Государь был на Кавказе, эту часть в скобках {так в тексте}. Я лично уже слышал от Государя. (Ему Воронцов докладывал, что наступление турок нельзя ожидать раньше февраля — марта, когда снега стают. Потом Государь был в Сарыкамыже[97] и только успел доехать обратно до Ставки, как была получена телеграмма, что Сарыкамыж уже окружен турками.) Как теперь оказалось, именно в то время, когда Государю докладывали, что турки будут наступать не раньше февраля — марта, два их корпуса уже обходили нас справа, а в то время, когда Государь был в Сарыкамыже, авангард турок показался уже на горах, и курды, по сведениям пленных, даже хотели обстрелять царский поезд, но никак не ожидали, что он так скромно выглядит. Через два дня после отъезда Государя Сарыкамыж был занят. Из этого видно, в какой опасности Государь был благодаря беспечности и халатности штаба кавказского наместника.
Самое же дело под Сарыкамыжем произошло следующим образом. Город этот лежит на единственной жел[езной] дор[оге] в тылу нашей армии, и с его захватом тыл был окончательно отрезан. Когда еще только обозначилось наступление турок, в армию (там всего было 1 3/4 корп.) был[и] послан[ы] Мышлаевский и Юденич. Они ехали на моторе. Но уже Сарыкамыж был обложен со всех сторон и проехать нельзя было. Мышлаевский повернул мотор и поехал прямо в Тифлис, заявив, что смертельно заболел, и слег там в постель. Юденич же как-то прорвался мимо Сарыкамыжа, добрался до армии и, как уже известно, разбил турок наголову. Узнав о блестящей победе, Мышлаевский выздоровел и требует себе Георгиевский орден.
В это же время дежурный генерал штаба наместника ген[ерал] Веселовзоров[98] послал всем министрам и многим другим лицам телеграммы с извещением, что турки под стенами Тифлиса, что Кавказ будет завоеван турками, положение безнадежное и что необходимо прислать немедленно два корпуса. Верх[овный] главн[окомандующий], когда узнал об этом, потребовал увольнения генерала Веселовзорова, но гр[аф] Воронцов умолил Верх[овного] гл[авнокомандующего] его оставить как единственного его помощника и без него он ничего не может. Как оказалось, ген[ерал] Веселовзоров — личный друг графини, и это она пустила за его подписью эти телеграммы, и она же опять именем гр[афа] Воронцова упросила его не убирать.
На этом мой разговор с кн[язем] Енгалычевым кончился, и я уехал. В приемной он мне представил своего пом[ощника] сен[атора] Любимова[99], жанд[армского] ген[ерала] и других лиц.
В 4 ч. я выехал обратно в Седлец.
Дело в том, что я был послан в VI арм[ейский] корпус осмотреть установку 120 пуд. крепостных орудий. Я был там вчера на позициях и смотрел стрельбу и оборудование. Поставлены орудия на [Болимовском] шоссе в 3-х верстах от позиций, в специальных окопах, по две пушки в каждом окопе. Окопы отлично [за]маскированы деревьями, и в 20 шагах ничего не видать. В случае налета аэроплана орудия прикрываются елками. К сожалению, отсутствие хороших дорог не позволяет поставить пушки ближе к лесу и дать им более глубокий обстрел. Необходимо было бы проложить полевую ж[елезную] д[орогу], но материал не дают им. Пришлось ставить на шоссе, то есть близко от шоссе, что, конечно, дает неприятелю возможность легче их найти по карте. И то уже шпионы подожгли домик близ батареи, когда орудия были установлены. К счастью, неприятель пристреливался, но не нашел их (пока).
Главнокомандующий заинтересовался этим, но дальнейших указаний я не получил, а потому о втором выезде я пока не думаю.
По поводу этой поездки я написал доклад, но никто не требовал, и он остался у меня при деле в черновом виде вместе со схемой местности.
20 января
Сегодня у меня был ген[ерал]-л[ейтенант] Борис Эммануилович Похвистнев[100]. Он заведует в штабе снабжения артиллерийским отделом и как старый артиллерист близко принимает к сердцу все вопросы об артиллерии. Самый больной вопрос теперь — это снабжение артиллерии. Изготовление артил[лерийских] патронов на наших заводах идет ужасно медленно. Еле-еле 12 парков в месяц, то есть 360 т[ысяч] патронов, когда потребность около 1 1/2 миллиона. Заграничные заказы могут поспеть только около марта — апреля и то не наверное. Теперь же приходится быть до крайности экономным, а это не всегда возможно. За последние дни были снова атаки немцев, и, конечно, огонь был развит сильный. С винтовками тоже не налаживается. Месячная порция наших заводов — 45 т[ысяч], а сейчас нужно вооружить 800 т[ысяч] новобранцев, а запасов нет. Специалисты говорят, что можно утроить производство, но что-то не налаживается. В Японии куплены винтовки Арисака обр[азца] 1897 [года] калибра 2,56 [лин.]. Чудные винтовки, но патронов мало. Всего 125 шт. На каждую. Всего куплено 300 т[ысяч]. И с вопросом, кого ими вооружить, тоже вызывает споры. Таким числом можно вооружить целую армию, а то хотят их дать ополченцам. Но эти ополченцы уже принимают участие в боях, а при таком распределении винтовок вопрос о снабжении патронами крайне труден. Да и изготовление к ним патронов не налажено, а что можно сделать с 125 патронами. Мало. Из Италии тоже идут винтовки, но в меньшем количестве и тоже не нашего калибра. Были закуплены и в Америке, но там что-то произошло с вопросом об уплате. Американцы хотели уплату золотом, а наши хотели векселями. Наш же финансовый агент в Америке протестовал против уплаты векселями, ссылаясь на то, что появление наших векселей на американских биржах может дурно повлиять на наш курс. Затем, касаясь вообще вопроса о постановке артиллерийского дела в армии, мы сошлись с ним во взгляде, что этот вопрос поставлен очень неудовлетворительно. Уже в штабе Верховн[ого] чувствуется отсутствие специалиста. Все сосредоточено в руках офиц[еров] Ген[ерального] шт[аба], и они, конечно, не будучи специалистами, многие вопросы затягивают, а на многие не реагируют, так как артилл[еристы] при корпусах инсп[екторами] артил[лерии] обезличены. У них нет ни власти, ни престижа. Этим и объясняется часто наблюдаемое неправильное расходование патронов, стрельба по целям недопустимым, вроде приказа обстрелять Лович, чтоб попугать неприятеля.
В этом отношении главный штаб много виноват. Он ни за что не хотел вообще допустить артиллер[истов] в штабы армий, и единственную должность в шт[абе] [ответственного за] снабж[ение] определил не выше чина ген[ерал]-майора. Это, конечно, отзывается на многих вопросах чисто технического свойства [и] крайне вредно. […]
24 янв[аря]
Зашел сегодня в оперативное отделение посмотреть на карту, в каком положении наши операции на линии [Боржимов — Болимов — Гузов]. За пять дней с 18 по 23 янв[аря] мы потеряли тут 40 000 ниж[них] чинов, 700 оф[ицеров] на пространстве 7-10 верст. Эта операция вызвала ожесточенную критику почти всех офицеров штаба. Весь наш фронт молчал, пока шли эти бешеные атаки, нигде не было сделано попыток перейти в наступление, чтоб хоть немного отвлечь внимание неприятеля и этим ослабить напор на такую маленькую дистанцию. Даже по сведениям развед[ывательного] отд[еления] немцы убрали 4 корпуса, часть на Карпаты, а часть в Вост[очную] Пруссию. И несмотря на такое ослабление фронта все же не двинулись. Уж ежели и нужно было принести такие колоссальные жертвы, то лучше было бы перейти в наступление всем фронтом. А теперь что же вышло? Правда, немцы линию не прорвали, но и мы не [про]двинулись, и в результате потери не принесли решительно никакой пользы. Конечно, трудно критиковать все в такие времена, и история покажет, кто прав. Но больно смотреть на это полное отсутствие энергии и желания взять инициативу в свои руки! […]
27 янв[аря]
Зашел к нач[альнику] шт[аба] ген[ералу] Гулевичу[101] проситься в Варшаву видеть мамa. Он говорил, что неприятель зашевелился, всюду напирает, и нам необходимо что-либо предпринять, чтобы парировать его удары. Гв[ардейский] корпус подтянут к Варшаве, но куда его двинуть, еще неизвестно. Ждут сегодня возвращения главноком[андующего] из Ставки. Он, вероятно, привезет необходимые сведения. Вообще наступает новый фазис войны, а именно активных действий с обеих сторон. И сам Гулевич того мнения, что надо активнее действовать и не терять из своих рук инициативы, как мы это всегда делали.
29 янв[аря]
Узнал сегодня утром следующие печальные сведения. Неприятель повел вчера наступление на X арм[ию], на ее правый крайний фланг у [Ласдмена], против 3[-го] корп[уса] и на левый от [Иоганисбурга]. Первый напор был на левый фланг, куда ген[ерал] Сиверс и стянул резервы; на другой день они пошли против правого фланга и отбросили 4[-й] кор[пус] Епанчина[102], который, по официальному донесению Сиверса, "рассеян". В силу этих обстоятельств вся X арм[ия] вынуждена была отойти назад, уперевшись правым флангом в Кр. Ковно, а левым — в новую группу у Остроленки. Итак, в один день нас выбили из Вост[очной] Пруссии. Естественно, что весь штаб был очень опечален этим. Тут есть доля неожиданности, но и есть доля нераспорядительности. Неоднократно говорили главн[окомандующему], что нельзя держать армии без резервов. Но он был противного мнения, что резервов быть не должно. Все должны драться. В силу этого ни у одной арм[ии] нет в резерве ни одного солдата. При этих условиях прямо невозможно парировать [неприятеля] фланговым ударом. Приходится брать [войска] с фронта, этим ослаблять фронт (тришкин кафтан), и немцы пользуются этим, чтоб вновь наносить удары по тому месту, откуда были сняты войска.
