По мнению Штайна, Гитлер никогда не осознавал своей очевидной шизофрении, хотя при таком заболевании вытяжка из мексиканского кактуса могла оказать на него разрушающее воздействие, выворачивая наизнанку его сознание и ослабляя самоконтроль. Гитлер не понимал и того, что его полуголодная жизнь в постоянных стрессах ослабляла сопротивляемость организма к воздействию этого мощного галлюциногена.
Сегодня известно, что пейотль действует на людей по-разному, в зависимости от их темперамента, склада характера и жизненного опыта.
Насколько счастливее было бы человечество, если бы реакция Гитлера на пейотль усилила его эстетическое восприятие природы, потому что тогда, хотя и с запозданием, он мог бы стать хорошим художником.
Человеческая душа томится в материальном мире длины, ширины и высоты, а знания служат при этом защитой, потому что без них личность не могла бы развиваться, решать повседневные проблемы и вообще выживать на земле. Пейотль помогает вырваться из этой клетки, преодолеть сопротивление «пропускного клапана» (блестящее выражение Олдоса Хаксли), который позволяет пройти через него лишь ничтожному ручейку сознания и предохраняет нас от убийственного воздействия трансцендентного разума, пока мы не будем готовы его воспринять. Этот «пропускной клапан» регулируется высшими силами, в силу чего он отфильтровывает лишнее и остается лишь воспринимаемая человеком благодать.
Адольф Гитлер стремился в объятия Люцифера, а отнюдь не к благодати, потому что под воздействием наркотиков его сознание устремлялось к зловещим целям: к единоличной власти, тирании и к завоеванию мира. Все это в качестве гарантированной компенсации за его собственное прозябание, за ненависть и презрение к человечеству.
Все его психоделические воспарения описать было невозможно, да он и не хотел откровенничать с Вальтером Штайном. Действительно, обретение им благодаря наркотикам трансцендентного сознания и выработка собственной идеологии были строго охраняемым секретом его жизни. Но Штайну, чтобы представить, какие формы сознания открылись Гитлеру, было достаточно и тех сведений, которыми тот поделился.
Самым ужасным моментом его первого воспарения должно было быть то, что сегодня описывают как критическую точку при воздействии галлюциногена на психотического субъекта, когда душа его, словно грубо выдергиваемая из воды рыба, втягивается в трехмерное пространство. Однако Гитлеру, судя по всему, несмотря на то что его крутило и тащило через эти блестящие, звучные, пульсирующие, противоестественные цветные миры, характерные для мескалинового воздействия, удалось остаться самим собой, потому что, по его описаниям, он осознавал возникающие в это время перед ним картины как преображенные ритмы и физиологические процессы его собственного организма — словно в далеком зеркале отражались такие биохимические действия, как биение сердца, циркуляция крови, дыхание и обмен веществ.
Но меньше всего Гитлера интересовали тогда эти неожиданно открывшиеся ему взаимоотношения макро- и микрокосма. Его опасные погружения в неизведанные глубины «внутреннего пространства» должны были открыть ему его собственное историческое предназначение. Он искал смысл своей судьбы и старался увидеть собственные инкарнации с помощью измененного наркотиками сознания, того самого, которое в нашу психоделическую эру уводит бесчисленных молодых людей в мир иллюзий и даже губит их. Потому что именно в изысканных, эфемерных и безмерно сложных глубинах Хроник Акаши сказано, что все появляется как хаос и беспорядок, если ему не сопутствует долгий и тяжкий труд оккультного посвящения. Труд, который включает совершенствование человеческого мышления, ощущений и владения собой, открывает органам чувств духовное познание и дарит человеку способность ориентироваться в бесконечном потустороннем лабиринте сверхчувственных миров.
Гитлер тоже ощутил хаос и беспорядок, потому что был еще не готов и нравственно недостоин погрузиться в океаны трансцендентного сознания. Но он вовсе не походил на современных тщедушных психоделических «странников», которые неспособны на чем-либо сконцентрироваться и не обладают силой воли, чтобы найти свой путь к сверхчувственному существованию.
Затянутый водоворотом ярких, изменчивых картин, Гитлер, по своему обыкновению, сконцентрировался на самом для него важном, игнорируя несущественное. Это помогло ему избежать замешательства и сосредоточиться на своей цели. Он утверждал, что однажды совершил прорыв к предельно ясному постижению мира, которое назвал «всеобъемлющим течением пророческого разума», вдохновившим миннезингера написать «Парсифаль», а Вагнера — сочинить свою величайшую оперу.
Вагнер говорил:
…Вдохновение — явление неуловимое, невидимое, мы почти ничего о нем не знаем. Лишь немногие могут похвастаться тем, что им ведом его источник. Сам я убежден, что существуют всеобъемлющие потоки разума… и на всякого, кто ощущает их движение.
снисходит вдохновение, и он чувствует, что обладает необходимыми знаниями и мастерством, чтобы направить эти потоки в нужное русло.
В отблесках другого, высшего сознания Гитлеру порой виделись его предыдущие инкарнации, однако они не лежали в русле его мыслей. Скорее это были короткие вспышки, не связанные друг с другом: средиземноморские пейзажи юга Италии или Сицилии, сценки с людьми в средневековых одеждах, с оружием и доспехами IX–X веков.
Гитлер часто говорил об оживлении интереса к индуистской идее реинкарнации, но считал все это пустой болтовней, потому что отказывался рассматривать жизнь как «цепь страданий», от которых человечество рано или поздно должно освободиться. Взгляды древних греков на возрождение представлялись ему более реалистичными. Гитлер восхвалял суждения Платона в конце десятой главы его «Республики», где реинкарнация рассматривается как обновление понятия справедливости от жизни к жизни.
Сильное впечатление на него произвело короткое эссе Лессинга «Воспитание человеческого рода». Он любил цитировать один отрывок:
Иди своим непостижимым путем, Бессмертное Провидение! Только не позволяй мне разувериться в Тебе из-за этой непредсказуемости. Позволь мне не разувериться в Тебе, даже если Ты шагнешь назад. Не всегда кратчайший путь — самый скорый.
Так много суждено Тебе сотворить на Твоем непостижимом пути, так много дел ждет Тебя, что часто Тебе приходится идти окольной дорогой. Разве можно оспорить, что большое медленное колесо истории, которое приближает человечество к совершенству бытии, движимо маленькими, скорыми колесиками, каждое из которых тем самым оправдывает свое существование? Да будет так!
Так же и расы достигают совершенства, а отдельный человек — кто раньше, кто позже — переменит веру. Переменит веру в пределах одной и той же жизни?.. Конечно нет! Но отчего не допустить, что каждый человек прожил в этом мире не одну жизнь?
Можно ли смеяться над этой мыслью только потому, что она столь стара? Потому, что она увлекала человека лишь до того, как софисты разных философских школ вдоволь над ней поиздевались?
Почему не дозволено хотя бы мне самому совершать деяния, за которые я сам понесу наказание пли буду вознагражден?
Почему я не вправе так часто, как на то способен, обновлять свои знания и опыты? Разве и так много возвращался в прошлое, что за связанные с этими ретирадами тяготы мне не получить никакой платы? Не в этом ли причина запрета? Или все дело в том, что о моем пребывании в настоящем я сам забываю?
Гитлер в своих комментариях к «Парсифалю» указал на множество завуалированных упоминаний реинкарнации и даже нашел прозрачные намеки на предыдущие жизни некоторых героев поэмы о Граале. Так, волшебница Кундрия была инкарнацией Иродиады, демонической матери Саломеи, которая потребовала отсечь голову Иоанну Крестителю.
Гитлера удивило, что о реинкарнации так открыто говорится в христианской по духу поэме о Святом Граале. До этого он полагал, что ислам и иудаизм (включая христианство, «наследие иудаизма») были среди тех религий, в учение которых закон кармы или что-то подобное не входило.
Адольфу Гитлеру очень хотелось, чтобы среди его прежних инкарнаций оказались какие-нибудь великие люди. Может, он, стоя перед Копьем Судьбы в Хоф-бурге, интуитивно чувствовал, что этот талисман власти уже был в его руках и помогал добывать победы? Не был ли это всемогущий Цезарь или кто-то из великих германских императоров вроде Барбароссы, а может, прославленный готский герой Аларих Отважный?
Но здесь его ждал неприятный сюрприз. Стимуляция разума наркотиками показала, что среди его предыдущих инкарнаций, как бы ему этого ни хотелось, нет ни всемогущих правителей, ни белокурых тевтонских красавцев. Скоро он понял, что «Парсифаль» Вольфрама фон Эшенбаха не был книгой в общепринятом смысле этого слова. Скорее, это гораздо более значимый документ посвящения. Гитлер увидел в поэме о Святом Граале пророческие картины современной ему эпохи, отражение катаклизмов грядущих десятилетий XX века — критического периода в истории человечества. И он верил, что все исторические фигуры века IX возродятся в каких-то личностях XX века.
