В ретроспективе такая позиция выглядит крайне самонадеянной. Даже в то время она отчасти отрицала реальность. Праздновавшая в 1897 г. бриллиантовый юбилей Великобритания и правда находилась в изоляции, но ее положение в мире трудно было назвать особенно блестящим. Надежных друзей в Европе у нее не было, а сама она была втянута в целый ряд противостояний по всему миру: с США в Венесуэле, с Францией в разных частях света, с Германией в Африке и на Тихом океане, а с Россией в Китае и Центральной Азии. Само наличие империи имело как плюсы, так и минусы. Да, это добавляло державе престижа и обеспечивало британскую промышленность гарантированными рынками сбыта. Теоретически империя должна была быть источником могущества. Примерно в одно время с описанным выше юбилейным морским парадом в журнале Punch появилась карикатура, изображавшая, как старый британский лев отправляется посмотреть на военный флот и везет с собой в лодке четырех молодых львов: Австралию, Канаду, Новую Зеландию и Капскую колонию[74]. Однако эти «молодые львы» не всегда проявляли энтузиазм, даже когда речь шла о самозащите, не говоря уже о том, чтобы оборонять империю в целом.
Между тем империя продолжала расти по мере того, как Великобритания обзаводилась все новыми и новыми колониями и протекторатами по всему миру – отчасти лишь ради того, чтобы удобнее было защищать уже имеющиеся. По мере того как другие державы вступали в схватку за территории, британские владения становились все более уязвимыми. Сэр Томас Сандерсон, бывший постоянным помощником министра иностранных дел, заметил несколькими годами позже: «Мне иногда казалось, что в глазах иностранца, читающего наши газеты, Британская империя должна была выглядеть огромным монстром, распространившимся по всему земному шару и тянущим во все стороны скрюченные пальцы, – так что даже приблизиться к нему без крика ужаса было невозможно»[75]. Термин «имперское перенапряжение» еще не был изобретен, но к началу 1890-х гг. Великобритания уже страдала этим пороком. После того как Киплинг стал свидетелем грандиозного морского парада, он написал стихотворение «Отпустительная молитва», где содержалось следующее предостережение:
Тускнеют наши маяки,
И гибнет флот, сжимавший мир…
Дни нашей славы далеки,
Как Ниневия или Тир.
Бог Сил! Помилуй нас! – внемли,
Дабы забыть мы не смогли![76]
Хотя Великобритания все еще была крупнейшей промышленной державой мира, ее индустрию теснили более молодые и динамичные конкуренты из Германии и США, которые также старались пробиться на английские колониальные рынки. Рассказы про то, что игрушечных солдатиков для английских детей производили в Германии, вероятно, неправда, но они отражали растущее беспокойство в обществе и тревогу из-за того, сможет ли Британия себя защитить.
Будучи островом, Англия могла позволить себе обходиться крошечной сухопутной армией и полагалась на флот в том, что касалось обороны как самой страны, так и империи в целом. Развитие технологий делало военные флоты все дороже, и их содержание ложилось на экономику все более тяжким грузом. Джозеф Чемберлен описывал эту ситуацию так: «Утомленный титан, шатающийся под непомерным грузом своей судьбы»[77]. Сверх того, существовали опасения, что британский флот был слишком сильно рассредоточен по всему миру, тогда как сами Британские острова оказались недостаточно хорошо защищены. С конца 1880-х гг. пессимистически настроенные военные предупреждали, что Франция, если пожелает, сможет легко вытеснить британские военно-морские силы из Ла-Манша и переправить в Англию экспедиционный корпус. Сам Солсбери в 1888 г. набросал для правительства меморандум с подобным сценарием. Французы, руководимые «одним из тех военных, что приходят к власти на волне революции», должны были высадиться вечером в субботу, пока англичане наслаждались выходными. С помощью «двух-трех ирландских патриотов»[78] захватчики могли перерезать телеграфные провода и достичь Лондона раньше, чем британские силы смогли бы отреагировать. Впрочем, эта перспектива (а верил ли в нее он сам – большой вопрос) не мешала ему, как и раньше, проводить отпуска во Франции.
Напряженные отношения с этой страной доставляли немало хлопот последнему сформированному Солсбери правительству – действительно, в 1898 г. прокатилась новая волна военной тревоги. Нарастающее сближение между Францией и еще одним британским соперником – Россией – тоже добавляло поводов для беспокойства. Работа, которую Солсбери предпочитал вести с Тройственным союзом Германии, Австро-Венгрии и Италии, больше уже не казалась адекватным противовесом новому блоку. В середине 1890-х гг. на востоке нынешней Турции произошла резня армян, и этот эпизод показал, как мало можно рассчитывать на Тройственный союз.
Армяне, эти несчастные христианские подданные Османской империи, беспощадно уничтожались своими соседями-мусульманами, а турецкое правительство ничего не делало, чтобы помешать этому, – либо намеренно, либо по причине простой некомпетентности. В течение большей части XIX в. британская политика в регионе подразумевала поддержку турок – это было средством помешать России завладеть выходом из Черного моря в Средиземное. Однако государственный интерес не всегда хорошо уживался с мнением общественности, которая приходила в ярость всякий раз, когда Османская империя начинала притеснять ту или иную христианскую общину. Гладстон даже повел всю свою предвыборную кампанию, отталкиваясь от жестокостей в Болгарии и необходимости заставить международное сообщество что-нибудь по этому поводу предпринять. Хотя Солсбери отрицательно относился к самой идее вмешательства во внутренние дела других стран, он всегда недолюбливал турок и с радостью отвернулся бы от них еще раньше, если бы Великобритании не был нужен союзник на восточном побережье Средиземного моря. Для оказания давления на Османскую империю он в 1895 г. попытался заручиться поддержкой других держав: Австрии или Италии, возможно – Германии или даже России. Так он рассчитывал прекратить нападения на армян, но ни одна держава не захотела в этом участвовать. Из-за этой ситуации Солсбери не мог ночами сомкнуть глаз, но в итоге вынужден был признать, что в данном случае Британия бессильна что-либо сделать. Он также пришел к заключению, что правительству нужно найти другие способы обеспечить британские интересы в Средиземноморье и в районе стратегически важного для связи с Индией Суэцкого канала. Поддержка умирающего и коррумпированного турецкого правительства для этих целей больше не годилась. Оставалось лишь понять, как следует поступить, – и этот вопрос оставался открытым в течение нескольких лет. Увеличить дорогостоящее военное присутствие в Египте и в Средиземном море? Заключить союз с другой державой, имеющей свои интересы в данном регионе, – такими, как Франция и Россия? Ни один из вариантов не выглядел подходящим – особенно с учетом наличия очагов напряженности в других местах.
Османская империя вызывала тревогу и в другом аспекте. В эпоху империализма это государство привлекало к себе хищников. Государства и народы измеряли свой вес в мировой политике числом принадлежащих им колоний, но при этом количество «ничейных» земель неуклонно сокращалось. В 1890-х гг. были почти полностью поделены Африка, Дальний Восток и острова Тихого океана. Но в мире оставались еще регионы, где традиционные государства переживали кризис, – Китай, Персия и Османская империя. В 1898 г. Солсбери произнес в Альберт-Холле ставшую знаменитой речь. Обращаясь к членам Консервативной партии, он сказал: «Нации нашего мира можно подразделить на живые и умирающие. С одной стороны мы видим великие державы, обладающие большим могуществом, территориями, богатством и преимуществами в организации, которые год от года только возрастают». С другой стороны находятся естественные жертвы этих держав – страны, гибнущие от коррупции и дурного управления. Солсбери считал, что вытекающие из этого обстоятельства процессы могут быть потенциально опасны: «Живые нации постепенно проникнут на территории умирающих, и там вскоре возникнут источники конфликтов между цивилизованными народами»[79].
И они уже возникали. В 1880-х гг. Великобритания и Франция враждовали из-за Египта, который номинально по-прежнему оставался частью Османской империи. Французы и итальянцы соперничали из-за Туниса. Турецкое правительство трепыхалось как рыба в неводе, но сети стягивались все туже. Во-первых, свою роль играли кредиты, выданные европейскими правительствами и банками, желавшими получить все больше контроля над финансами страны. Во-вторых, европейские фирмы получали в Турции железнодорожные концессии, что было полезно для торговли, но также способствовало распространению европейского влияния. В-третьих, Европа вмешивалась в турецкие дела под гуманитарными лозунгами, вступаясь за права турецких подданных-христиан. В-четвертых, европейские правительства требовали от Турции реформ. Можно было с уверенностью ожидать, что в тот момент, когда Турция больше уже не сможет справляться с этим давлением, ее владения – включая часть Балкан и Арабский Ближний Восток – станут лакомой добычей.
