На том совещании обсуждались кандидатуры на руководящие посты в Верховном Совете, которые предложил Горбачев. На пост Председателя Верховного Совета он выдвинул А. В. Власова. Это был совершенно бесперспективный вариант, хотя Горбачев его активно поддерживал. Мне почему-то, быть может по неопытности, был предпочтительнее на тот момент Н. И. Рыжков (хотя он не был народным депутатом России). Я видел в нем тогда человека интеллигентного, знающего экономику, обладающего огромным запасом нереализованных созидательных сил. Однако впоследствии, когда его кандидатура была выдвинута на пост Президента Российской Федерации, я отнесся к этому отрицательно. Да и былого авторитета у Николая Ивановича к тому моменту уже не было. Горбачев постарался оттеснить его в тень. Но ко дню открытия Съезда он шел первым по уровню популярности в самых различных регионах, особенно после землетрясения в Армении и его поездки туда.
Очень импонировали мне народные депутаты В. Коков, В. Соколов, В. Степанов, С. Филатов, М. Бочаров, С. Кехлеров, В. Хубиев, Ю. Яров, 3. Корнилова. Без Ельцина нельзя было, но его я видел в должности Председателя Совета Министров России. Считал, что выводить его на первые роли – значит начать опасную борьбу с Горбачевым. В целом способных людей было избрано много. Парламент откроет потом еще целый ряд новых имен.
На должность первого заместителя Председателя Верховного Совета Горбачев предложил талантливого писателя из Татарстана Рината Мухамадиева. Я думаю, что Мухамадиев не проиграл от того, что не прошел, ибо творческая личность лучше чувствует себя в родной стихии. Он хорошо затем проявил себя на должности председателя Комиссии по культурному и природному наследию народов Российской Федерации.
На пост Председателя Совета Национальностей предлагалась, как мне сказали, кандидатура Сергея Валентиновича Хетагурова, Председателя Совмина Северо-Осетинской республики. Думаю, что он был бы неплохим председателем палаты.
В ЦК КПСС предполагали одно, а депутаты были в своих решениях все же самостоятельны и независимы. Депутации автономных образований предложили мою кандидатуру на должность первого заместителя Председателя Верховного Совета. Началась борьба совершенно другого уровня и накала. Откровенно говоря, мне и многим другим людям не всегда было понятно, за что боролись иные депутаты, унижая и оскорбляя друг друга, теряя подчас человеческий облик. «Борьба есть борьба», скажем так, и, наверное, нельзя подходить к политической борьбе с обычными мерками. И все же это явление требует очень тщательного нравственного анализа, уж очень тяжело иногда было наблюдать происходящее. Я по неопытности допустил множество ошибок, тоже, видимо, вошел в раж, стал впадать то в одну, то в другую крайность.
В списке претендентов на пост Председателя Верховного Совета России основными были Ельцин, Власов и Полозков. Кандидатуры Полозкова и Власова казались мне бесперспективными, хотя по своим человеческим качествам они были вполне достойными людьми. Это наша пресса представила Полозкова чудовищем. Позитивным в кандидатуре Власова я считал знание им экономики России. Но основной массой депутатов он совершенно не воспринимался, ибо олицетворял изжившие себя структуры абсолютно несамостоятельного российского Совмина. Несмотря на его положительные личные качества, он был обречен нести на себе в глазах общественного мнения печать горбачевской беспомощности и политбюровской безнравственности. Ельцина многие опасались. Для меня лично он благодаря ряду своих качеств был в то время кумиром. Но и меня настораживало его откровенно агрессивно-антикоммунистическое окружение. Я бы сказал так: антикоммунизм в нынешних условиях – это своеобразный изгой России. Вдумайтесь, как велика историческая приверженность в нашей стране идеям равенства и справедливости, если в ней так сравнительно легко прижился марксизм. И это не только 10 миллионов коммунистов, это еще 20–25 миллионов человек, так или иначе приобщенных к ним. И кто же виновен в том, что коммунистические, а точнее, социалистические идеи были превращены в жупел? И вовсе не секрет, что многие достижения современной социал-демократии зиждутся на этих идеях. У нас же социал-демократы борются против социалистических идей. Не парадокс ли?
Будучи человеком эмоциональным, я тянулся к Ельцину, и если бы дал волю чувствам, то, не раздумывая, последовал бы за его курсом. Но я ведь еще и ученый, а ученые, как известно, склонны к рациональному анализу. Только вряд ли нужно было быть большим аналитиком, чтобы увидеть в политическом поведении Ельцина проявление таких негативных черт, как непредсказуемость действий, ориентация на революционное разрушение. Он, бесспорно, лидер, но всегда нуждался в разумном сдерживании, помощи в выработке политических ориентиров. Мне искренне хотелось стать именно первым его заместителем, поскольку я наивно полагал, что смог бы в этом качестве рационализировать его политику. Но, кажется, физически ощущал его неприятие. И тогда, и сегодня эта его позиция кажется мне противоестественной. Я был искренне настроен на позитивное сотрудничество, тем более что у нас состоялась, как мне подумалось тогда, вполне хорошая беседа. Я сказал ему буквально следующее: «Борис Николаевич, вы знаете, сколько дней я работаю в ЦК. Вы там работали дольше меня и на постах гораздо выше моих. Там немало честных, грамотных работяг. Не хотелось бы, чтобы вы предвзято относились ко мне. Преданности и честности нам, горцам, не занимать, если нам отвечают уважением и доверием. Если вам не подходит моя кандидатура, скажите прямо сейчас. Я не стану участвовать в выборах, если для вас нежелательна моя кандидатура».
На что Б. Н. Ельцин ответил: «Да, я сам был на партийной работе и знаю, что там много достойных людей. Я далек от предвзятых обобщений и против вас ничего не имею». Мы пожали друг другу руки и разошлись, оставаясь, видимо, каждый при своем мнении.
Я был наивен, он – умудрен опытом. И конечно, меня очень огорчило и обидело то, что позже он попросту снял мою кандидатуру. Обидно не из-за должности, а из-за того, что не были поняты мое искреннее стремление, мой, если хотите, душевный порыв. Обиды, как и огорчения, проходят. Не осталось, конечно, и злости. Все это были эмоции, а без них прожить жизнь еще никому не удалось.
Да и на Съезде было много эмоций. Бурный, непредсказуемый, претенциозный первый Съезд народных депутатов Российской Федерации. Председатель Центральной избирательной комиссии В. И. Казаков сообщил итоговые данные выборов. В 1068 округах баллотировалось 6705 претендентов. Только в 33 округах была так называемая безальтернативная кандидатура, в 300 – было выдвинуто более четырех кандидатов, в 24 – более 20. Количество претендентов в моем округе оказалось выше, чем в среднем по Российской Федерации. К моменту открытия Съезда собралось 1059 человек. Около шести процентов составляли рабочие, шесть процентов – колхозники. Был один студент – наш дагестанец Заргишиев. Лишь 16 депутатов были старше 60 лет. Это был невиданный для России по своему составу депутатский корпус: 93 процента – избраны впервые, 86 процентов – члены КПСС. Много первых секретарей обкомов КПСС и председателей облисполкомов. На Съезде у меня лично впервые возникло желание стать независимым от партийных органов. Партийный аппарат, выборные органы, Центральный Комитет, высшее руководство – это одно дело. Но в целом партия? У меня была своя давно вынашиваемая концепция, за которую меня неоднократно критиковали в Мурманске. Я говорил: «Коммунисты давно стали заложниками генеральных и первых секретарей. Рядовым коммунистам надо брать на себя больше ответственности, иначе партия будет уничтожена генералами от КПСС. А отвечать придется рядовым».
Первым депутатом, выступившим на Съезде, оказался С. М. Шахрай, тогда заведующий лабораторией МГУ. Он, наверное, и сейчас занимает первое место по количеству выступлений в парламенте. Механизм парламентской говорильни, давно известный на Западе и утвердившийся в союзном Верховном Совете, был запущен и в России. К риторике мы добавили еще политическую возню – любимое занятие многих депутатов, особенно при обсуждении организационных и процедурных вопросов. Появились настоящие «процедурных дел» мастера.
На второй день Съезда я вышел к микрофону и произнес следующее: «По роду своих занятий я занимаюсь прогнозированием. Изучив тенденции работы нашего Съезда в течение вчерашнего дня и сегодня, мне представляется, что тенденции не очень благоприятные. Что я имею в виду? Я имею в виду, что эти тенденции в какой-то степени повторяют события первого Съезда народных депутатов СССР. Именно такие тенденции привели впоследствии к развалу Союза Советских Социалистических Республик. Во всяком случае, этот вопрос уже на повестке дня находится. И мне хотелось бы обратиться к народным депутатам Российской Федерации, чтобы мы не допустили развития этих тенденций в рамках Российской Федерации. Российская Федерация была унитарным государством, и одновременно она является федеративным государством. Когда я избирался в округе, у меня было десять соперников. И все десять выступали за то, чтобы превратить Дагестанскую автономную республику в республику СССР. Я активно выступал против этого. Почему? Потому что я верил и верю, что мы можем и должны развиваться в рамках обновленной по сути Российской Федерации. И отсюда непосредственно вытекает вопрос о суверенитете. Когда мы говорим о суверенитете Российской Федерации, необходимо помнить о том, что это суверенитет не только Москвы, не только Ленинграда, это суверенитет каждой частицы Российской Федерации. И мы должны учитывать, что в Российской Федерации разные национальные автономии, они функционируют тоже как суверенные национальные государственные образования».
