сидят журналистки и блогерши
— Мое место наверху, — показывает Александра. — Когда пришла, все остальные кровати были заняты, вот и пришлось забраться туда. Девушки, видя мое состояние, предлагали мне место внизу, но нехорошо с моей стороны было бы сгонять кого-то.
У Александры тяжелое заболевание, и многие беспокоились именно о ее состоянии. Но журналистка уверяет, что сейчас у нее есть все лекарства, хвалит медиков СИЗО:
— Они более благожелательные, чем в обычной поликлинике. И вообще, кто бы мог подумать, что в недрах СИЗО скрывается вполне приличный медицинский центр. Мне тут даже маммографию сделали. Когда бы я на нее пошла на свободе — не знаю. При мне у девушки обнаружили опухоль молочных желез. Меня это сильно впечатлило. Но это не повод тут задерживаться. Обследовалась — и домой. Очень надеюсь, что отпустят. За маму волнуюсь… Вы же знаете, что она у меня после тяжелой операции. Как она там? Кто за ней ухаживает?
Несмотря на то, что Баязитова хвалит медчасть, находиться в СИЗО с ее болезнями, по сути, противопоказано. Здесь царит духота, нет пеших прогулок и т. д. Впрочем, журналистка беспокоится больше не за себя, а за других.
— Обо мне-то говорят, помнят, а вот как бы ей помочь, — говорит Баязитова, указывая на пожилую женщину.
А та начинает рыдать навзрыд. С трудом удается узнать, что с ней случилось. Женщина — гражданка Казахстана. В Москве работала поваром в известном ресторане, деньги получала на банковскую карту. Этой картой пользовалась, чтобы деньги переводить на родину, в Казахстан. Там у нее дети, дочка беременная. И, видимо, в какой-то момент передала кому-то из коллег (в ресторане много мигрантов работают уборщиками, посудомойками и т. п.) карту, и тот отправил в Турцию перевод на 150 000 рублей. Возможно, у нее эту карту выкрали, а потом вернули. В общем, теперь ей вменяют финансирование терроризма, потому что деньги ушли по какому-то плохому адресу.
— Адвокат по назначению сказала: «Признавайся, а то звонков близких не будет, и поедешь в тюрьму лет на 15–18», — плачет арестантка. — А в чем признаваться? Я ничего не делала. Родные ничего не знают обо мне. Помогите, умоляю! Скажите им, чтобы посылку прислали и адвоката наняли.
Администратор Telegram-канала Ольга Архарова тоже содержится в маломестной камере. Кроме нее там три женщины, одна из которых — калининградский врач Елена Белая, которую на днях присяжные признали виновной в смерти недоношенного младенца. Какое-то время Белая была в большой камере, где пыталась бороться с дедовщиной (женщины, которые долго сидят, пользуются привилегированным правом первыми посещать туалет, они распоряжаются пультом от телевизора и т. д.). Архарова просит помочь ей с выводом в спортзал и парикмахерскую. Но сейчас с этим большие проблемы — не хватает сотрудников.
Инна Чурилова содержится в другой камере. Большой, на 40 человек. В таких казарменных условиях Чурилова никогда не была, так что не может в себя прийти. Благодарит психолога, который с ней каждый день общается. Видимо, без помощи специалиста она бы и не справилась.
Инна потрясена и ситуацией в целом, думает только о своем ребенке, которому всего годик. Сокамерницы ее всячески поддерживают, удивляются, как можно мать оторвать от дитя за какие-то публикации в соцсети…
Блогер и феминистка Татьяна Сухарева тоже содержится в большой камере. Ее дело тянется аж с 2014 года. Татьяну обвиняют в продаже поддельных страховых полисов. В первый раз она попала в СИЗО восемь лет назад, но ее скоро отпустили под домашний арест. И вот она снова в изоляторе, ждет апелляции. Видно, что феминистку все это дело и заключение под стражу измотали вконец. Из-за стресса она даже мысли с трудом формулирует.
Арест журналисток и других женщин за «экономику» и ненасильственные преступления — это жестокость, и она точно не вынужденная, а намеренная. У них есть жилье, работа, а главное — малолетние дети или больные родители.
История известной модели и блогера Анастасии Поляковой выбивается из этого контекста. Ее преступление — насильственное (в мае 2022 года Настя с подругой и приятелем в одном из московских дворов избили 45-летнего курьера стоматологической клиники, который сделал молодым людям замечание, и отобрали у него травматический пистолет). Но даже тут арест — мера более чем избыточная, ведь Настя москвичка и у нее на руках тяжелобольная мама.
Настя выходит из строя женщин. Рассказывает, что вменили часть 2 статьи 161 «Грабеж» (за нее предусмотрены принудительные работы на срок до четырех лет или лишение свободы до семи лет).
— Обычная драка, — говорит Настя. — Человек этот сам к нам подошел. Он первый напал. Все это мы снимали на телефон, запись есть, но в интернет она не попала. В сети оказался лишь кусочек видео с камер наблюдения, где видно только, как мы бьем. Как бы то ни было, мы выплатили пострадавшему компенсацию по 100 000 рублей. Никаких серьезных травм у него нет. Пистолет его стоит 7500 рублей. Зачем меня тут держать? У меня мама очень сильно болеет… Я уже на адвокатов потратила полмиллиона.
Настя не первая блогер-модель, оказавшаяся в этих стенах. И каждый раз можно констатировать: эти девушки не были маньячками, угрозы обществу не представляли, а потому могли бы остаться под домашним арестом.
«Падаем в обморок, разбиваем головы»
В камерах душно, жарко. В больших хотя бы душ есть (в маломестных он не предусмотрен), но зато там тяжелее с сокамерницами. Представьте 40–50 женщин разного воспитания, образования, социального статуса, характера на одной маленькой площади. Даже просто не сойти с ума в таком месте — подвиг. Женщины так и говорят, что все силы тратят на то, чтобы сохранить себя.
Для них крайне важно выглядеть хорошо. В СИЗО есть парикмахерская, но услуга эта платная, а деньги на лицевом счете есть не у каждой. К тому же из-за большого количества заключенных в парикмахерскую огромная очередь, нужно ждать месяцами, чтобы привести себя в порядок. То же самое со спортзалом. Кто-то не может попасть туда больше месяца, а в камере от перенаселенности нет свободного пятачка, чтобы позаниматься спортом.
Старожилы вспоминают, что когда-то в СИЗО № 6 была йога, мечтают о ней… Сейчас кажется, что это просто фантастика.
— Прогулочные дворики — это какая-то насмешка, — говорит одна из арестанток. — Вы их видели? Это же пыльные цементные мешки.
Дворики мы видели — заключенная не преувеличивает. Собственно, их и двориками назвать трудно: закутки с бетонными стенами и полами. Сверху (не везде) виден лишь кусочек неба. Никакой зелени, лавочек, тренажеров там нет. И
