Победить? Здесь даже немец, лишенный чувства юмора, рассмеется. Какое уж тут победить! «Или» поставлено для приличия: им остается одно — погибнуть.
Лей откровенно пишет, что «великие события не дают ему возможности размышлять». Он вряд ли размышлял и прежде, этот мародер, прославившийся крупными хищениями и мелкими скандалами. Но теперь он совсем потерял голову.
Нужно ли говорить о том, что происходит с обыкновенными немцами. Эти не пишут статей, не говорят о баррикадах и не цитируют апокалипсиса. Они заняты другим: куда бы убежать? Они снова занялись географией: три года тому назад их увлекали богатства Урала и Месопотамии, они разглядывали тогда карты Египта и Кавказа. Теперь они заняты скорее Баварией, они мечтают о деревушках на юге Германии, где можно спрятаться. Сверхчеловеки напоминают обыкновенных крыс.
Битые на востоке, немцы еще пытаются охорашиваться на западе. О, разумеется, и на западе они биты. Дело не в победах, а в разговорах — поворачиваясь лицом к западу, немцы еще прикидываются невозмутимыми. Они не рассчитывают больше завладеть бельгийскими городами, они стали скромнее: они хотят одурачить некоторых военных обозревателей Англии и Америки. И действительно, охотники быть одураченными нашлись: они пишут, будто немцы удирают «по заранее обдуманному плану».
Я вспоминаю все, что писали о нас за годы войны, и спрашиваю себя: неужто так велика человеческая наивность? Как могут читатели читать обзоры обозревателей, которые лгут уже четвертый год кряду? Забыли ли американские и английские читатели, что в некоторых газетах Россию неизменно именовали «колоссом на глиняных ногах»? Если не забыли, пусть спросят обозревателей, как же на «глиняных ногах» Россия прошагала от Волги до Одера? Обозреватели в свое время писали о неизбежном падении Москвы. Они не запаслись новыми псевдонимами для того, чтобы теперь писать о неизбежном падении Берлина. Союзники в течение трех лет готовились к военным операциям во Франции. Обозреватели объясняли это исключительно стратегическими обстоятельствами. После трех лет ожесточеннейших битв Красная Армия в течение четырех месяцев готовилась к прорыву мощной германской обороны в Польше. Те же самые обозреватели объясняли это исключительно политическими обстоятельствами. Когда Красная Армия разгромила немцев в Белоруссии, некоторые союзные газеты говорили, что немецкая армия истощена и дело не в силе русских, а в слабости немцев. Когда немцы продвинулись на пятьдесят километров в бельгийских Арденнах, те же газеты стали говорить, что немецкая армия необычайно сильна. Теперь эти газеты смущены быстрым продвижением Красной Армии; они бормочут, что, может быть, немцы сами поднесли русским такие безделки, как Лодзь или Оппельн. Эти господа одинаково недовольны, когда мы идем вперед, когда мы останавливаемся на минуту и когда мы снова идем. Можно подумать, что Красная Армия занята не разгромом немцев, а полемикой с тем или иным зарубежным обозревателем.
Впрочем, эти охи и ахи не приблизят и не отдалят нас от Берлина. Мы заняты куда более существенным делом, чем опровержение военных обзоров «Дейли телеграфа» или «Нью-Йорк таймса»: мы наступаем. Военные корреспонденты, находящиеся на Западном фронте, передают, что английские, американские и французские солдаты с восторгом встречают известия о победах; каждый вечер они ждут новых салютов Москвы. Вполне возможно, что они захотят ответить на эти салюты боевыми залпами своих орудий и дополнить вторжение в Силезию вторжением в Рур. Немецкие газеты пытаются успокоить потрясенных читателей одним: «Мы сражаемся на востоке, зато на западе, благодаря умелой стратегии фюрера, царит спокойствие». Вполне возможно, что немцы и в этом прогадают. Корреспонденты Рейтера и Ассошиэйтед Пресс сообщают, что на Западном фронте немцев стало куда меньше: фрицы стремительно мчатся из Арденн — не в Антверпен, как они предполагали, а в Бреславль и в Данциг. Вполне возможно, что после такого передвижения немцев начнут передвигаться американцы и англичане: из Арденн в Рур, в Кельн или во Франкфурт. Есть, кстати, два Франкфурта — на Майне и на Одере. Если мы очень скоро займемся тем, что на Одере, наши союзники, вполне возможно, решат заняться тем, что на Майне. Я знаю, как английский народ, возмущенный продолжающимся обстрелом мирных городов, жаждет поскорее добить немцев. Я знаю хороший спортивный азарт Америки и гнев оскорбленной Франции. Через Берлин проходит железная дорога, пересекая весь город; вокзал на восточной окраине называется Силезским — «Шлезише бангоф», этот вокзал мы облюбовали; на западной окраине Берлина, в нарядном богатом квартале, находится вокзал «Шарлоттенбург»; он вполне подойдет нашим союзникам.
Одно в нашем наступлении должно заставить призадуматься и врагов и друзей. Военные специалисты различных стран не раз утверждали, что русская армия пригодна только для войны на собственной территории и что вне родных лесов она бессильна. Красная Армия сейчас сражается на чужой территории: на карпатских перевалах, на улицах силезских городов, средь озер Восточной Пруссии. И она неплохо сражается. Пора увидеть нас такими, какие мы есть, изучать нас не по старым былинам, не по легендам, даже не по Достоевскому, а по сегодняшним делам и по живым людям. Красная Армия не Алеша Попович и не Аника, это современная армия. Она умеет защищать Родину не только на родной земле, но и за тридевять земель. Для мира много было непонятного в нашей истории. Иностранцев в свое время изумил Петр, изумили декабристы, изумил Толстой, изумил Октябрь, изумил Магнитогорск; теперь их изумляют наши победы. Мир будто проспал: он не видел, как мы научились и писать, и строить, и воевать. Мы берем теперь не лихостью казаков, не «навалимся животами», не талантами отдельного полководца и беззаветным смирением старых солдат, нет, мы научились воевать, как того требует наше время. Мы не поражаем воображение домашних хозяек самолетами-снарядами; мы действуем превосходной артиллерией, новыми танками, перед которыми «тигры» превращаются в ягнят, штурмовиками. Во главе наших армий стоят опытные и культурные командиры. Немцы восприняли военное искусство как привилегию касты. Но по наследству таланты не передаются, передаются по наследству только титулы и подагра. Дети немецких генералов становятся генералами, но от того, что они — дети хороших генералов, они не становятся хорошими генералами. Наши командиры учились воевать и научились: их звезды на погонах не папашины. И мы побеждаем потому, что за нами — таланты, искусство.
Солдат царской армии был храбрым, он любил свою землю, но смутно он видел мир. Красноармеец знает, почему воюет и за что. Это гражданин в солдатской шинели. Это один из хозяев государства, который подчиняется приказу начальника не потому, что у начальника голубая кровь, а потому, что он понимает справедливость воинской дисциплины. Если некоторые зарубежные умники теперь говорят, что Красная Армия побеждает вследствие исконных качеств русского солдата, мы вправе им возразить: вы превозносите Платона Каратаева только потому, что не любите Октября. Красная Армия в Восточной Пруссии заняла Танненберг. С этим местом связана память о поражении царской армии. Там, где были бессильны заносчивые и тупые царские генералы, там, где отважно и безропотно гибли солдаты царской армии, там мы теперь одерживаем за победой победу. Мы не возражаем, если чужестранцы любовно говорят о старой России. Но пусть они если не с восторгом, то с уважением и почтением помнят о Советском Союзе.
Мы вышли в тот последний путь, о котором молча думали на грустных солдатских привалах три долгих-долгих года. Шведские газеты говорят, что Гитлер теперь напрягает все силы, чтобы нас остановить. Фюрер даже мобилизовал бывшего посла Германии в Будапеште фон Ягова и будто бы послал его как обыкновенного фрица на фронт. Что же, как-нибудь справимся и с этим послом. Конечно, еще будут страшные битвы, но из Оппельна, из Морунгена все как-то легче и проще. Великим наступлением руководит Сталин, а он в очень черные дни, говоря о празднике на нашей улице, видел при этом и стрелу, вонзающуюся в сердце Восточной Пруссии, и наш прорыв к Одеру, и много разных улиц — от улиц Оппельна до улиц Берлина. По Оппельну мы уже шагаем. Зашагаем и по Берлину.
26 января 1945 г.
Ледяной ветер рыщет по длинным улицам Берлина. Но не ветер — ужас гонит немцев и немок. Они примчались в немецкую столицу с востока: из Данцига, из Бреславля, из Франкфурта, из Кюстрина. Они вопят: «Боже мой, танки!» Еще вчера они думали о Берлине как о спасении, но они видят убегающих берлинцев: Берлин рвется из Берлина. «Я все дам за место в поезде», — кричит сверхчеловек. Чем он пытается соблазнить другого сверхчеловека? Званием гаулейтера Кубани, генеалогическим деревом или коронкой с зуба, вырванной в Майданеке?
