Ознакомительная версия.
Сегодня кажется фантастикой – как это Гиммлер, организатор и соучастник самых кошмарных преступлений века, мог поверить, что мир признает за ним право вести переговоры. Но в то время это выглядело иначе: люди хотели видеть за столом переговоров именно Гиммлера, так как считали, что он обладает достаточной силой. Многие государственные деятели втайне разделяли мнение главы испанского внешне-политического ведомства Дуссинагве: «Гиммлер принадлежит к тем, кто ищет мира с западными союзниками, чтобы предотвратить вторжение Советской России в Германию. Все согласны, что существенно важным условием является устранение Гитлера и его ближайшего окружения. Гиммлер может это осуществить. Значит, ключ к мирным переговорам в его руках».
Хоть Гиммлер и вздрагивал от пугающей перспективы конфликта с фюрером, тем не менее летом 1942 года он запасся оружием, которым в случае необходимости можно диктатора уничтожить. Это было медицинское заключение на 26 страницах о том, что Гитлер страдает от последствий сифилиса и ему угрожает прогрессирующий паралич. Однажды вечером, прогуливаясь вместе с директором Института судебной медицины, Артур Небе спросил: «А скажите мне, доктор, можно ли доказательно утверждать, что Адольф Гитлер психически болен?» И вот теперь такой же вопрос задал Гиммлер своему Керстену. Ответ последовал сразу: Адольфу Гитлеру место в клинике для нервнобольных, а не в Ставке фюрера. Но Гиммлер не в силах был принять определенное решение. Он откликнулся: «Я ничего не могу предпринять против фюрера: я рейхсфюрер ордена СС, а наш девиз „Моя честь – это верность!“.
Шелленберг не отличался подобной щепетильностью. Используя разнообразные каналы, он инициировал операцию двойного назначения – установить контакты с американцами и сбросить Риббентропа. В свою игру он включил самый пестрый срез общества: для борьбы с Риббентропом пригодился коррумпированный заместитель министра иностранных дел Мартин Лютер, искать контакты с союзниками в нейтральных странах был послан Лангбен, а через оберфюрера Кранефусса, секретаря Общества друзей рейхсфюрера СС, Шелленберг получил доступ к международным связям предпринимателей. И наконец – но далеко не в последнюю очередь, – он прислушивался к одному из самых блестящих аристократов Европы, принцу Максу Эгону Гогенлоэ-Лангенбургу. Принц фигурировал в списке агентов Шелленберга как „№ 144/7957“.
Принц Гогенлоэ, 1897 года рождения, ушел в отставку из армии в чине лейтенанта, женился на испанской маркизе де Бельвис де лас Навас и много лет жил в Испании. У него был резон поддерживать контакт с СД – Гогенлоэ владели обширным имением в Судетах, и принц был намерен сохранить его в любых передрягах и при любой смене правителей. В результате во время судетского кризиса принц взял сторону Гитлера и предоставил свои недюжинные дипломатические способности в распоряжение СД. И теперь, в военное время, он хватался за малейшую возможность договориться о мире и уберечь свое родовое наследие. Собственнический инстинкт был не единственным мотивом его участия в игре Шелленберга. Он получил традиционное для своей среды и своей семьи дипломатическое образование – в XIX веке из семейства Гогенлоэ вышли немецкий канцлер, французский маршал, римский кардинал, несколько австрийских фельдмаршалов и прусских генералов, был один генерал и в свите русского царя – так что Макс Эгон Гогенлоэ, знаток и приверженец старой европейской системы власти, вполне был подготовлен, чтобы довести до сведения руководящих лиц Третьего рейха некоторые горькие истины.
В меморандуме, представленном Герингу в сентябре 1939 года, он писал: „Начиная Вторую мировую войну, Германия исходила из ложных посылок и просчиталась. Она не учитывала, что Англия и Франция будут защищать Польшу, хотя дело не в Польше, а в сохранении и защите мира в Европе… Но надо иметь в виду, что и на этой поздней стадии еще возможно прийти к общему решению. Оно должно включать в себя гарантии соблюдения договоров, восстановление доверия, разоружение под взаимным контролем, желательно – вывод войск из Чехословакии и возрождение статуса демилитаризованного государства“. Закончил он предостережением: „Рузвельт пока еще может стать посредником, но скоро будет слишком поздно“.
Работая с оберфюрером СС Хёном и представителем МИДа в гитлеровской Ставке Хевелем, принц Гогенлоэ подготовил меморандум с призывом к нацистским лидерам выступить с мирной инициативой. Хевель даже вручил экземпляр самому Гитлеру, но фюрер его выбросил, назвав „пораженческой писаниной“, и предупредил Хёна, чтобы больше этим не занимался.
И все же принц продолжал искать пути к сепаратному миру с западными союзниками. Он побывал в Швейцарии и заинтересовал своими предложениями западных дипломатов; он завоевал симпатии Ватикана, который пытался выступить в качестве миротворца.
Поощряемый Ватиканом, принц Гогенлоэ подготовил новый меморандум и вручил его Хевелю, когда тот посетил Испанию. „Теперь ясно, что Адольф Гитлер находится под сапогом у прусских генералов и в обращении с завоеванными народами используются прусские методы. Народы Европы, управляемые фактически прусскими генералами, на себе узнали их жестокие методы и скоро будут готовы восстать. Новые убийства поднимут волну возмущения, и, наконец, вся Европа составит единый, морально сплоченный оборонительный фронт. Германии останется лишь отступать шаг за шагом. И наступит великий момент, когда все народы поднимутся на освободительную войну“. Вывод Гогенлоэ: Германия проиграет войну, если не умерит аппетит и не пойдет на компромисс в отношениях с народами и государствами Европы. Геринг прочел этот меморандум, но выступить против линии фюрера у него не хватило храбрости. Тогда Гогенлоэ решил отыскать союзника получше и нашел его в лице Шелленберга. Они познакомились в 1942 году, и, как говорит Макс Эгон Гогенлоэ, он сразу понял, что Шелленберг готов расстаться с Гитлером, если будет такая нужда. После войны принц не желал признавать, что играл сколько-нибудь значительную роль в планах Шелленберга, но линию его аргументов помнил хорошо: „Шелленберг сказал мне, что Запад никогда не пойдет на мир с Гитлером, а потому в Германии необходимы внутренние перемены. Он надеется, что Гитлер проявит достаточный патриотизм и подчинит свои личные интересы интересам немецкого народа, если же нет, тогда придется его устранить силой“.
Гогенлоэ не составило труда свести Шелленберга с американскими представителями. Один из его деловых друзей, именуемый в документах СД Альфонсо, имел связи с американцами в Лиссабоне, и после некоторых предварительных вопросов последние проявили интерес к предложениям Шелленберга. В конце 1942 года Альфонсо встретился в Лиссабоне с американскими переговорщиками и сообщил, что его патроны готовы на сепаратный мир с Западом, если Германии будет обеспечена возможность продолжить войну на Востоке и вытеснить Россию из Европы. Американцы сочли предложения СД заслуживающими обсуждения – при условии, что хозяева Альфонсо обеспечат внутренние перемены в Германии, которые бы успокоили общественное мнение. В ходе переговоров американские требования все более концентрировались на личности Гитлера. Самое существенное условие – выдать его живым в руки союзников. Только так можно избежать распространения посмертных мифов о Гитлере и обеспечить прочный мир.
Такое требование ошеломило даже Шелленберга, но альтернативы у него не было, он слишком увяз. Положение рейха ухудшалось от месяца к месяцу. В ноябре 1942 года английские и американские войска высадились в Северной Африке, создав угрозу для Африканского корпуса, а в России уже маячила сталинградская катастрофа. Шелленберг должен был отвечать таким образом, чтобы у американцев не пропало желание продолжать переговоры. Они решили связать его с Алленом Даллесом, специальным представителем США в Берне, впоследствии – директором ЦРУ. Гогенлоэ так описывал его Шелленбергу: „Это самый влиятельный человек Белого дома в Европе. На вид лет 45, высокий такой здоровяк спортивного типа, хорошо выглядит, отличные зубы, свежее лицо и открытые сердечные манеры“. В донесении СД говорилось: „Опыт показывает, что в серьезных переговорах мистер Буль (прозвище Даллеса в СД) ничего не делает за спиной“.
Но прежде чем Шелленберг смог отправить своих эмиссаров в Берн, сработала мина замедленного действия, которую он сам и заложил. Мартин Лютер, его сообщник в МИДе, вместе с группой молодых дипломатов кинулись в атаку на Риббентропа.
Грубияна и невежу Мартина Лютера в МИДе терпеть не могли; своей карьерой бригадефюрер СА был обязан Риббентропу, который всячески его продвигал, так что теперь Лютер был ответствен за связи МИДа с руководством партии и СС. Будучи поначалу на ножах с РСХА, постепенно он перешел в лагерь врагов Риббентропа, в основном под нажимом молодых чиновников министерства. Они его убедили, что Риббентроп должен уйти, чтобы подготовить почву для мирных переговоров. Один из них, советник Вальтер Кизе, рассказал Шелленбергу, которого знал еще по университету что у них затевается. И Шелленберг тут же принялся всячески подстрекать его на кампанию критики Риббентропа.
Ознакомительная версия.
