Ознакомительная версия.
Выход архангельских большевиков из объединенного комитета РСДРП и их стремление отделаться от союза с «соглашателями» поставили их вне эсеровско-социал-демократического блока, который руководил губернскими органами самоуправления – от Архангельского совета до переизбранной городской думы. Это фактически лишило большевиков влияния в провинциальной политике. В августе 1917 г. на выборах в городскую думу эсеры и меньшевики выставили «единый революционно-демократический список кандидатов», чтобы не разбивать голоса «демократии». Большевики тогда участвовать в выборах отказались. В результате умеренные социалисты получили 42 из 60 мест[190]. Представители умеренно-социалистического блока преобладали и в руководстве профсоюзов. Хотя архангельские большевики несколько укрепили свои позиции после августовского выступления генерала Л.Г. Корнилова против правительства А.Ф. Керенского, даже осенью 1917 г. они все еще не играли ведущей роли в выборных органах края. Так, среди 400 делегатов Архангельского совета в большевистской фракции числилось всего 17 членов. Тем временем даже «сочувствующие» большевикам в совете предпочитали голосовать за «беспартийные» резолюции умеренно-социалистического блока[191]. Вплоть до середины декабря 1917 г. руководство совета продолжало осуждать самостоятельные партийные выступления и настаивало на совместной работе всех социалистов, «не уклоняясь в сторону вражды между партиями»[192].
Таким образом, если в Петрограде и в ряде провинциальных городов, в частности в Поволжье и на Урале, большевики уже в начале осени 1917 г. контролировали советы[193], то в Архангельской губернии они не имели большого влияния. На Севере не отдельные партии, а умеренно-социалистический блок, сложившийся уже в первые месяцы революции, вплоть до конца года продолжал определять провинциальную политику. И даже в первой половине 1918 г. меньшевики и эсеры удерживали влиятельные позиции в городских органах самоуправления и профсоюзах.
Социалистический блок, ставший лицом провинциальной политики на Севере в 1917 г., оставался важным фактором и в годы Гражданской войны. В антибольшевистской Северной области умеренные социалисты сохраняли руководящую роль в органах местного самоуправления. И даже на выборы в Архангельскую городскую думу в октябре 1918 г. они шли тем же самым объединенным социалистическим блоком, как и в 1917 г.[194] Их влияние не только отчасти сделало северную «контрреволюцию» преемницей провинциальной революции, но и содействовало устойчивости антибольшевистской власти на Севере. Именно неизменная поддержка со стороны архангельских социалистов помогала белому правительству преодолевать политические кризисы.
Архангельский Октябрь 1917 года
Большевистские лидеры винили в запоздалом установлении советской власти в Архангельской губернии экономическую и политическую отсталость Русского Севера. Говоря о трудностях перехода к социализму, В.И. Ленин писал, что к северу от Вологды и на других окраинах России «царит патриархальщина, полудикость и самая настоящая дикость»[195]. М.С. Кедров, с именем которого связано становление большевистской администрации в Архангельской губернии, отмечал, что Север в политическом отношении был, «пожалуй, самый темный угол в мракобесной царской России»[196]. Действительно «Октябрьская» революция в Архангельской губернии «опоздала» на несколько месяцев, наступив, по мнению большинства исследователей, не ранее зимы – весны 1918 г.[197] Современники же и вовсе относили ее к лету 1918 г., подразумевая, что только тогда большевики окончательно получили под свой контроль Архангельский совет, ликвидировали прежние органы губернской власти и при помощи политических эмиссаров и военных отрядов укрепили свое влияние в большинстве уездных городов губернии[198].
Архангельская политическая элита жила предчувствием грозных перемен уже с начала осени 1917 г. Умеренно-социалистическое руководство Архангельского совета, городской думы и профсоюзов вполне отдавало себе отчет в том, что положение простого населения стремительно ухудшалось и что это остро сказывалось на авторитете органов губернского и центрального управления. «Отсутствие или слабость власти, как назначенной, так и демократической», говоря словами председателя Шенкурской уездной управы Е. Едовина, не было секретом ни для кого[199]. На собраниях рабочих и флотских комитетов все громче раздавались требования удалить из правительства «министров-капиталистов» и передать власть советам. Губернский и местные советы, профсоюзы и комитеты в Архангельской губернии, так же как и в других регионах страны, уже с лета 1917 г. теряли прежнее влияние[200]. Рабочие и солдаты, видя ухудшение своего положения, упрекали выборные органы в потворстве «буржуазии». Они порой открыто «разносил[и] комитеты и всю их деятельность», прибавляя даже, что «лучше было при старом строе»[201].
Тем не менее губернская политическая элита по-прежнему поддерживала коалиционное Временное правительство. Даже после корниловского выступления умеренные социалисты в Архангельске, осудив кадетов, от которых шла «идейная подготовка корниловщины», продолжали отстаивать необходимость коалиции с «буржуазией». Только теперь это должна была быть коалиция «организованной революционной демократии» с «революционной буржуазией». Впрочем, «как профильтровать буржуазию», чтобы отделить ее «революционную» часть от «контрреволюционной», кажется, не знал никто[202].
Несмотря на ожидания кризиса, 25 октября 1917 г. новости о приходе большевиков к власти в Петрограде потрясли архангельских политиков. Исполком совета в течение пяти дней не созывал общего собрания. Вместо этого по его инициативе был создан новый Революционный комитет из представителей совета, городской думы, земства, профсоюзов и социалистических партий, который ограничил распространение в губернии большевистских декретов и новостей из столицы, полагая, что большевики недолго продержатся у власти. 26 октября экстренно собравшаяся Архангельская городская дума единодушно осудила «захват власти большевистскими частями Петроградского гарнизона», открывший «широкую дорогу контрреволюции»[203]. Только 17 ноября 1917 г. Архангельский совет, отметив, что в такой критический момент «безвластие в стране недопустимо», подтвердил переход власти к советам и признал Совет народных комиссаров, но лишь как временную власть, существующую до скорейшего формирования правительства из представителей всех социалистических партий. При этом совет отказался ликвидировать думу и земства как органы местного самоуправления и вновь призвал к прекращению «партийной грызни»[204]. Тем временем прошедшие 19 ноября 1917 г. перевыборы Исполкома Архангельского совета вновь подтвердили бесспорное лидерство меньшевистско-эсеровского блока. Умеренные социалисты удерживали руководящие позиции в комитете профсоюзов, местных советах и среди моряков флотилии[205].
Постановления Архангельского совета были созвучны настроениям местных комитетов, профсоюзов, советов, органов земского самоуправления, флотских и гарнизонных комитетов, которые в своих резолюциях также поддерживали коалиционную власть всех социалистических партий, представленных в советах, а не власть одних большевиков. И даже волостные и сельские резолюции, которые десятками приходили в адрес губернского исполкома крестьянских депутатов, хотя часто и признавали советы как органы местного управления, но протестовали против смещения центрального правительства и «военного заговора, затеянного преступным элементом – партией большевиков»[206].
Архангельские большевики даже после октября 1917 г. продолжали оставаться на обочине местной политики. Большевистские рабочие-латыши, как жаловался секретарь губернского комитета РСДРП(б) Я. Тимме, агитировали только в своей среде, так как не могли «справиться с русским языком»[207]. Влияние большевиков начало расти только в первой половине 1918 г., когда наметился приток в партию новых членов. Открытый в Архангельске весной 1918 г. «Клуб коммунистов» привлек около 400 человек, а к июлю численность большевиков и сочувствующих в Архангельске, включая пригороды и военные части, достигала 600 человек. Впрочем, на рост партии отчасти влияли материальные причины. Например, как вспоминала работница одного из лесозаводов Маймаксы Евдокия Нечаева: «…[в] 1918 г. стал носиться слух, чтобы в партию записывались, будут больше хлеба и ситцу давать. Тут сразу много записалось. Я с мужем переговорились… Мы обои с ним и записались»[208]. Также даже в Архангельске география большевистских ячеек была ограничена рабочими кварталами и казармами гарнизона и флотских команд. За пределами города большевистское влияние оставалось и вовсе крайне незначительным. Всего в губернии, помимо Архангельска, даже в первой половине 1918 г. насчитывалось несколько десятков членов партии и до 500 сочувствующих. Ячейки существовали преимущественно по линии железной дороги и в уездных центрах. Они были разобщены и не имели никакой связи с архангельской организацией[209].
Ознакомительная версия.
