Вечером продолжал читать книгу Туркова, это, конечно, другие радости, нежели искусственный мед телевизора. Звонили В. В. Сорокин, интересовался подробностями инцидента в Переделкине, и Игорь Котомкин – его взволновало, что Поляков очень близко к трагическим событиям ставит имена Ганичева и Куняева. Твою жену убивают, а надо, видите ли, стесняться. Конечно, объяснял я, ни тот, ни другой указаний не давали… Поляков слишком хорошо знает, как лицо заинтересованное, всю ситуацию и расстановку сил. Какой стыд, это в Москве и после того, как в ситуацию вмешался президент!
25 декабря, пятница. Встал в пять, сделал зарядку, поел, почитал снова Туркова и опять на час заснул. Ночью спал беспокойно, потому что все время думал о том, как написать те отчеты и по той форме, о которой говорил А. Н. Ужанков. Потом понял, что форма разработана для технических вузов.
По радио говорили об интервью, которое в прямом эфире президент дал руководителям трех основных телевизионных каналов. Вечером это комментировал какой-то до боли знакомый голос. Голос говорил, что негоже, чтобы подчиненные – а руководителей каналов назначает президент – брали интервью у своего начальника. Вопросов неудобных в этом случае нет. Говорит также, что это как бы симметрично недавней беседы Путина с журналистами, хотя и там вопросы были тщательно сбалансированы. Наконец я узнаю: да это же Олег Попцов, так удачно на моих глазах сделавший выбор на встрече в Копенгагене. Вчерашний коммунист, бывший заведующий сектором ЦК комсомола мгновенно превратился в демократа.
Вечером же опять старые песни о Сталине. Радио по-прежнему недоумевает, почему народ так любит этого «кровопийцу». Среди ответов и такой – слишком много в стране воруют, и в этом случае народ тянется к «железной руке». Все почти так, но у меня поправочка: волна любви к Сталину – свидетельство нелюбви народа к сегодняшнему правительству. Это протестная любовь. Также раньше даже демократы любили Ленина, потому что не любили Сталина.
В институте за час продиктовал все «отчеты» Екатерине Яковлевне. Хорошо, что я ее вызвал на сегодня. Все, как мне показалось, получилось хорошо, я бы даже сказал, что я нашел некий модуль для всего института. Сдал весь написанный материал по кафедре ректору. Не забыл также сбегать в турагентство. Промедление растяпы Игоря Темирова с визами уже обойдется нам по три или четыре тысячи лишних. Когда руководил С. П., международный отдел работал как часы. Со вчерашнего дня билеты уже подорожали, и этот процесс будет идти с каждым днем все интенсивнее. Взял тем не менее в библиотеке номер «Знамени» с материалом, который меня интересовал, завтра поеду с С. П. на дачу и разберусь.
26 декабря, суббота. После морозов в Москве дождь, но это меня не остановило. В полвосьмого позвонил, как договаривались, С. П. и через час уже поехали на дачу. Но утром до этого целый час читал Туркова, удивительную затягивающую книгу. Что это, параллельная моей собственной другая жизнь, совпадающая в реперных, как говорится, точках? Вот теперь я и рассматриваю то, чего не знал, додумываю вместе с А. М. то, чего сам в свое время не понял.
Размышление о «художественном», о котором так любят говорить ребята с моего семинара. Точка зрения Твардовского.
«Запомнилось меткое критическое замечание. У меня (видимо, в тексте статьи автора, т. е. Туркова. – С. Е.) росший в деревне мальчик, впитывавший все впечатления окружающей жизни, уподобился елочке, растущей возле большой дороги. Но Твардовский сказал, что она будет «обкусанной»: задеваемой проезжающими возами, со смятыми и поломанными ветками. Он вообще неодобрительно относился ко всякого рода «красивостям»: «Не надо так художественно», – пометил иронически и в другом месте рукописи. («А художественность – она строга, проста, целомудренна и не всегда красавица», – сказано в одном его позднейшем письме)».
Еще одно соображение Твардовского, пересказанное Турковым. Здесь рождение очень интересного термина. Твардовский говорит о стихах читателей.
Там есть и стихи не совсем «читательские», с некоторой претензией на большее, но таких мало, – в основном же это, дескать, современный «письменный фольклор».
Некоторые соображения о потере репутации.
К слову сказать, потом, когда разразилась гроза над «Доктором Живаго», пуганная еще с 20-30-х годов – еще бы: родственница Троцкого! – Вера Михайловна включилась в негодовавший на автора хор. Ныне это покойнице только и поминают, как и рецензию панического сорок шестого года на стихи Леонида Мартынова…
Кажется, речь шла о Вере Инбер.
О любви поэтов друг к другу и кое о чем другом.
Там было сказано немало весьма справедливого о тогдашней поэзии вообще, но с особенным сарказмом говорилось о монопольном положении в ней «трио гармонистов» – Суркова, Исаковского и Твардовского. Сельвинский писал, что в героях последнего «не развиты черты нового» и они выражают лишь «крестьянское начало».
В статье же, которую мне показал Александр Трифонович, он был уже единственной мишенью. Сельвинский не только утверждал, что Теркин вовсе не советский, а «просто» русский солдат, но и негодовал на то, что в этой пространной поэме не упомянуты ни Ленин, ни Сталин, и это «критическое замечание» уже смахивало на донос.
Неожиданное соображение по поводу одного политического деятеля, или порядочный человек – всегда человек справедливый.
К чести Хрущева следует сказать, что он не только выслушал сказанное поэтом и явно противоречившее его собственным недавним речам, но и утвердился в своей симпатии к автору «Теркина» (иначе вряд ли состоялось бы его возвращение в «Новый мир»!).
Утром же позвонил Паша Быков и, зная, как я интересуюсь своими учениками, не без гордости, сообщил, что 17-го января в «Геликон-опере» будет петь Онегина. Тут же я подумал: ну вот и информационный повод, чтобы написать большую статью о своих учениках. Мысленно уже прикинул список самых удачливых из тех, чья судьба мне известна: Виталик Амутных, естественно, Паша Быков, Соня Луганская, Сережа Самсонов, Лена Нестерина, девочки из Лондона и другие – надо подумать.
А что дача? Перегорел предохранитель на отоплении, и вот пришлось топить печку, которую я не топил много лет. Навыки еще не потерялись, тяга была хороша, все запылало и загорелось, дом нагрелся быстро и тут я решил, что день надо посвятить лежанию и смотрению телевидения. И смотрел все, включая «Программу максимум». Дневник мне тоже уже стал надоедать, пережитое за день неохотно ложится в текст. Часто думаю: а кому это нужно? Свое время, последние дни извожу на собирание подробностей чужих страстей. Я ведь так мало вижу и так узок диапазон моего зрения. Что за отвратительный характер искать мелочную справедливость в чужих поступках. Сам ошибался много и часто, и найдется тот, кто предъявит счет и мне.
Внимательно и другим зрением, чем раньше, прочел печально-знаменитый материал в «Знамени», о котором вдруг вспомнил в эти дни прощания с Г. Я. Сегодня, кстати, его хоронят, прощание состоится в ритуальном зале ЦКБ, вероятно, там же, где прощались с Егором Гайдаром. По радио утром говорило довольно много людей, неплохо покойного Григория Яковлевича знавших. Серг. Чупринин говорил о его чести; Новодворская сказала, что он многое и своей прозой и, видимо, своими делами сделал для распада СССР. Иногда по радио утром так много говорят трагически-интересного, что всего и не запоминаются. Но вот некоторые цифры, поражающие воображение, своим значением невольно запоминаешь. За последний год под влиянием кризиса 5 процентов населения России отказалось от мяса и колбасных изделий. И, кажется, пять процентов отказалось от молока. Цифру пять я запомнил в перечне твердо, но была еще цифра в пять с половиной, и в одном случае даже цифра шесть, но это о чем-то насущном, но другом.
В это время я еще был в редколлегии, и был в редколлегии Виталий Гербачевский, о котором мы сегодня же на лестничной площадке перекинулись с В. П. Смирновым. Об этом разговоре чуть позже. «Перестроечный» характер нового направления журнала – очевиден. В первую очередь это «Незабываемое» А. М. Лариной. Тогда мне имя Н. И. Бухарина, «любимца партии», казалось безупречным, читал я этот материал с интересом, но сейчас понимаю, что не все изложенное в этих историях прошло моральную проверку. Здесь же «Сандро из Чегема» Ф. Искандера, здесь же Юрий Голанд со статьей «Как свернули нэп», и здесь же в разделе «Из почты «Знамени» помещено факсимильное изображение некой открытки, пришедшей по почте на адрес журнала Г. Бакланову. Журнал еще совершенно советский. В разделе «Советуем прочесть» первым номером стоит выпущенная Политиздатом книга «К. Маркс, Ф. Энгельс, В. Ленин о демократии». В заметке, как бы разъясняющей мотивы редакции, сам Г. Бакланов ссылается на Конституцию СССР и некоторые рекомендации Комитета государственной безопасности, организации, теперь известный под аббревиатурой КГБ. Журнальная страничка этого письма посвящена обществу «Память».
