По обледенелым, скользким дорогам, среди сугробов, как ведьмы с Брокена, мечутся немцы и немки. Они волочат с собой обрывки трофеев, огрызки минувшей славы и обыкновенную немецкую дребедень, рюкзаки с картами Месопотамии и с туалетной бумагой, парижские духи и валерьянку, набрюшники с цитатами из «Майн кампф» и пивные кружки с фальшивыми гербами. В панике они повторяют: «Боже мой, танки!»
Где-то неподалеку сидит Гудериан, генерал, собиравшийся в шесть недель завоевать Россию, автор книги, озаглавленной: «Внимание — танки!» Впрочем, и Гудериан не сидит: его машина старается обогнать беженцев. «Внимание — танки!» — теперь это не заглавие книги, это крик гудерианской души: на него надвигаются советские танки.
Осколки колоссального памятника Гинденбургу: здесь повержена гордыня Германии. Она растоптана и не воскреснет. Мы ворвались в их заповедник. Здесь издавна резвились фиолетовые апоплексические скотоводы, любители кнута, гаркающие и гогочущие, пруссаки и гинтер-померанцы. Настала расплата. Наши регулировщики стоят возле замков тевтонского ордена в Алленштейне, в Остероде, в Мариенбурге. Здесь некогда пировали магистры ордена, гохмейстеры и дейтчмейстеры, эти предшественники гаулейтеров и зондерфюреров. Здесь восемьсот лет тому назад литовцы и поляки говорили: «Мы умрем, и на небе мы будем мучить немцев, как они мучили нас здесь на земле» (цитирую древнюю летопись). Здесь еще вчера пруссаки терзали советских девушек. И расплата настала: не на небе — на их земле.
Они мечутся в Кенигсберге. Их не спасут ни вопли «наместника Украины» Коха, ни ледоколы, ни фольксштурмисты.
Они могут вспомнить свое излюбленное словечко: им ведь так хотелось «молниеносного». Они его получили. Мир еще не видал подобного наступления. За Восточной Пруссией — Западная, за Силезией — Померания. Уже дрожит от грома орудий Бранденбург. Берлинцы обожали слушать сводки с таинственными наименованиями: «Эль-Барани… Пятигорск… Абрау-Дюрсо…» Теперь им все знакомо и все невыносимо, и немка, бледнея, шепчет другой: «Боже мой, они уже в Вольденберге!»
А мы в упоении повторяем отвратительные и пленительные звуки: «Лукатц Крейц, Шромбенен, Нессельбек, Хорнекк, Зандовитц, Швентайнен, Штроппен, Прауснитц…»
Настала расплата. Они сейчас корчатся в Восточной Пруссии, в Познани, в Торне, в десятке других «котлов». Они не успели опомниться, как война пронеслась на запад. Они думали, что они в «генерал-губернаторстве», что они — завоеватели, а этих «завоевателей» фюрер, удирая, растерял, как булавки.
Чем Гитлер решил успокоить оголтелых немцев? Он объявил им, что «принял Квислинга», они «обсуждали устроение Норвегии после окончательной победы Германии». Фигляр еще работает. Но интересно, что думают о будущем устроении Норвегии те немцы, которые удирают пешком из Берлина? Не знаю, встретились ли Гитлер с Квислингом, если встретились, то говорили об одном: кого из них раньше повесят.
Немцы не блещут фантазией; это помесь баранов с попугаями. Три года тому назад Гитлер объяснял свое поражение под Москвой морозами: «Мы недостаточно были знакомы с климатом чужой страны». Теперь немецкие газеты пишут: «Морозы благоприятствуют продвижению русских, так как реки и озера замерзли». Может быть, немцы были недостаточно знакомы с климатом Померании или Восточной Пруссии? Перед кем фюрер оправдывается? Перед фрицами? Не стоит: фрицы на то и фрицы, чтобы не думать. Может быть, перед миром? Но мир ждет одного: виселиц в Берлине — с морозами или без морозов.
«Килер цейтунг» пишет: «Было бы безумием предсказывать, чем кончатся события на востоке». Эта газета выходит в Киле, который, как известно, находится на западе. В Киле еще спокойно, и немцы в Киле, радуясь, что они не в Бреславле, бормочут: «Мы не беремся предсказывать». Однако и они великолепно знают, чем кончатся «события на востоке»: Берлином.
Пожалуй, только некоторые заатлантические толкователи еще не поняли смысла происходящего. Им до сих пор кажется, что на дворе 1940 год. Они пишут: «По-видимому, мы имеем дело с организованным отходом немцев». Я думаю, что, когда Красная Армия войдет в Берлин, обозреватель «Нью-Йорк таймса» напишет: «По-видимому, немцы стремительно эвакуировали свою столицу, сорвав этим планы советского командования». Пусть толкуют: такое у них ремесло.
Все честные газеты союзных стран с восторгом пишут о наступлении Красной Армии. Летом мы с таким же восторгом говорили о наступлении союзников, которые прошли от Шербурга до Брюсселя. Восторгаясь, мы одновременно наступали и прошли от Бобруйска до Вислы. В театре одни играют, другие аплодируют, это естественно; на театре военных действий обыкновенно все воюют; аплодировать пристало только ангелам или швейцарским коммерсантам. Поэтому я думаю, что союзники скоро заинтересуются Берлином. Английские корреспонденты сообщают, что «дорожная лихорадка» охватила войска. Судя по телеграммам тех же корреспондентов, в Западной Германии холодная зима; а нет лучше средства, чтобы согреться, чем двигаться.
Некоторые американцы любят держать пари. Эти пари бывают самого разного порядка: кого выберут президентом или какая будет завтра погода. Теперь любители пари заняты одним: «является ли наступление Красной Армии последним в этой войне или предпоследним». Скажу прямо: такие споры уместнее на луне или хотя бы в Лиссабоне. Ведь в известной степени от тех же любителей пари зависит сделать начавшееся наступление последним. Что касается Красной Армии, то она не склонна тянуть дело; она не хочет ни томить сотрудников «Килер цейтунг» неизвестностью, ни разжигать азарт любителей пари. Мы постараемся покончить с немцами как можно скорее.
Некоторые говорят, что немцы на Рейне лучше, чем немцы на Одере. Не знаю, стоит ли останавливаться на таких нюансах. Немцы повсюду немцы. Может быть, мне скажут, что Западная Германия уже наказана воздушными бомбардировками? Нет, с воздуха немца не проймешь. Маленькая «лимонка» здесь полезней большой фугаски. Немцы в Кельне и в Франкфурте-на-Майне еще не наказаны. Но уже наказаны немцы в Оппельне, в Кенигсберге, в Бреслау.
Они наказаны, но недостаточно. Они наказаны, но не все. Они еще в Берлине. Фюрер еще стоит, а не висит. Фрицы еще бегут, а не лежат. Они до конца верны себе: один нейтральный гражданин, только что вырвавшийся из Берлина, рассказывает, что немцы прогоняют через город советских женщин, девушек, детей. Куда гонят этих обреченных? На какие пытки? Мы никогда не забудем страшной картины: немцы, разбитые, охваченные паникой, проигравшие войну, напоследок еще терзают беззащитных русских детей. Нет, таким не будет ни пощады, ни снисхождения!
Мы ничего не забудем. Мы идем по Померании, а перед нашими глазами разоренная, окровавленная Белоруссия. Мы и до Берлина донесем неотвязный запах гари, которым пропитались наши шинели в Смоленске и в Орле. Перед Кенигсбергом, перед Бреслау, перед Шнейдемюлле мы видим развалины Воронежа и Сталинграда. Мы много говорили о прорыве ленинградской блокады. Думали мы при этом о самой блокаде: о наших детях, о погибших детях, которые, умирая, молили мать: крошку хлеба! Солдаты, которые сейчас штурмуют немецкие города, не забудут, как матери Ленинграда тащили на салазках своих мертвых детей. За мужество Ленинграда Ленинград уже вознагражден. Но за муки Ленинграда Берлин еще не ответил.
Теперь он скоро ответит — за все. Он ответит за немца, который порол беременных женщин в Буденовке. Он ответит за немца, который подбрасывал детей и стрелял в них, хмыкая: «Новый вид спорта…» Он ответит за немца, который жег русских женщин в Ленинградской области и хвастал: «Эти русские горят, как будто они не из мяса, а из соломы». Он ответит за немца, который закапывал старых евреев живьем, так, чтобы головы торчали из-под земли, и писал: «Это очень красивые клумбы». Берлин ответит за все. И Берлин теперь не за горами.
30 января — день водворения Гитлера. Это праздник людоедов. Прежде в этот день Гитлер произносил воинственную речь, а немцы и немки стоя его приветствовали. Теперь Гитлер молчит, а немцы и немки кричат, стонут, воют. Они мечутся, они кружатся среди снарядов и снежных хлопьев, ведьмы и упыри Германии. Они бегут, но они уже понимают, что им некуда бежать. В Берлин! — нет слов понятней сердцу каждого из нас. В Берлин! — эти слова подымают и мертвых. В Берлин! — это значит жить, и это значит больше, чем жить — это значит дожить, увидеть своими глазами, что не напрасны все жертвы, все муки, все горе.
Кто нас остановит? Генерал Модель? Одер? Фольксштурм? Нет, поздно. Кружитесь, горите, войте смертным воем — настала расплата.
31 января 1945 г.
Я провел две недели в Германии, охваченной ужасом, пылающей и дымящейся. По длинным дорогам в снег или в грязь плетутся немцы и немки. Эти дороги завалены мебелью, утварью, тряпьем. Горят города. В опустевшие ратуши заходят одичавшие свиньи. Ветер треплет клочья городских знамен с орлами, со львами, с оленями. Мы могли бы сказать: каждому свой черед; но мы выше злорадства. Другое чувство нас вдохновляет: мы видим торжество справедливости. Говоря о возмездии, многие думали только о параграфах грядущего договора. Не знаю, каким будет вердикт дипломатов. Бесспорно, фашистское мракобесие найдет своих защитников — ревнителей «равновесия», равновесия между светом и тьмой. Но каким бы ни представлялся нам будущий мир, одно ясно: возмездие уже началось, Германия узнала, что такое война. И кто знает, может быть, немцам запомнятся эти недели и месяцы войны на немецкой земле куда больше, чем все обязательства мирных трактатов?
