Каковы анкетные данные этого постоянного стража таможенных ворот, пребывающего возле них явно на общественных началах? Давно ли он контролирует вход и выход на территорию и с территории порта Коломбо? Один из грузчиков сказал: «Когда я поступил сюда работать, он уже был здесь. А я пришел в порт лет пять назад». Другой прикинул в уме: «Я в порту одиннадцатый год и не помню, чтобы он был тут, когда меня принимали». В конце концов выяснилось, что семь-восемь лет назад из Индии на Цейлон привезли стадо топкошерстых, породистых коз. Были среди них и козлята. Один из них отбился от стада, затерялся среди портовых построек и штабелей с товарами да так и остался тут на долгие годы, помаленечку рос, из козленка превратился вот в этого самого козла. Докеры его подкармливали, привыкали обоюдосторонне: они к нему, он к ним. Матросы с кораблей из Европы и Америки научили его потягивать виски и джин. Захмелевший козел поначалу буйствует, принимает боевые стойки, грозит рогами, потом укладывается возле заросшей бурьяном земляной степы, за которой спрятаны пушки для салютов, или прямо у входа в таможню и мирно спит. Его знают моряки всех кораблей, какие только заходят в Коломбо.
— А как зовут козла?
Начинается длительное совещание. Минут с десяток люди дискутируют, спорят, соглашаются друг с другом и не соглашаются. Наконец от имени всех один объявляет:
— Козел.
Этот козел, да драные, тощие коты в отеле «Тапробана», дико завывающие по ночам на крыше, да галки, норовящие стащить что-нибудь из комнаты, — пока и весь животный мир, какой я вижу в Коломбо, хотя в книгах о Цейлоне сказано, что остров кишмя кишит зверьем. Ну, правда, Мариам Салганик каждое утро вычитывает для меня из газет что-нибудь подобное этому: «В расщелину прибрежных скал свалился слон, плавал там три дня; как ни старались, вытащить не удалось, бедняга погиб». Или: «В пригородном автобусе (такого-то маршрута) на ходу из-под скамьи выполз четырехметровый удав. Пассажиры в панике повыпрыгивали из окон».
Чтобы в какой-то мере удовлетворить любопытство, пришлось отправиться в зоологический сад Коломбо. При входе в него установлена предупредительная надпись: «Если ты будешь вести себя здесь недостойно, будешь ломать растения и дразнить зверей, пусть бог напустит тебе полные штаны муравьев». Это куда более серьезная угроза, чем тупое и злобное: «Штраф три рубля».
С первого шага тебя встречают адскими криками, видимо, большие склочники — попугаи ара, облепившие столбы и коряги, вкопанные для них почти у самого входа. Попугаев и дальше множество, они всех цветов, всех размеров, все орут на неведомых языках, вплоть до пали и санскрита. А за попугайчиками начинается лабиринт дорожек от вольера к вольеру; все заполнено зверьем, все расположено на открытом воздухе, все под густой, цветущей зеленью. На дорожках встретишь вдруг почти черных слонов-великанов, они метут метелками сор. На турниках крутят «солнце» большие ловкие обезьяны; на весь парк леденящим душу воплем воет птица тукан, пожалуй, вся состоящая только из колуноподобного оранжевого носа; в кустах ютятся крохотные, на спичечных ножках, антилопы-мыши; спят в тине четырехметровые крокодилы; огромнейший носорог, о котором у Брема сказано, что он необыкновенно свиреп, дает себя почесать возле этого грозного рога на носу, щурит маленькие глазки и мурлычет от удовольствия. На ветках, головами вниз и завернувшись в плащи черных крыльев, висят темно-рыжие летающие лисицы. Их глаза блестят, подобно бусинам. Разомлевшие от жары, бесстыдно развалясь в клетках, совсем не по-царски храпят после дневной жратвы львы и тигры…
Если бы я взялся описывать подряд все, что можно увидеть в зоопарке Коломбо, это и было бы вторым вариантом описания животного царства, которое, слава богу, уже давно выполнено талантливым пером Брема. Не слишком преувеличу, если скажу, что объекты всех десяти томов этого отличного сочинения собраны и обитают в зоопарке столицы Цейлона — Коломбо. Едва заметно раскачиваясь и стараясь загипнотизировать тебя, стоят в террариумах этакими смертоносными боевыми пружинами кобры, плавают в аквариумах рыбы всех форм и цветов, порхают птички, подобные бабочкам. Здесь для меня материализовался рассказ, который все мы слышим в детстве, о том, как шел путник лесом, как присел отдохнуть на бревно возле дороги, а бревно вдруг зашевелилось и оказалось удавом. Рыжих удавов метра по четыре длиной мы достаточно насмотрелись и в цирках, и на экранах кино, и на картинках. Но вот как этот, землисто-серый, в лишаях, и в самом деле напоминающий ствол упавшего дерева толщиной сантиметров в двадцать пять — тридцать, а весом ни много ни мало — в двенадцать пудов, — таких видеть еще по приходилось. Было это нечто поистине жуткое.
Вот, значит, что можно встретить на пути, отправившись в цейлонские джунгли, в дикие, необжитые места!
После посещения зоопарка кое-что из животного царства стало встречаться время от времени и в самом Коломбо. Мы сидели на верхней веранде дома одной сингальской семьи. Вечерело. Небо было еще светлое, опаловое, а в улицах под деревьями собирались синие тени. Над нашими головами в том опаловом небе стали плыть как-то все в одном направлении черные силуэты больших птиц размером с хорошего ястреба. Но крылья, если присмотреться внимательней, у этих птиц были странноватые, смахивающие на крылья летучих мышей.
— Да, — сказала хозяйка, разливая в чашки чай, — это и есть летучие, но не мыши, а собаки. Вы их скоро сможете очень хорошо рассмотреть. По мере того как будут сгущаться сумерки, они станут опускаться все ниже.
— А нельзя ли нам пойти в дом, в комнаты? — в шутку сказал я.
Хозяйка рассмеялась.
— Нет необходимости. Эти собачки — вегетарианки.
Опа была права: через четверть часа «собачки» летали уже над самыми нашими головами, и всем нам отлично были видны их морды, сходные с мордами летучих лисиц из зоопарка.
— Днем они спят, подвесившись к ветвям тех деревьев, — хозяйка указала на темную кущу вдали, — а вечером их куда-то влечет, и они в поисках приключений всегда отправляются одной и той же дорогой над нашим домом.
Потом в ограде Исторического музея мы видели великанскую черепаху, размером раза в два большую, чем детский педальный автомобиль. Медленно, едва шевеля лапами, черепаха двигалась по газону — этакий крутой бугор под несокрушимым панцирем. Глазки на поленоподобной голове тускло смотрели в бесконечность, им все было безразлично.
Но, как выяснилось в дальнейшем, это были мелкие, мельчайшие штришки к той картине фауны Цейлона, которую мне предстояло еще увидеть. Настоящие звери ждали меня в джунглях.
В сером фургончике-«Москвиче», за рулем которого сам его хозяин Владимир Павлович Байдаков, покидаем провеянную влажными теплыми ветрами зеленую цейлонскую столицу. Как принято во всех странах, где столетиями владычествовали англичане, резво катим левой стороной узкой, с крутыми поворотами асфальтовой дороги.
Катим на северо-восток острова, и не просто катим, а делаем это с предельной скоростью. Навстречу нам на таких же бодрых скоростях несутся драные, облезлые, измятые лимузины всех марок мира, скрипучие грузовики и перевязанные проволокой мотоциклы. Куда бы и кто бы ни ехал на острове, все летят почему-то как на пожар. Сидишь, мотаешься из стороны в сторону на крутостях и обгонах, и тебя берет удивление: почему ты все еще цел, какие храпят тебя боги?
Последствия нетерпеливой, едва ли не конвульсивной езды видны почти в каждом селении, где есть мастерские жестянщиков и медников. Возле них густо раскиданы искореженные автомобильные кузова. Для мастерских это неплохой бизнес. Побитые, вышедшие из строя не только из-за аварий, но и по глубокой дряхлости разномастные автомобили непременно и притом тщательно ремонтируются, потому что ввоз их на остров в числе других иностранных товаров тоже прекращен по валютным соображениям.
Сразу же за окраинами Коломбо дорога наша превращается в зеленый коридор среди кокосовых пальм с искривленными змеисто-тонкими стволами и бананов с яркими, сочными листьями, посеченными тропическими ливнями, когда с неба стоймя в землю могуче бьют проволочно-жесткие струи воды.
Я сказал выше: «почти в каждом селении». Это по точно, потому что перерывов меж селениями, а следовательно, и границ, отделяющих одно селение от другого, почти нет. На Цейлоне, говоря языком географов, в большинстве «ленточное» расселение. Это такое расселение, когда на протяжении дороги строения многими десятками километров, или, по-здешнему, миль, идут в одну линию справа и слева от обочин и ни на шаг не отступают от них дальше, потому что дальше или плантации, или просто джунгли.
