«Во имя аллаха милостивого, милосердного…» — с этих слов начинается каждый новый день в Кабуле, им же и заканчивается.
Просыпаешься рано, как от звука пилы.
От истошного вопля городского муллы.
Злой ворочаешься от незнания
мусульманского заклинания.
Днем закручивают дела,
непрерывные, как хороводица.
Спать ложишься, и снова мулла
истеричным криком изводится.
Нервно на койке злишься без сна.
И понимаешь чуть слышно:
Он же орет, что эта война
так надоела всевышнему.
«О, всемогущий! — кричит, посинев, —
В чем я тебя ослушался,
что же творится, за что этот гнев
с неба огнем обрушился?..
О духовенство, о мудрый аллах!
Сжалься, народ наш растерянный».
А над мечетью выцветший флаг,
осколками мин простреленный.
Просыпаешься рано, холод мрака и мглы.
Тишина. Нет мечети. И нету муллы.
Война ощущается в Афганистане постоянно. С ней встречаешься уже на подлете к Кабулу, в небе. Самолеты отстреливают специальные термические ракеты, уводящие на себя «стингеры». Стрекочут (неподходящее слово, мирное) вертушки, непременно парами: если собьют первую, вторая накроет огневую точку бандитов. В горах грохочет артиллерийская канонада, ночью зависают осветительные ракеты, отчего горы кажутся еще выше и зловещее. Тишину темных улиц ежеминутно оглашают гортанные выкрики патрулей царандоя, останавливающие при наступлении комендантского часа все проезжающие машины. Раздаются автоматные очереди, лай собак. Свет в кабине автомобиля должен быть включен, иначе — «огонь». Патруль видит, кто едет, но ты не видишь, чей патруль.
Война затянулась. Это ясно всем, особенно здесь. Где выход? Наверное, огнем и криком «ура» его не найти. Скорее всего этот вопрос должны решать политики. Но воевать дальше бессмысленно.
Горы неровной стеной,
высеченные ветром,
снежною белизной
высятся островерхо.
Если к прикладу припасть,
то на прицеле атаки,
Словно клыкастая пасть
злобно рычащей собаки.
Какие еще возникали мысли «там»? Во всех сложностях и противоречиях хотелось объективно выразить настроение наших воинов, которое складывалось, с одной стороны, из восторженных газетно-журнальных публикаций, с другой, из тех реальных событий, которые ты видел сам. Оно так примерно складывалось, это ощущение увиденного. У немцев есть такая фраза, точно определяющая афганские ситуации: «хальб унд хальб» (пополам напополам).
Наше молодое поколение проходило в Афганистане тяжелейшее испытание на прочность и социальную пригодность. Ведь что такое интернационализм? Я понимаю так: человек, защитивший дом своего соседа и его детей, так же защитит и свой дом, свою Родину. Другое дело — надо ли это соседу? Сейчас на нас смотрит весь мир и на то, как мы воюем, тоже. Большинство своей добросовестной службой, смелостью и расчетливостью при проведении боевых операций продолжают традиции несгибаемости русского духа, боевой удали и безудержного геройства. Об оборотной стороне медали я расскажу позже.
Несколько слов об армии афганской. В газетах нередко писали об успешно проведенных рейдах и операциях силами афганцев, о ликвидации ими банд моджахедов. Этим же часто грешили телерепортажи Михаила Лещинского. Да, конечно, армия такая существует, правда, призыв в нее проводился в основном методом облав. Да, они воевали, но только с нами и за нами. И продолжали взлетать по ночам с пыльного Кабульского аэродрома наши транспортные самолеты с цинковой тарой на борту, а на наших кладбищах в больших и маленьких городах, в селах появлялись новые могилы двадцатилетних ребят, убитых или умерших на той войне.
Задача была простая,
проще не может быть:
душманов не пропуская,
колонну машин пропустить.
Пути перекрыты с фланга,
бой будет отчаян и долг.
Укрытые камни Саланга
да интернациональный долг.
И рокот моторов слился
с пронзительнейшим огнем.
Бой, который не снился
участвовавшим в нем.
Душманская банда сворой
дикого шакалья
вклинивалась в гору,
минно-взрывными паля.
Казалось, еще немного —
и, смяв поредевший заслон,
они овладеют дорогой
и мирным грузом колонн.
Но встали тверже, чем скалы,
один за десятерых.
И не сумели шакалы
Перешагнуть через них.
Отчаянных и взъерошенных,
мальчишек по двадцать годов.
Из сел, пургой запорошенных,
из солнечных городов.
Они не узнают, как вскоре
их именем назовут
набережную на море,
сад, где вишни цветут.
Взрывы гранат отгремели,
дым на камнях оседал,
в выжженном боем ущелье
с выходом на перевал.
Быть не могло иначе:
колонны прошли и в срок,
выполнили задачу
и интернациональный долг.
А вот примерно то, о чем сообщили в те дни пресса, радио и телевидение:
Лаконично, деловито, гневно
сообщает радио Бахтар,
что бои ведутся ежедневно,
за ударом следует удар.
Что разбита банда Махомеда,
банда Мустафы отсечена.
Спасены богатства минарета,
школа и больница спасена.
Уничтожен склад боеголовок,
тысяча бандитов в плен сдалась.
Все дехкане верят поголовно
в новую решительную власть.
Батальоны армии афганской
смело подавляют мятежи,
от контрреволюции душманской,
грудью защищая рубежи.
Бой гремит в ущелье за горою,
полыхая бешеным огнем.
Мы потом фамилии Героев
Советского Союза узнаем.
На войне живешь не только войной. В свободные минуты вспоминаются близкие друзья, вспоминается дом. Родные места кажутся нереально недосягаемыми. Мирные воспоминания помогали коротать время, свободное от операций и перевязок, снимали напряжение. Иногда на память приходили строки поэтов времен «той войны», любимых мною Константина Симонова и Иосифа Уткина. Почему-то наше время не выдвинуло из строя воюющих и пишущих сколько-нибудь заметную, читаемую личность. Разве, что песни все пишут повально, которые таможенники через границу не пропускают. Наверное, и литературу пишут, да не все печатают. Поживем — увидим. Я считаю, что правду о любой войне люди должны знать полностью. И чем раньше, тем лучше.
Пытаясь уйти от сюжетов военных,
бесстрастно взирая ландшафтов панно,
Хочется событий обыкновенных,
как на собрании или в кино.
Медленным шагом пройтись б, спотыкаясь,
глядя восторженно по сторонам,
зная, что не взлетишь, рассыпаясь
анатомически по частям.
Как не хватает январской позёмки
в той суматошно родной кутерьме,
где новогодние светятся елки
в чистой невыдуманной зиме.
Жаркое солнце палит безбожно,
зной иссушает душу и плоть,
кровь на анализ взять невозможно,
если палец иглой уколоть.
В шумной палате экран телевизора,
словно в пустыне манящий мираж.
Мирная жизнь непривычна и призрачна.
Кто ее выдумал? — шутка и блажь.
Есть у поэтов воюющих кредо —
помнить о доме в дыме войны.
Вздрогнула ветка афганского кедра
от набежавшей взрывной волны.
Настроившись на волну воспоминаний, хочется сказать о том, что бывают минуты, когда надо посоветоваться или исповедаться перед близким человеком, другом. Иногда такая мысленная связь позволяет найти правильное решение в трудной ситуации.
Забыться, отстраниться хотя бы на какое-то время от грохота, крови и боли войны помогали стихи. Я писал их чуть ли не ежедневно. Для друзей, родных, наконец, для себя.
И песню тоже не удержался и написал. Очень просили товарищи, вместе с которыми я работал:
О чем взгрустнулось, товарищ мой?
Наверно, вспомнил ты дом родной.
Прохладный вечер в степном краю,
друзей заветных, любовь свою.
О чем взгрустнулось, товарищ мой?
Наш путь тревожный и боевой.
Где будем вместе — неважно где,
назло разлуке, назло беде.
О чем взгрустнулось, товарищ мой?
Ведь завтра снова в ущелье бой.
Пройди сквозь пули, осколки, дым
и, если можно, приди живым.
Мерцают звезды чужой страны,
в ней нет покоя и тишины.
Гордиться можем своей судьбой,
о чем взгрустнулось, товарищ мой?
Уныл и удручающ пейзаж Афганистана. Коричневато-серые горы лишены растительности. Овцы слизывают росу с камней — безводье. Мелкая, как мука, пыль въедается в ботинки, форму. Изнурительная жара днем переходит резко в сковывающий ночной холод. Ярчайшая голубизна неба с привычными трассерами отстрелянных с самолетов ракет и то же небо после захода солнца, чернее чернил фирмы «Паркер» с рассыпанными по небу звездами, наверно, сразу всеми, какие есть во Вселенной. Контрасты.
