В ближайшие дни молодой следователь не смог приступить к осуществлению своего замысла. Он вызвал свидетелей по другим делам и теперь уже не мог отменить вызовов.
И Носков с нетерпением ждал первого свободного дня.
Во вторник этот день, наконец, наступил.
Убедившись, что служебное удостоверение в кармане, он вышел из дома, тихо притворив дверь. Еще вечером Носков предупредил прокурора, что утром отправится прямо в трест столовых.
К директору треста его пропустили не сразу. Какие-то люди с бумагами в руках без конца входили и выходили, порою надолго задерживаясь в кабинете. Терпение Носкова уже иссякало, когда его позвали.
Далеко от двери, потерявшись в огромной комнате, сидел полный мужчина в круглых очках и в ослепительно белой рубашке с короткими рукавами. На его лысине сверкали капельки испарины. В кабинете, обращенном высокими окнами к солнцу, стояла духота.
— Я из прокуратуры. — Носков подал удостоверение. — Мне нужен часа на два бухгалтер для инвентаризации кухни.
— Что случилось? Какую столовую вы намерены обследовать?
— Мы должны сначала пойти в прокуратуру, а там начальство нам скажет, — ответил Носков, довольный собственной находчивостью.
Директор позвонил. Вошла женщина, оказавшаяся главным бухгалтером.
— Этот товарищ из прокуратуры. Займитесь с ним.
Женщина привела Носкова в центральную бухгалтерию — комнату, заставленную в два ряда столами, словно партами в школе. Обилие счетных работников вселяло в молодого следователя уверенность, что нужный инвентаризатор будет выделен без промедления. Однако эта надежда не оправдалась. Люди, по утверждению главбуха, были все заняты, и Валерию пришлось около часа ждать в коридоре, пока вернулся откуда-то ревизор.
Только в одиннадцать часов Носков и ревизор вышли из помещения треста, держа путь в столовую.
Как выяснилось, завпроизводством одновременно замещал и директора, находившегося в отпуске. Это был, к удивлению Носкова, молодой человек не старше двадцати семи лет с красивым, как на открытке, лицом. Арнольд Иванович принял следователя и ревизора с исключительной любезностью, прервав служебный разговор с калькулятором.
Сообщение о том, что в столовой будет произведено снятие остатков, он встретил спокойно.
— Сейчас время обеденного перерыва. За эти час-два мы продаем половину всех блюд, изготовляемых за день. Окрошку, супы, котлеты, если они в течение трех часов не будут проданы, придется выбросить. Вы понимаете, о чем я вас хочу просить. Я просил бы перенести инвентаризацию на конец дня.
— К сожалению, это невозможно, — сухо ответил юноша. «Вижу я тебя, жулика, насквозь, — хотелось Носкову сказать, — но у тебя ничего не выйдет».
— Этого нельзя сделать, — повторил он.
— Ну что ж, — усмехнулся повар, пожав плечами. — Если вы так считаете, то за последствия, естественно, мне отвечать не придется. В этом случае вам необходимо позвонить в трест столовых. — Гулевский повернулся к калькулятору, женщине невероятной полноты.
— Скажите бригадиру, пусть готовится.
И посмотрел на нее, как заметил Носков, каким-то странным взглядом. Переваливаясь на толстых ногах, та проворно выплыла из кабинета.
Арнольд Иванович стал набирать номер.
«Эх, надо бы остановить», — с досадой подумал Носков. Но в это время Гулевский подал ему трубку. Со следователем желал говорить заведующий каким-то отделом треста. Пикировка между ним и Носковым продолжалась довольно долго. В течение всего этого времени Носков не переставал мучительно думать: «Недаром вышла».
Не дослушав фразы, он бросил трубку. К его удивлению, ревизор за время телефонного разговора исчез, Валерий поспешно вышел из кабинета, чтобы вернуть калькулятора.
В коридоре он лицом к лицу столкнулся с женщиной в белом халате. Она повернулась к Носкову боком и прошла к выходу во двор. В дверях она замешкалась.. Только тогда Валерий разглядел, что она держала в руках ведро.
— Стойте!
Но повариха, словно не слыша окрика, скрылась за дверью. Молодой человек выбежал вслед. Когда он приблизился к мусорному ящику, она стояла уже с пустым ведром.
— Что вы выбросили?
— Мусор.
— Смотрите, да это же котлеты!
Следователь привел женщину в кабинет, ища глазами Гулевского. Завпроизводством на месте не оказалось. Юноша почувствовал, что происходит что-то неладное. Он оставил задержанную в комнате и поспешил на кухню. Там была непонятная суета. Вдруг Носков широко открыл глаза. Молоденькая повариха схватила с раздаточного стола большую зеленую кастрюлю и опрокинула ее в раковину умывальника. Это был компот. Чтобы не забился сток, она торопливо стала выбирать в мусорное ведро косточки и разваренные фрукты. Ее толкнули в бок, показывая на вошедшего. Она оторопела, не зная, что делать. Потом вдруг, словно на что-то решившись, стала лихорадочно быстро выгребать руками гущу, чтобы жидкость скорее уходила в слив.
— Что вы делаете?! — воскликнул. Носков. — Ваша фамилия?
Он вытащил блокнот. В это время в коридоре хлопнула дверь. Носкова словно толкнули. Он быстро выглянул. В сторону выхода во двор удалялся рабочий с ящиком.
— Подождите!
Юноша догнал его, завел в кабинет директора, раскрытый настежь и по-прежнему пустой. В ящике оказалось сливочное масло.
— Кто дал вам масло?
— Начальство, — испуганно ответил рабочий.
— Куда вы его несли?
— Сказали куда-нибудь. Лишь бы подальше.
— И не стыдно вам? Что вы еще выносили?
Рабочий молчал.
— Имейте в виду: только при откровенности вы можете рассчитывать на снисхождение.
После некоторого колебания рабочий рассказал, что он вынес два ведра мясного фарша, который вывалил в мусорный ящик соседнего двора.
Через несколько минут явился завпроизводством.
— Извините, я на минутку отлучился. Дела, знаете… А что это за ящик? — вдруг удивленно спросил он.
— Сейчас узнаете, — хмуро проговорил Носков. — Позовите ревизора. Я слышу в коридоре его голос.
Вошел ревизор. Следователь, недовольный его долгим отсутствием, мрачно объяснил ему сущность происходящего.
Масло взвесили. Его было восемь килограммов. Наконец-то в руках Носкова оказалась небольшая, но реальная улика.
Протокол был коротким и веским. Следователь зачитал его присутствующим.
— Вы несли масло во двор?! — с изумлением воскликнул Гулевский. — Но я вас послал на склад, чтобы вы отдали ящик кладовщику. Мне его только принесли, но без выписки я масло не принял. Обычно мы оформляем документы в конце дня. Сегодня же, когда в столовой проверяющие, всякое могут подумать. Я не взял.
— Так куда же вы несли масло? — проговорил следователь с металлическими нотками в голосе.
— Я… Я нес…
Повар бросил на рабочего быстрый взгляд.
— …в кладовую, — неожиданно кончил фразу рабочий.
Носков привскочил с места.
— Но вы только что говорили мне совсем другое!
— Послушайте, товарищ следователь, нельзя же запугивать человека, — вмешался Гулевский. — Скажите, Карнаухов, что именно говорили вы товарищу следователю, когда были вдвоем?
— Я… Я говорил…
— Да вы не бойтесь. Ничего плохого вы не сделали. Отвечайте смелее.
— Я говорил, что нес ящик в подвал к кладовщику. Может, меня не поняли…
Носков резко встал.
— Тогда пойдемте. Я покажу вам кое-что.
Носков почти выбежал в коридор. За ним, едва поспевая, последовали остальные.
Через минуту следователь остановился у мусорного ящика, где всего четверть часа назад видел кучу котлет.
Но его ждало разочарование.
Ящик до верхнего среза был забит свежими картофельными очистками.
Носков остановил на поваре долгий, гневный взгляд.
— Вы что-то хотели сказать мне? — произнес Гулевский, любезно улыбаясь.
В мусорном ящике на соседнем дворе следователь и присутствующие тоже ничего, кроме свежих очисток, не увидели.
Щеки юноши горели. Провал. Глупый провал. Сразу уйти было неудобно.
Он вернулся в столовую. Теперь бухгалтер, пришедший с Носковым, развил необычайно бурную деятельность. Он по-хозяйски прохаживался по кухне, отдавая указания поварам. Они клали на весы мешки с крупой, ревизор быстро записывал отвесы в тетрадь, и мешки немедленно уносили. Работа спорилась.
«Негодяй», — думал юноша, глядя на жирный, без морщин затылок бухгалтера, стоявшего к нему спиной с тетрадью в руке. Теперь Валерий знал: излишков не будет. До конца проверки он старался сохранить вид, что ничего необычного не произошло.
Вечером следователь нашел в себе мужество рассказать обо всем прокурору. Лицо старика сделалось чужим. Он долго-долго молчал.
— Не подумал ты, Носков, о чести прокуратуры, — наконец, проговорил прокурор. — Какой сигнал испортил! Мальчишка!
