Подобная педантичность вообще свойственна немецкой бюрократии. Порой она доходила до абсурда. В 1941 году, когда Хансу-Оскару было 15 лет, еврейскую школу, где он учился, закрыли, и школьников вывезли на принудительные работы. И все время, пока этих детей не отправили в газовые камеры, гестапо выдавало их родителям денежное пособие на ребенка и оплачивало страховку от несчастного случая. А сегодня Ханс-Оскар Лёвенштейн получает небольшую пенсию по старости, так как гестапо вносило за него взносы в пенсионный фонд.
Даже списки убитых в Освенциме составлены с пресловутой немецкой педантичностью.
Освобождение евреев из лагеря на Розенштрассе – уникальный случай в истории гитлеровской Германии. Немцы впервые открыто протестовали против депортации евреев, и их протест подействовал на власти. Этому есть вполне реальное объяснение: в то время уверенность в окончательной победе у многих сильно поколебалась, и в такой обстановке нацистское руководство не хотело вызывать новые недовольства у населения. В январе 1943 года капитулировала армия Паулюса под Сталинградом, а в начале марта Берлин подвергся разрушительной бомбардировке со стороны английской авиации. И Геббельс, желавший преподнести фюреру свободный от евреев Берлин как подарок ко дню рождения, был вынужден отступить.
Получив освобождение, отец и сын Лёвенштейны вернулись на свою родную Кудамм. Но как здесь все изменилось! Их дом был объявлен «еврейским». Это означало, что Вилли Фритч и прочие жильцы-арийцы были переселены в другие места, а сюда вселили евреев со всего города. В квартире Лёвенштейнов жили теперь семь семей – всего двадцать один человек. Для площади в шестьсот квадратных метров это совсем не много, но вот беда: на огромной кухне была только одна газовая горелка, и готовить приходилось по строгому расписанию.
Но после 27 февраля квартира снова опустела: всех ее новых жильцов гестаповцы депортировали из столицы. Четырнадцать комнат были оставлены почти без всякой мебели: евреям дозволялось иметь одну кровать, один стол и один стул на семью.
Берлин был наполовину разрушен. Многие немецкие семьи лишились крова. А Фриц, Ханна и Ханс-Оскар оказались одни в четырнадцатикомнатной квартире, как несколько лет назад. Правда, тогда здесь была роскошная обстановка. А теперь все, что осталось, было заперто и запломбировано. Им запрещалось пользоваться лифтом, выходить на балкон и даже двигаться вдоль Кудамм – улицу можно было только пересекать. Нельзя было заходить туда, где были хоть какие зеленые насаждения. Если где-то росло три деревца и несколько цветочков, вход на это место для евреев был закрыт. Нельзя было ходить в лес, в бассейн, в кино, в театр, на концерт – все нельзя, нельзя, нельзя…
Освобождение из лагеря вовсе не означало спасения: многие евреи были после этого отправлены в лагеря уничтожения. Участились обыски, и за малейшее нарушение грозило жестокое наказание. Один такой случай, чуть не закончившийся трагедией, запомнился Хансу-Оскару надолго.
Эсэсовцы пришли сразу после ночной бомбардировки Берлина. Они открывали все шкафы, заглядывали под кровати. Потом один прошел на кухню. Там стоял ящик со льдом, который использовался вместо погреба. Только появившиеся тогда электрические холодильники евреям было запрещено иметь, а такой примитивный холодильный шкаф – дозволено. Каждые два дня к дому подъезжал специальный автомобиль, где продавались большие куски льда.
Эсэсовец посмотрел в ящик и увидел на дне копченую камбалу. Разумеется, есть рыбу евреям не разрешалось. Ханс-Оскар рассказывал, как эсэсовец взял рыбину двумя пальцами, словно отравленную, и бросил через всю кухню.
– Что это за свинство! – закричал он Ханне. – Вы что, не знаете, что это запрещено? Я прикажу вас всех немедленно забрать.
Но Ханна не растерялась:
– Позвольте, вы же знаете, что я арийка. Я работаю на военном предприятии, и мне нужно хорошо питаться. Эту рыбу мне принесла моя мать. Без еды я не смогу работать.
Эсэсовец несколько секунд молчал, было видно, что он переживает неприятные минуты. Наконец он сказал:
– Горе вам, если от этой рыбы вы евреям хоть что-нибудь дадите.
Не найдись Ханна вовремя с ответом, и копченая рыбка стоила бы жизни всей семье.
И все же Лёвенштейнам не удалось дожить до конца войны в своей квартире. Произошли события, в результате которых они вынуждены были скрываться, а потом оказались в концентрационном лагере.
Несмотря на все усилия гестапо, в Берлине продолжали действовать подпольные сионистские молодежные группы, которые пытались помочь оставшимся в живых евреям. Лёвенштейны как могли помогали отважным юношам и девушкам, иногда, рискуя головой, прятали их в своей квартире. Однажды подпольщики получили из Швейцарии большую сумму денег – около ста тысяч марок. Необходимо было решить, где их спрятать – держать деньги в квартире, где периодически бывают обыски, было немыслимо.
Ханна Лёвенштейн предложила:
Давайте отвезем деньги в Потсдам. Вряд ли гестаповцы осмелятся обыскивать обладателя Золотого партийного значка.
Она приехала к сестре с большим узлом и спросила:
– Можно это у тебя оставить?
– Конечно, Ханночка, положи в комнате наверху.
Там и хранились деньги подпольщиков.
Весной 1944 года в квартире Лёвенштейнов целую неделю прятался молодой человек по имени Курт из подпольной группы «Хуг Халуци» («Кружок пионеров»). К счастью, в это время никаких обысков в доме не было. Вскоре Курт нашел укрытие у проститутки вблизи Александерплац.
– У меня столько молодых людей бывает, что одного нового никто и не заметит, – сказала она. Там юноша прожил около двух месяцев.
Во время бомбардировок евреям запрещалось спускаться в подвал, и Лёвенштейны всегда оставались наверху. Как вспоминал Ханс-Оскар, это были, несмотря на смертельную опасность, счастливые часы свободы – ведь нацисты еще больше боятся за свою жизнь и им в такие минуты не до евреев.
Однажды ночью, когда Берлин бомбили особенно сильно, к ним постучали. Стук поднял Лёвенштейнов с постели. Было около четырех часов утра.
– Такого еще не было, – сказал Фриц. – Город в огне, а гестапо затевает новый обыск. Но это были не гестаповцы. У дверей стояла незнакомая молодая женщина, оказавшаяся той самой проституткой с Александерплац.
– Ради Бога, немедленно уходите, – сказала она. – Курт во время налета был схвачен и до полусмерти избит. Он может назвать ваш адрес.
Лёвенштейны не знали этой женщины, а ведь она смертельно рисковала, отправляясь ночью через горящий Берлин в квартиру евреев, чтобы предупредить их об опасности. И сделав это, спасла людям жизнь.
Родители Ханса-Оскара всегда держали наготове узел с самым необходимым – документами и одеждой. И не медля все трое отправились в Потсдам к своей последней надежде – тетушке Ли. Пройдя тридцать километров, грязные и измученные, вошли они во дворец Лихтенау.
– Или ты поможешь нам, или нас отправят в Освенцим, третьего не дано, – все, что могли сказать беглецы.
Тетушка думала не больше секунды:
– Ну разумеется, сейчас мы должны держаться вместе. А там как-нибудь образуется.
Она жила одна в огромном замке – и в это же время миллионы немцев не имели крыши над головой! Кроме нее там находилось еще семь человек – шофер, повариха, служанка, горничные… Почти все они знали Лёвенштейнов, неоднократно видели их. Тетушка собрала всех слуг и объявила им:
– Перед вами немецкие беженцы, их дом в Берлине разбомбило, и они все потеряли. Это мои хорошие знакомые, я должна помочь им. А места у нас хватит всем.
Елизавета представила беженцев под новыми именами. Ханс-Оскар стал Вольфгангом фон Зекендорф-Гудентом (так звали его немецкого кузена). На всякий случай она прибавила:
Держитесь от мальчика подальше, у него открытый туберкулез.
Про отца сказали, что это инвалид Первой мировой.
Никто из слуг не выдал евреев, что сделать было бы проще простого: подойти к телефону и вызвать полицию. Тогда бы и Золотой значок тетушку не спас. Но ни один не оказался предателем.
Ханс-Оскар и сегодня не может точно сказать, что двигало тетушкой тогда – родственные чувства или боязнь за свое будущее, ведь скорый конец столь почитаемого ею фюрера был очевиден. Да это и неважно. Она приняла решение, которое спасло Лёвенштейнов от верной смерти.
У тетушки Ли беглецы жили до тех пор, пока в боковом флигеле замка Лихтенау не разместился полк СС. В доме появились высокие офицерские чины, во дворе – сотни эсэсовских солдат. Оставаться здесь дальше было опасно.
Лёвенштейны вернулись в Берлин и три дня прятались у своих друзей. Потом отец и сын вышли, чтобы купить какой-нибудь еды. Но на улице к ним подошли двое вооруженных солдат и довольно вежливо попросили пройти с ними. Их привели в участок, где дежурил пожилой и добродушный полицейский.
