестра Наташа осталась без отца, которого очень любила, тоже в двенадцать лет. Она понимает Веру как никто другой и пытается помочь ей. Твоя дочь продолжает писать тебе письма. Ей кажется, что там, на небе, ты среди ангелов, которые поют вместе с тобой… Что тебе хорошо… Так пишет Вера.
Но ей только двенадцать. И со временем твой образ будет расплываться и тускнеть в ее глазах, она не будет чувствовать твоих объятий, забудет твой голос… Так бывает…
А я должен сохранить память о тебе. О твоем характере, таланте, о твоей красоте и доброте… Должен постоянно поддерживать горящий костер памяти.
Я должен жить. Во что бы то ни стало.
Ты ведь понимаешь меня, Юля?
26.03.2019
Юля,
смотрю на Веру, сидящую за письменным столом, и думаю, что ты была для нее замечательной мамой, и это нисколько не удивительно: ты росла и воспитывалась на прекрасном примере своей матери – Таи.
Да и сама, как только забеременела, стала много читать и думать о том, как стать безупречной мамой. Помнишь, как мы обсуждали книгу «Маленькие дети и их матери» английского педиатра Дональда Вудса Винникотта?
Чувствовать своего ребенка, понимать его желания и волнения, направлять его способности в нужное русло – важность этого ты понимала, как никто другой, так как профессия сделала тебя неплохим психоаналитиком. Ты терпеливо готовила дочку к жизни за пределами родного дома.
Первый выход Веры на сцену. В два года. Испугается? Как помочь не растеряться? И ты, как твоя бабушка Аня, сочиняла сказки-рассказки о девочке, которая в пять лет стала артисткой. Впрочем, сочинять приходилось мало, так как твоя жизнь действительно была похожа на добрую сказку.
Топ-топ-топ, топает малыш… Папа вел Верочку за руку по огромной сцене, и ты, стоя перед зрителями, как будто расправила крылья за спиной и полетела навстречу этой паре. А маленькая Вера, увидев тебя, как птичка, полетела под твое крыло и уже не боялась аплодисментов и шума зала. В этот момент я вспомнил, как Тая, твоя мама, одним своим видом пыталась внушить тебе спокойствие и уверенность, когда ты в первый раз в четыре года вышла на сцену, чтобы спеть ласковую песню о «пушистом беленьком котенке».
«Вся жизнь – это театр, – внушала ты Вере. – Многое зависит от твоего поведения. Будь спокойна, уверена в себе, но не заносись, не разделяй себя и людей: этого не прощают». Ты знала это по своему опыту. Может быть, поэтому, выходя на сцену, Вера, очень талантливая девочка, умеет собраться, проявляя огромную силу воли, как гитарная струна, настроиться на правильный лад и так прочитать стихи об осени, что зал замирает и по моей спине бегут мурашки. И не только по моей.
Первый класс. Как ты волновалась перед этим событием! Как тщательно продумывала каждую деталь праздничного наряда Верочки: прическу, школьную форму, банты… Как внушала ей мысль о том, что учеба – это великое дело, от которого зависит будущая жизнь.
