Теперь ирония явно проскользнула во взгляде тринадцатилетнего Альфреда и неприятно задела Курта. Впрочем, иным способом младший брат своего мнения по поводу нотации старшего не проявил, он вообще даже в юности не был любителем ввязываться в пустые дебаты. Но Курт сам потерял охоту продолжать проповедь, на которые он был мастак, в чём явно сказывалось влияние отца, совершенно не задевшее Альфреда. Во всём облике младшего брата, в тоне, которым он говорил, угадывалась совсем не мальчишеская решительность. О пересечении Гренландии он рассуждал, как взрослый мужчина, всё обдумавший и взвесивший.
Курт не мог знать, что примерно в то время Альфред записал в своём дневнике мысль, которая, как потом выяснилось, была не выражением юношеского максимализма, но глубоким убеждением, младший брат оставался верен ему до последнего часа: «Ни один человек, который хочет совершить в жизни что-нибудь значительное, не должен ждать, пока ему представится возможность это сделать. Для него должно быть законом: я это совершу или умру».
Решительность Альфреда даже напугала тогда Курта, и он счёл своим долгом поделиться опасениями с родителями. Некоторое время семейство доктора теологии жило в тревоге: не натворит ли чего младший сын — возьмёт да и удерёт в свою Гренландию.
Нет, этого не случилось. Вероятно, именно потому, что замысел Альфреда был для такого мальчишеского поступка слишком обдуманным. Он был убеждён, что не должен ждать, пока представится благоприятная возможность, что её следует искать, создавать самому, но это вовсе не значило, что стоит поддаваться первому же эмоциональному порыву. Кроме того, можно не сомневаться, что уже тогда он связывал своё гренландское путешествие не со спортивным рекордом, но с исследовательской работой.
А для этого — что было понятно ему и без нотаций стар шего брата — действительно ещё необходимо было долго учиться.
И Альфред благополучно заканчивает гимназию, а затем — вслед за Куртом — и университет. Правда, на последних курсах, увлёкшись общими проблемами устройства Вселенной, он специализируется в астрономии. Однако уже к 1905 году, когда Альфред Вегенер получает университетский диплом, он твёрдо заявляет старшему брату, что следить за состоянием небосклона с помощью телескопов не намерен. Он убедился — эта «сидячая» наука не для него. Вот если в ближайшие годы будут созданы аппараты, на которых астрономы полетят в космос (Альфред верил в эту перспективу, был убеждён: время космических полётов не за горами), тогда другое дело, а пока…
Что «пока», Альфред в тот момент представлял себе довольно туманно, и Курт, как всегда, охотно пришёл на помощь младшему брату.
Сам Курт Вегенер в то время уже несколько лет был сотрудником Линденбергской аэрологической обсерватории, занимался новой для того времени темой — изучением высоких слоёв атмосферы. Работа исследователя была связана если не с космическими путешествиями, то по крайней мере с не менее опасными в те годы полётами на аэростатах. Словом, по всем статьям получалось, что дело это как раз для Альфреда. Правда, ему придётся сменить специальность — из астронома превратиться в метеоролога. Но о способностях младшего Вегенера не раз лестно отзывались университетские профессора. Да и работать он будет со старшим братом, а значит, полностью может рассчитывать на уже накопленный им немалый багаж познаний.
Курт предложил Альфреду стать сотрудником той же самой Линденбергской обсерватории, и младший брат с готовностью откликнулся на это предложение. В семье Вегенеров решение сыновей тоже было горячо одобрено: братья будут теперь вместе, и старший, более спокойный, уравновешенный, положительный, сможет постоянно приглядывать за младшим. У Курта возникла тайная надежда, что с этого времени они будут работать бок о бок с Альфредом до конца дней.
Но планам этим не суждено было сбыться: Альфред Вегенер состоял в должности сотрудника Линденбергской аэрологической обсерватории всего лишь около полутора лет. Однако за короткий этот срок он успел многое: глубоко изучил основные разделы метеорологии — науки, которой в годы учёбы серьёзного значения не придавал, а потому и не одаривал её особым вниманием. Обрёл и целый ряд навыков, необходимых для практической работы: научился поднимать в воздух различные приборы — на шарах и особых метеорологических змеях, свободно управлял полётом аэростатов, на которых они с Куртом неоднократно поднимались на несколько тысяч метров над землёй.
Кстати, во время одного такого полёта братья Вегенеры, сами того не подозревая, установили мировой рекорд длительности полёта. Их пребывание в воздухе было рассчитано всего на несколько часов, они же, используя благоприятную погоду, решили провести более широкий цикл измерений. И пролетали более двух суток — точнее, пятьдесят два часа, побив прежнее достижение французского графа де ля Во.
Случайный этот рекорд был установлен 5-7 апреля 1906 года, а немного времени спустя Альфред Вегенер осторожно сообщил брату — скоро им предстоит расстаться на долгий срок. И он признался Курту, что вот уже несколько месяцев переписывается с известным датским путешественником Милиусом Эриксеном, который намерен в скором времени отправиться в дальнюю экспедицию. Куда? Ну, конечно, в Гренландию! Эриксен планирует нанести на карту последнюю необследованную часть побережья острова, а заодно выполнить многочисленные метеорологические наблюдения. Поначалу датчанин на просьбу Альфреда взять его в экспедицию отвечал вежливым отказом — видно, его смущал малый опыт претендента. Но Альфред писал ему вновь и вновь, и постепенно тон ответов датчанина становился всё более сочувственным. А вот письмо Эриксена, полученное с последней почтой. Он согласен! В ближайшие дни Альфред должен прибыть в Копенгаген, где уже снаряжается в плавание судно.
Экспедиция 1906–1907 годов, первая в жизни Альфреда Вегенера, будто нарочно сложилась так, чтобы навечно отбить охоту у её участников когда-либо ещё раз отправиться на покрытый толстым, более чем трёхкилометровым ледяным панцирем остров. Долгое время жить приходилось в страшной тесноте. На берегу Датского фиорда, куда высадился Эриксен со спутниками, удалось построить лишь небольшую бревенчатую избу, а в составе экспедиции было двадцать семь человек — спать они могли лишь посменно. Затем, когда наступило полярное лето, исследователи разбились на отряды и в сопровождении проводников-гренландцев отправились по разным направлениям. Им в полной мере пришлось испытать на себе пургу, морозы, нередко их собачьи упряжки не могли двигаться против ветра. Пешие переходы много раз оканчивались падениями в ледяные трещины, из которых чудом удавалось выбраться.
А к осени, когда всем отрядам положено было собраться на базу, в Датский фиорд, не вернулся Эриксен с двумя гренландцами. От него не было вестей в течение всей долгой зимы. Попытки спасательных партий выйти на поиски начальника экспедиции постоянно заканчивались безуспешно — мороз, доходивший до пятидесяти градусов, бураны, глубокий снег не давали возможности далеко отойти от базы. И всю зиму они жили в тревоге за судьбу своего руководителя.
Правда, исследовательские работы не останавливались ни на день. Постоянно фиксировались температура, давление, направление ветра. А как только появлялась малейшая возможность, Вегенер запускал ввысь своих воздушных змеев, поднимал над землёй приборы на привязанных аэростатах. Как это не раз случалось и раньше и позднее, многие измерения, проводившиеся в тех местах земного шара, в которых прежде не бывал ни один исследователь, давали целую лавину новой информации. И в ту экспедицию представление об атмосферных процессах, происходящих над величайшим островом планеты, обретало день ото дня всё большую полноту. А это в свою очередь вело к весьма далеко идущим последствиям — ведь ледяное дыхание Гренландии влияет на состояние погоды всей Европы. Оттого новые знания заставляли усомниться в некоторых истинах, считавшихся уже к тому времени среди метеорологов непреложными.
В тесной избушке на берегу Датского фиорда Вегенеру пришло немало ценных соображений, родились намётки будущих научных работ.
Но избушка была всё же тесна, а за стенами её трещали чудовищные морозы, а мысли о судьбе руководителя экспедиции день ото дня становились всё более мрачными, и каждому обитателю избушки нетрудно было догадаться, что если бы не случайная игра обстоятельств, именно ему, а не опытному, бывалому Эриксену мог выпасть печальный жребий.
Эта простая мысль обрела особенно зловещую силу по весне, когда одна из спасательных партий, прорвавшись, наконец, на север, следуя маршрутом начальника экспедиции, нашла в ледяной пещере труп гренландца Бренлунда — проводника Эриксена, у ног которого лежала записка, сообщавшая о том, что Милиус Эриксен погиб ещё осенью.
